Глава 2

На вторые сутки полета Матлин завершил обход корабля и обнаружил, что здесь он совершенно один. Другой причиной его беспокойства было полное неведение относительно того, куда и зачем он движется и скоро ли достигнет цели. Следующей причиной, самой, казалось бы, незначительной, было отсутствие на корабле пульта управления. Конечно, будь пульт на месте, Матлин вряд ли бы рискнул им воспользоваться, но отсутствие пульта управления на настоящем космическом летательном аппарате -- это уже не лезло ни в какие ворота. Не говоря уж о таких элементарных вещах как иллюминатор. Любоваться окрестностями было возможно из самого "ядра" корабля, где находился затемненный холл с куполообразной панорамой, больше похожий на смотровую площадку. Отсюда Матлин наблюдал свое отплытие в открытый космос.
То, что выпустило его из своих недр, было похоже на ярко-бурую планету, испещренную шахтами, будто норами, вырытыми гигантским животным. Никаких признаков цивилизации на поверхности планеты не наблюдалось; она обволакивалась несколькими слоями густого грязно-оранжевого тумана. Преодолев эти слои, Матлин успел лишь заметить издалека едва различимое, только начавшее прорисовываться, закругление космического тела в месиве желтовато-пенистых протуберанцев и в ослепительно ярких лучах выходящего из-за нее светила. Но, не успел он в очередной раз ослепнуть от непривычного света, как панорама почернела и изобразила обычный пейзаж из дальних скоплений звезд, медленно движущихся навстречу. Это нагнетало неприятное ощущение беспомощности, полной неизвестности и заставляло Матлина сделать хоть что-нибудь, чтобы ощутить в себе присутствие жизни; хотя бы осмотреть корабль.

Меньше всего на свете эта штуковина была похожа на космический корабль. По форме она скорее походила на шар, сплюснутый с полюсов. Абсолютно герметичный, без какого-либо намека на входную дверь или хотя бы на шов от нее. Каким образом Матлин оказался внутри -- для него самого осталось загадкой. Под внешней оболочкой корабля находилось залоподобное пространство без единой подпорки: шар, заключенный в шаре радиусом порядка ста метров, с гравитацией, аккуратно направленной к центру шара из любой точки, с уже знакомыми лифтовыми площадками на разметке пола. В таком пространстве можно было бы безопасно учиться водить машину: как ни разгонись -- врезаться некуда. Этот идеальный "шаровой автодром" здесь служил банальным коммуникационным коридором, верхней палубой (внешней палубой). Если уметь правильно пользоваться разметкой пола, из него можно было попасть в любой отсек корабля . Матлин от скуки мог бы нарисовать несколько внутренних планов, так... для себя, на память. Но таких элементарных вещей как бумага с карандашом здесь тоже не нашлось. Ему оказались доступны практически все отсеки, за исключением сферы двухметровой толщины , которая опоясывала центральный "смотровой" холл: никаких входов в нее не было, а в холл вела особая площадка, не отмеченная на внешней разметочной панели. Размеры сферического пояса Матлин определил лишь приблизительно, путем математических вычислений, однако далеко не каждая вещь на корабле идеально просчитывалась таким образом.
Между центральным холлом и внешней палубой находилось несколько помещений. В одном из них Матлин обнаружил остатки грунта, похожего на серую глину, в другом несколько приспособлений с длинными шнурами и неприятным кисловатым запахом, назначение которых осталось для него загадкой. В помещении рядом была обнаружена разобранная деталь машины, в которой при большой фантазии можно было узнать фрагмент миниатюрного летательного аппарата. Матлин еще раз не поверил своим глазам: эта штука вместо проводов и микросхем была начинена сплетениями лучей разного цвета, яркости и калибра, которые взаимодействовали, реагировали друг на друга, имели свои траектории и частоту мерцания. Матлин, ради эксперимента, бросил туда кусочек серой глины -- лучевая конструкция перестроилась в один миг, а под кусочком глины образовалось фиолетовое свечение. Он даже нагнулся поближе, чтобы внимательней рассмотреть: свечение, набирая яркость, сжималось кольцом под глиняный комок, яростно пульсировало и, в конце концов, пульнуло им под глаз экспериментатору. После чего моментально рассосалось, а фингал под глазом светился еще неделю.
Больше всего, однако, Матлину пришлись по душе бытовые приспособления, особенно так называемая душевая, в которой использовался пар любой температуры: от кипятка до "зимней проруби" ; а также кровать, точнее спальник, который принимал форму тела под каждую косточку, под каждую мышцу организма и сам принимал решение о режимах упругости и температуры. Единственное, что могло испортить ему комфорт, полное отсутствие приспособлений для бритья. Борода не соответствовала его имиджу, но дело шло к тому...

Эйфория продолжалась не больше двух дней. Прошла неделя. Оптимизм Матлина стремительно убывал, -- никаких изменений на корабле не происходило, ничто не обещало скорого прибытия. Полет был исключительно стабилен, без особого разнообразия панорамы. Однако Матлин лишился сна и покоя. Следующая неделя прошла в состоянии легкого стресса, который сменился в свою очередь приступами истерик и апатии.
Через месяц он понял, что происходит что-то не то... Внутреннее оборудование корабля стало реагировать на вспышки его отчаяния: лифтовые площадки застревали на половине дороги и продолжали движение только после окончания приступа. Освещенные отсеки меняли яркость, внешняя панорама дрожала, а через некоторое время вовсе остановилась, что привело его к окончательному расстройству. Сколько лет он мог проторчать один в открытом космосе? Запасы продовольствия вполне позволяли дожить до глубокой старости. Он уже смотреть не мог на "пищевые брикеты" и давно позабыл, что такое аппетит, наедаясь на целый день одним ломтиком величиной с пятак. Наевшись, он спускался в холл и по несколько часов таращился на панораму в надежде уловить хоть малейшую сдвижку. Корабль будто прирос к пустоте. Матлин вспомнил, как перед началом этого изнурительного полета Серый активно размахивал руками и "бурчал утробой", очевидно, объясняя ему как себя вести на всякий непредвиденный случай. Но Матлин был так счастлив, убраться оттуда, что даже не старался вникнуть в смысл этого бурчания. Для него во сто раз важнее было последнее, с трудом воспринятое им изречение, что внутри корабля опасности не существует, можно все. Остальное воспринималось с непривычки тяжело. Ему так хотелось домой, что жалко было тратить временя на то, чтобы понять, куда его несет, почему он оказался один в этом летающем склепе?
Он еще не один раз обыскивал корабль на предмет связи или чего-нибудь похожего на нее. Даже залез в грузовой отсек, в надежде, что на обломках летательного аппарата сохранился аварийный "SOS", но ничего похожего не нашел, а при попытке сунуть палец в лучевую систему получил такую затрещину, что весь день не вылезал из спальника, делая холодные примочки к распухшей руке. Однако это новое впечатление слегка отвлекло его. Когда боль утихла, он даже уснул и проспал неизвестно сколько. Может быть, сутки, может быть больше, -- во времени он ориентировался только по наручным часам. Сон прервался стойким ощущением беспокойства: это было похоже на навязчивую идею, манию преследования, на все что угодно, -- будто наружная оболочка корабля охвачена огнем, который вот-вот прорвется внутрь. Что-то изменилось вокруг. Посадка ли это или неожиданные неприятности?

Матлин с замиранием сердца поднялся на внешнюю палубу -- с потолка обугленных головешек не летело. Он аккуратно прошелся по отсекам и ступил на площадку в смотровой холл. Там-то его и ожидало зрелище, которое заставило усомниться в реальности происходящего и на всякий случай иметь в виду, что пробуждение от сна возможно в любой момент.
Посреди холла стояли два вполне человекоподобных существа. Один из них, молодой и черноволосый, очень смахивал на латиноамериканца, а другой, скорее всего, приходился ему престарелым родственником.
-- Люди! -- заорал Матлин и сам чуть было не оглох от крика.
Пришельцы вздрогнули.
-- Люди, -- повторил он тише, -- наконец-то!
Панорама отсутствовала. Холл был ярко освещен сверху вниз всей плоскостью купола. Молодой "латиноамериканец" улыбнулся ему ослепительной белозубой улыбкой и подошел ближе.
-- Ну надо же... -- пробормотал он, осматривая Матлина снизу доверху, -- ты здесь откуда взялся?
"Русский, -- подумал Матлин, -- либо галлюцинация русскоговорящего гуманоида, что более вероятно". Он сделал попытку взять себя в руки, точнее, устоять на ногах. Этого быть не может, а если все-таки есть, то здесь что-то не так. И здоровый сон, безусловно, лучше, чем нездоровые галлюцинации. Поэтому самое разумное, что он может предпринять в данной ситуации, -- это пойти и лечь спать.
Но "латиноамериканец" наступил ногой на край площадки.
-- Куда это ты снарядился, если не секрет?
-- На Землю, -- отрапортовал Матлин, вытянувшись по стойке "смирно", будто на Земле его ожидало дежурство в почетном карауле.
-- А откуда, если не секрет? -- поинтересовался пришелец.
-- Я не понял...
-- Как выглядит то, чего ты не понял?
Матлин только успел представить себе картину, которую ему следовало описать, как "латин" уже замахал руками:
-- Ладно, ладно, не тряси языком! Откуда же ты можешь тащиться, если не из транспортного парка, лучше расскажи, что там у тебя за "земля"?
-- Та же, что и у тебя, я полагаю. Или ты хочешь сказать, что их несколько?
"Латин" сел по-турецки и забарабанил ладонями по полу чечетку. Матлин, за то недолгое время, что он общался с гуманоидами, так и не научился различать, где они придуриваются, а где поступают осмысленно, поэтому не был уверен, что из-под рук "латина" сейчас не выплывет какая-нибудь панель управления. Но ничего не выплыло. Было похоже, что "латин" осуществляет в своей голове сложную мыслительную операцию и активно помогает себе руками. Вскоре он подскочил и втолкнул Матлина в кресло.
-- Я знаю, что тебе надо!
Кресло, в котором Матлин провел почти месяц, ни разу не проявившее даже намека на агрессивность, вдруг сцапало его за все суставы и зафиксировало голову. На кисти рук наехали жесткие рукава и будто приварились к коже. С ногами также происходило что-то странное, но Матлин не мог пошевелиться, чтобы посмотреть, целы ли они еще. Голова оказалась "прихвачена" намертво, было ощущение, что по всему телу гуляют электрические заряды.
"Гады, -- думал Матлин, -- если вы все задались целью со мной покончить, почему не сделать это сразу и сообща?"
Физиономия "латина" выкроила сочувственную гримасу, а кресло слегка развернулось, накренилось вперед и из пола рванулся двухметровый столб белого света.
-- Ты представляешь себе, как обращаться с информатекой?
-- Я инженер, -- выдавил из себя Матлин.
-- Смотри, инженер, эта машина, кажется, не против с тобой поработать.
Матлин, наконец, освободил голову и хорошенько потряс ею, чтобы убедиться, что в ней все на месте. Затем освободил конечности, и кресло вернулось в свою прежнюю форму.
-- Займись-ка делом, задай ему пару вопросов. Но учти, на его вопросы ты ни в коем случае не должен отвечать, особенно, если он покажет сигнал "навигатор". -- "Латин" начертил пальцем в контуре светового столба знак и улыбнулся. -- Если, конечно, хочешь долететь живым...
Столб света сжался в куб и приблизился к Матлину на расстояние вытянутой руки -- в нем мутно прорисовался монитор компьютера неестественно больших размеров, от которого отделилась клавиатура и зависла над коленями. По мере приближения, контуры этих шизофренических голограмм становились все более четкими, приобретая натуральные размеры; вскоре Матлин усомнился в том, что это всего лишь проекция воображения и ткнул пальцем в клавиатуру. Палец прошел насквозь, но экран зарябило. Из ряби выстроился ряд бессмысленных буквосочетаний четким латинским шрифтом. Он еще раз коснулся клавиатуры. Комбинация букв изменилась, но смысла от этого не прибавилось и впредь, сколько раз он ни пытался повторить этот прием, происходило одно и то же с завидным упрямством, будто здешняя информатека ни на что другое не была способна.

Матлин сосредоточился и попытался применить предметный метод мышления Серого гуманоида. Машина на галлюцинации не поддалась, однако видения начались у самого Матлина: символы, графики, звуки, буквы всех когда-либо знакомых ему алфавитов. Он потерял чувство времени, он не способен был членораздельно произнести элементарной фразы, пот стекал с него ручьями, а тело колотил озноб. Такого сильного интеллектуального напряжения он не мог себе представить, даже когда решал самые трудные головоломки. Но что-то подсказало ему, что от этой "головоломки" зависит нечто большее, чем авторитет у соседа по парте.
Через час, откинувшись в кресле, мокрый и изможденный, Матлин подозвал к себе "латина":
-- Твоя информатека говорит о каком-то языке Ареала, что нет языка общения, но совместимость есть, и она готова работать.
-- Оно и так видно, что нет языка, -- ухмыльнулся "латин", -- но если она готова работать -- попробуй, это твой шанс.
-- Я не смогу "работать" под таким... напряжением... -- выжал он из себя и почувствовал, что теряет сознание.
-- Перегрелся, инженер, -- это была последняя услышанная им фраза "латина". Очнулся он уже совершенно один, как прежде, посреди открытого космоса и наверняка все происшедшее показалось бы ему странным сном, если бы напротив не остался висеть световой куб с размазанными во все стороны очертаниями компьютерного монитора.
"Вот и все, -- подумал про себя Матлин, -- кажется, я прилетел... кажется, это конец".

Глава 3

Абсолютно голое и относительно живое существо с головой, сплошь заросшей густой шерстью, лежало, скорчившись, на дне поломанной камеры для транспортировки растений и пронзительно икало. По этому иканию, собственно, Ксарес и отыскал его среди прочего хлама.
Существо, сей же час, было отправлено в биолабораторию, где оно продолжило икать в обществе биоников, не верящим ни глазам своим, ни приборам.
-- Ты подумай, чистый натурал...
Ксарес подозрительно пощупал кожу пациента.
-- Натуральнее не бывает, -- уверял его лаборант. -- Что попало не станет икать так долго. Все, что нужно этому бедняге -- много жидкости, которая его не отравит и -- полный порядок.
-- Невероятно, -- недоумевал Ксарес, -- как он мог оказаться в контейнере на пустом корабле?
-- Невероятное -- это уже по твоей части. Могу лишь сказать, что он объелся растительным порошком -- ему явно не хватало витаминов.
-- Но зачем он вывалился в грузовой контейнер?
Лаборант озадаченно поглядел на существо, затем на пеструю таблицу биологических характеристик существа, затем на Ксареса...
-- Все нормально, Ксар, если б я не знал режимов выхода из корабля, я бы тоже начал с контейнера.
-- Хорошо, но каким образом ему удалось вскрыть грузовые отсеки? Если это существо не знает таких элементарных вещей...
-- Если ты думаешь, что знаешь о них все, забирай его себе, -- решил лаборант. -- Скоро он придет в чувство и расскажет много интересного.

В надежде, что так оно и будет, но с некоторым скептицизмом в душе, Ксарес, отложив все дела, принялся оборудовать "среду обитания" для своего нового подопечного. Прежде всего, было создано герметичное кубическое помещение в сорок метров по диагонали, -- именно такие комнаты, по его мнению, должны были строить себе похожие существа. Он рассчитал давление, гравитацию, атмосферный режим, поставил каркас лежбища, собранного наспех из недолговечных конструкций и накрошил в него мягкие комки коконов насекомых, чтоб уютней лежалось. Рядом разместил широкую емкость с жидкостью для питья, чтоб поменьше икалось, и остался доволен своей работой. Но клиент не оценил его понятия о комфорте, очевидно, длительное одиночество дало о себе знать. Он потребовал ежедневный час парового душа, походный спальник, пульт входа в маршрутную информатеку по всей зоне, а все остальное барахло из комнаты убрать, чтоб не пересекалось с панорамой. Из дополнительной роскоши неплохо было бы в этом склепе прорубить широкое окно в зеленый парк, что-нибудь похожее на солнце и, наконец, дверь... дверь... дверь!!! Пусть бутафорская. Наплевать, что здесь ими никто не пользуется, главное, чтобы была.
Пришелец охотно пошел на контакт, велел себя побрить и очень подробно объяснял, что далее любоваться его наготой, ему обязательно нужна одежда, и не какая-нибудь, а приемлемая по его понятиям, иначе никакого конструктивного диалога не будет. На вопрос, откуда он так хорошо владеет языком Ареала, ответ был более чем исчерпывающий "У меня было достаточно времени, чтобы им овладеть".
Ксарес удивился, но расспрашивать не стал, а спокойно наблюдал из своей лаборатории, как пациент с самозабвенным усердием перебирает схемы навигационных маршрутов, в надежде, что когда-нибудь ему самому надоест эта бессмысленная затея. Ксарес был на редкость спокойным существом, к тому же, наблюдать фактуриалов было его профессиональным призванием, которому он отдавался с таким удовольствием, что сам становился похож на подопечных. В цивилизованном Ареале его частенько принимали за чудака. Но такова была судьба всех заядлых фактурологов. Ксар имел несколько собственных лабораторий в одном из ЦИФов (центр исследования фактур), находящихся, как и положено ЦИФам, на самой дальней границе одной из навигационных зон. Все его хозяйство умещалось на трех планетах в одной системе из 18 планет и имело близкое соседство с открытой бездной "дикого " космоса, которая служила ему исследовательским угодьем. Все живое, что выносилось оттуда случайными экспедициями, а также все, что было слепо, беспомощно, но хоть немного шевелилось, он тащил к себе и подвергал детальному анализу. Надо сказать, что везло ему не часто и в большинстве случаев приходилось довольствоваться биологическими копиями фактуриалов, но если уж везло, так везло.
Существо ему попалось на редкость настырное. Из всей своей практики, Ксар не мог вспомнить другого такого бешеного стремления отыскать родину. До такой степени искреннего, что он стал всерьез опасаться за психику этого патриота и, поступившись своим принципом терпеливого ожидания, первым сделал шаг навстречу. И не какой-нибудь шаг, а непосредственно через дверь квадратной комнаты:
-- Есть ли у тебя в запасе пара миллионов лет, чтобы пройти этот участок хотя бы до середины. И почему ты уверен, что Земля должна быть именно здесь?
-- Где-то она должна быть?
-- Систематизируй все основные характеристики.
-- Пробовал. Земля, Солнечная система -- девять планет, Наша галактика, тьфу, ты! -- Матлин схватился за голову. -- Наша ... Ваша... Неизвестно чья!
-- Понятное дело... Ну-ка, встань в панораму, -- Ксарес занял место у пульта, и луч аккуратно обвел Матлина разноцветными контурами, начиная от внутренних органов, скелета и, кончая тем, что называется "внешний вид", -- выходи.
Голографическая копия, раскрашенная изнутри в самые экзотические оттенки, извергнув из себя оригинал, осталась неподвижно стоять на месте. Компьютер составил для себя несколько таблиц, касающихся ее фактурных достопримечательностей, и вопросительно замер.
-- Примерно такие твари... -- подтвердил Матлин, -- обитают по всей Земле. Ищи.
-- Такие "твари" могут обитать где угодно, -- ответила машина, -- микроэнергетическая память блокирована. Обновление организма прошло полтора цикла -- оснований для молекулярного поиска нет.
-- Ты в Ареале примерно год, -- объяснил Ксарес. -- Странно. Я думал, значительно больше. Твой язык дает мне основание предполагать, что, по меньшей мере, лет десять, либо...
-- Либо?.. -- переспросил Матлин.
-- Либо я не знаю, кто ты такой... И зачем ты выдумал себе фактурную планету, где никто не знает своих навигационных координат.
-- Я и сам не знаю, кто я такой, -- Матлин тяжело вздохнул и опустился на пол. -- Ни черта не помню. Поверишь, ни черта!
-- Родной язык был?
Матлин произнес несколько фраз по-русски и компьютер тут же разложил их в звуковой ряд. Затем несколько раз повторил, будто сыграл по нотам и попросил еще. Четверти часа осмысленной болтовни ему вполне хватило, чтоб вынести заключение:
-- Да, это похоже на фактурный язык...
-- Неужели! -- возмутился Матлин.
-- ...Язык достаточно образный, -- объяснила машина, -- чтоб быть использованным в фактуре первой-третьей ступеней. Может иметь несколько информационных вариантов с 48 символами и использоваться в таких-то волновых диапазонах и в таких-то...
-- Короче! -- не выдержал Матлин.
-- Она не может найти твою родину даже по языку, -- вмешался Ксарес, -- 48 символов -- очень мало. Максимум конец второй ступени фактуры. Это невероятно.
Матлин попытался произнести несколько фраз по-английски, но машина попросила его не утруждаться -- языки идентичны и, вероятнее всего, принадлежат одной и той же цивилизации, в крайнем случае, цивилизациям близкородственным. Ничего похожего в каталоге ЦИФа все равно нет.
-- Как это нет? -- не понимал Матлин. -- Как это нет? Может, Земля не внесена ни в какие каталоги? Может, здесь нет каталогов, в которые она внесена?
-- Не может быть, -- спокойно ответил Ксарес, -- скорее всего, ты упускаешь какую-то очень важную деталь. Но я все больше склоняюсь к тому, что дело в тебе, а не в планете. Надо серьезно изучать твою психику, а не маршрутные схемы.
-- Ты считаешь, что я ненормальный? Что я все сочинил? Что я...
-- Матлин, планеты, которую ты ищешь, не существует.
-- Может быть, проверить другие зоны?
-- В отличие от твоих бессмысленных усилий, машина уже сделала все, что могла. В ареале нет ничего похожего.
-- Но здесь что-то не так!!!
-- Здесь что-то не так, -- согласился Ксар.
-- Так что?
-- Если мы можем что-то сделать, то только вместе и только при одном условии, -- ты должен мне доверять. Собственно, другого выхода у тебя нет.
-- Другого выхода у меня нет, -- согласился Матлин.

Глава 4

После завершения психиатрических экспериментов с последующей за ними реабилитацией, Ксарес оставил Матлина в покое. Тем более что его усилия не принесли существенных результатов. Провал памяти и без того сомнений не вызывал, а если к тому еще прилагались психические расстройства, то только по причине длительного пребывания в закрытом пространстве безо всякой предварительной подготовки и безо всякого понимания причин и сути происходящего.
У пациента восстановился здоровый сон и он вместо того, чтобы гонять информатеку, крепко спал, зашившись в свой спальник, по двенадцать часов в сутки. Но каждое пробуждение погружало в депрессию:
-- Мне опять приснилась Земля, -- жаловался он, -- если б ты мог посмотреть эти сны!
-- Во сне ты думаешь по-русски, -- возражал Ксар, -- это искажает образные проекции. Вообще-то не надейся, что это может быть решением проблемы, даже если сменишь язык.
Матлин продолжал спать, а в свободное ото сна время, одолевать своего попечителя всякого рода "инженерными" подходами к неразрешимой проблеме. Вплоть до того, что собрался писать специальную "поисковую" программу для компьютера, работающего в аналоге знакомой ему IBM-ки, а уж потом адаптировать ее к тому, что есть. Программа замышлялась не больше не меньше как на всю поисковую информационную сеть Ареала, и Ксарес был вынужден выпустить на пульт его информатеки несколько учебных программ. Во-первых, чтобы пациенту стала очевидна глубина собственных заблуждений, во-вторых, чтобы оградить себя от его назойливых расспросов, и, в-третьих, он уже серьезно задумывался о том, чтобы прекратить бессмысленный поиск, и в меру возможностей позаботиться о будущем этого существа непонятного происхождения. К тому же, его патологическая страсть к потрошению инфосетей без всякой на то необходимости должна была свидетельствовать о природной склонности к самообразованию.

Из всех подходящих учебных программ Ксарес отобрал в первую очередь "технику безопасности", пользование всеми разновидностями информатек, краткий экскурс в астрофизику, основы естественных наук и навигации. Матлин попробовал всего понемногу, и дело пошло. Единственной наукой, перед которой он серьезно комплексовал, стала практическая навигация.
-- Это все что угодно, только не инженерная наука, -- возмущался он. -- Либо все мое физико-математическое восприятие мира летит к черту, либо здесь нужна совершенно иная теория. Что за "искажения пространства"? Почему навигатор принимает решения в 3/4 секунды, а если в 3/5 -- происходит градусная корректировка "рабочей скорости"? Зачем так делать? Почему я могу менять курс не раньше, чем через пять шагов КМ-транзита? Почему я не могу просто лететь без всяких транзитов? Что у вас за дурацкий тренажер, который только и делает, что меняет программу?
Попытки Ксареса приобщить своего подопечного к фундаментальным теоретическим основам навигации ни к чему не привели: теорию Матлин воспринимал отдельно, как увлекательный аттракцион, практику... вообще не воспринимал. Связующее звено у него категорически не работало. Это обстоятельство удручало и, так как длительное, беспомощное пребывание в космосе в его жизни уже имело место, вся жажда познания по уши и без остатка увязала в практической навигации. Со временем это больше напоминало идею фикс, манию с перепадами на нервный тик или интеллектуальное самобичевание. Пока Ксарес не решился на самый отчаянный шаг, в котором позже неоднократно раскаивался. Но дело было сделано и, персонально для Матлина, был разыскан преподаватель навигации, которому, как предполагалось, был доступен любой уровень тупости ученика, поскольку сам он был чистейшим фактуриалом где-то начала 4-й ступени, и с фактурным менталитетом дел имел предостаточно. Если не сказать больше, -- именно в фактуре его и нашли.
В цивилизованном Ареале это существо прославилось своими уникальными навигационно-инженерными способностями. В частности, тем, что как-то раз чуть ли не голыми руками снял и разобрал диспетчерскую плату с панели управления космического корабля Ареала, которая, в принципе, не снималась и уж тем более не подлежала разборке. Правда, собрать ее в рабочее состояние он не смог, даже не попытался, - - перед ним стояла совершенно иная задача -- спереть ее незаметно и по частям. Плату, конечно, отобрали, но кое-какие ее детали не найдены до сих пор.
На своей родине он создал несколько модификаций кораблей, превосходящих по дальности и скорости перемещения все допустимые нормы для фактурной навигации и заставил Ареал серьезно обратить на себя внимание. Во время одной из своих дальних вылазок он был пойман, подвергнут анализу и на некоторое время упущен из вида -- именно этого времени ему хватило, чтобы выпотрошить плату на пульте управления поймавшего его корабля с целью понять, как эта штука сработала. Очевидцы были настолько ошарашены, что тут же предложили ему, шутки ради, пройти тесты в навигаторскую школу Ареала. К их еще большему удивлению, он успешно прошел все тесты и был принят. Более того, успешно окончил три курса, (всего их 8-10, в зависимости от специализаций). За это время он успел много чему обучиться, но вместо четвертого курса был выслан из Ареала обратно в родную фактуру. За какие такие подвиги -- история умалчивает, но это был исключительно редкий случай получения фактуриалом настоящего навигаторского образования, что равносильно свидетельству об окончании начальной школы, выданному обезьяне. Ареалу он был известен под именем Суф.

Суф оказался низкорослым гуманоидом -- не выше 190 сантиметров, абсолютно лысый, смуглый, с большими синими никогда не моргающими глазами, без бровей и ресниц. Нос его был необычно узким и заканчивался вместо ноздрей двумя симметричными перепонками, способными комбинировать звуки не хуже голосовых связок, а ушные раковины, раза в три больше человеческих, не выступали за пределы черепа. Зато рот казался вполне нормальным. И руки выглядели нормально, только с тонкими длинными пальцами без ногтей, но Матлин уже ко всему притерпелся и был согласен на любую каракатицу, лишь бы учила летать. Поэтому, приглядевшись к внешности Суфа, нашел его вполне симпатичным.
Это создание явилось в ЦИФ на своем новом концептуальном сверхдальнобойном супергибриде, который не парковал ни один шахтоприемник ЦИФовского технопарка. Даже не подпускал к себе близко по причине нестандартного излучения, которым смердел гибрид, напичканный бог весть какой техникой. К великому недовольству навигатора, никакие хитрости и уловки на приемник не действовали. И, пока Суф сражался с защитным полем, Матлин, с некоторой долей сопереживания следил за этой баталией на своей панораме. В конце концов, чтоб не разогревать страсти, оператор парка извлек рассерженного Суфа из корабля, а сам корабль "умножил на ноль", иными словами, аннигилировал. От этого Суф окончательно пришел в ярость, но даже его окончательная ярость троекратно увеличилась, когда он узнал, для чего его вытащили из фактуры. "Учить навигации аборигена... Только потому, что он неизвестно откуда взялся и не может быть отправлен назад!!! А меня, такого, всего из себя из себя навигатора, отсекли от Ареала как последнюю чуму! Это чересчур!"
Но, видимо, Ксарес не первый раз имел дело с фактурными специалистами и знал, как с ними надо обращаться. Сторговались они на скоростном навигаторском болфе взамен почившему супергибриду, а за моральные издержки -- неограниченный доступ в Ареал, что фактически означало прямое подключение к И-инфоплю Ареала. После такой щедрой компенсации, Суф значительно смягчился, а, выбрав себе скоростной болф по высшему классу, растаял от одного предвкушения предстоящих на нем полетов, всем все простил и готов был немедленно обучить любое говорящее полено, даже самую безмозглую амебу. Именно в этом настроении он был допущен к Матлину. Но, первым делом, вместо приветствия, Суф запустил свою "щупальцу" в отросшую шевелюру ученика и слегка приподнял его:
-- С этими зарослями ты собираешься пилотировать?
Матлин совладал с собой, но впервые почувствовал на собственной шкуре, чем отличается дикарь от цивилизованного существа.
Однако Ксарес был глубоко убежден, что фактуриалы между собой всегда разберутся и в их междоусобные недоразумения вмешиваться не стоит. Так и случилось. Очень скоро они поладили и, не загружая себя обилием фундаментальных теорий, стали предпринимать вылазки в парк для практических занятий.

Глава 6

-- Я заходил в твой дом, -- обескуражено произнес Ксарес, увидев Матлина в своей лаборатории, -- хотел посмотреть еще раз на все это вблизи; и решил перенести его в ближний павильон. Там суточное световращение как раз то, что надо. И климат хорош, растения быстро приживаются.
-- Спасибо.
-- Будь здоров.
-- "На здоровье" надо говорить. "Будь здоров", это когда чихаешь или фамильярно прощаешься.
-- Да, на здоровье. У меня нет возможности заняться твоим языком. В компьютере мало информации -- он начинает фантазировать.
-- Как фантазировать?
-- Думать. Когда машина думает -- это не к добру. Скажи лучше, зачем тебе эти два каменных льва у парадного входа? Когда я захотел войти, один из них лег у двери, а другой подошел и обнюхал меня.
-- Не может быть, -- опешил Матлин, -- они же каменные!
-- Да, каменные, и это мешает им двигаться.
-- Каменные львы не должны двигаться! Это украшение. Игрушка.
-- Извини, договаривайся со своими львами об этом сам. Я же повторяю, в машине мало информации, она начинает фантазировать. Похоже, ты чересчур увлекся полетами в ущерб своей главной задаче.

Но Матлина ничуть не удручали нотации Ксареса и ничуть не раздражали его визиты во время отсутствия в доме хозяина, несмотря на то, что он тысячу раз объяснил, что на Земле себя так не ведут -- это признак дурного тона.
На дом Матлина действительно стоило посмотреть. Он был оборудован с такой фантазией, что сам по себе мог служить учебником по "землеведению". В нем было почти все необходимое для аристократического быта обитателей планеты, которую ЦИФ тщетно пытался найти в естественной природе. Вплоть до камина и фарфоровой посуды, сделанной из материала, не имеющего ничего общего со своими земными прототипами. Этот универсальный конструктор легко воспроизводил любые предметы и так же легко их уничтожал. Весь этот бутафорский театр затеял Ксарес, извлекая из памяти Матлина все, что способно иметь материальные воплощения, что примелькалось глазу и притерлось к рукам. Все, что имело смысл существовать в качестве среды обитания. Они конструировали даже миниатюрные макеты городов, но так как Матлин имел мало опыта наблюдать их аналоги с высоты птичьего полета -- макеты получались неважно и тут же утилизовывались. Зато чашки, вилки, книжные полки, ворсистые коврики, дверные ручки выходили отменно и закреплялись попрочнее. Вскоре эта игра увлекла и самого Матлина. Но первая же самостоятельная попытка его бессовестно опозорила.
Он выкопал в саду небольшой бассейн, оправил его "мрамором", снабдил изящной лесенкой и перилами, но вода повела себя странно: она собралась посреди бассейна в гигантскую каплю, и как Матлин ни лупил по ней лопатой, -- растекаться не собиралась.
-- Ты что-нибудь слышал о поверхностном натяжении жидкости? -- c просил его Ксарес. -- Что-то ты намудрил с молекулярными пропорциями. Собери эту воду обратно и не вздумай пить.
Но сколько Матлин ни перепроверял свой проект -- никаких ошибок в "молекулярных масштабах" не обнаружил. Гигантская капля немым укором продолжала торчать из бассейна и испаряться не собиралась. Окончательно расставшись с надеждой положить этому цивилизованный конец и во избежание еще большего позора, Матлин, скрываясь под покровом ночи, стал растаскивать ее ведрами по всему павильону и прятать под самые развесистые лопухи. В конце концов, Ксарес, утомившись наблюдать эти ночные рейды, покончил с каплей сам.
-- Не переживай о бесполезной работе, -- успокоил он своего подопечного, -- увеличим влажность -- вода сама наберется. А когда перемонтируем купол, осадки будут точь-в-точь, как на твоей Земле.

Флора и климат этого рукотворного оазиса были целиком заслугой Ксареса. Он сам выбирал и приживлял травы, кусты, деревья, которые больше смахивали на мохнатые кактусы, и зачастую мало походили на земные, но были абсолютно натуральны и чудесно озонировали воздух. Если смотреть на всю эту растительность с балкона второго этажа, не слишком вглядываясь в детали, вполне можно было вообразить себя в каком-нибудь райском уголке тропического пейзажа. Для полного ощущения курорта не хватало разве что моря -- ни на одной из ЦИФовских планет не нашлось естественного водного пространства с подходящим химическим составом, поэтому не было допущено к павильону и циркуляция воды в нем строилась автономно. Предрассветная тишина здесь была абсолютной, без пения птиц и стрекотания насекомых, зато это была естественная предрассветная тишина. Ни о чем таком Ксарес никогда бы не догадался. Отчего его подопечный каждое утро выходит на балкон и битый час стоит неподвижно? Что его волнует: усаженная растениями поляна? Они все зеленые, как и было уговорено. Никакого другого цвета Ксарес ему даже не предлагал. Или стянутое куполом небо? Да, на нем еще видны "швы", но очень скоро они рассосутся. А может быть, что-то еще, находящееся между?.. Да и стоит ли над этим ломать голову? Всякий фактуриал не без придури, бывало и хуже.

Одним таким загадочным утром Матлин, по своему обыкновению, вышел на балкон вдохнуть свежего воздуха. Он прошелся туда-сюда, сделал несколько приседаний-отжиманий, поднял с пола гантель и зевнул... Но когда закрыл рот, чуть не уронил гантель себе на ногу: прямо перед ним завис сероватый полупрозрачный шарик, размером с баскетбольный мяч. Такие штуки никогда прежде его не посещали. Что это и как с этим обращаться, он понятия не имел. Именно сегодня он был намерен хорошо отдохнуть и предпочел бы абстрагироваться от появления в павильоне неопознанных летающих объектов; разве что врезать по нему хорошенько со всего размаха.
Но шарик сам собой развернулся в конусообразную панораму, на которой обозначились внутренние помещения технопаркового ангара с плазматическими очертаниями средней паршивости летательного аппарата, и две абсолютно одинаковые коричневые, безносые морды с ярко-фиолетовыми глазами. "Морды" были одеты в упругие сплошные комбинезоны, пригодные лишь для ремонта парковых конструкций, и Матлин грешным делом подумал, уж не приключилось ли чего с Суфом...
-- Он и Он, -- представились "морды". Они стояли, тесно прилипнув друг к другу, будто сиамские близнецы. -- Ты прилетел сюда на этом аппарате. -- Обращение "на вы" к незнакомому существу в нынешнем языке Матлина имело массу условностей. Соблюдать их или не соблюдать, и если соблюдать, то, каким образом -- была отдельная наука. "Может, именно на этот случай их двое?" -- подумал он.
-- Прилетел. Было такое дело.
-- Мы его забираем, потому что он нам нужен. Так что, если понадобится, -- не ищи.
"Хорошенькое дело, "не ищи", -- рассудил Матлин. -- Нужен -- это еще не причина, чтоб брать без спросу чужую вещь. Да мне-то, собственно, не жалко, но какова наглость!" Он уже собрался сформулировать эту мысль в открытый эфир, как вдруг его посетила ужасная догадка -- Оны его не слышали. Весь смысл этого летучего шарика заключался в том, чтобы сообщить информацию, не подразумевающую ответа. Теперь можно было спокойно топать ногами, лупить гантелей по перилам балкона. Можно, наконец, растереть этот шарик как мыльный пузырь или грязно выругать его отправителя: никакой обнадеживающей информации эти "посылки", как видно, не несут.
Оны вежливо помолчали, очевидно, давая Матлину время усвоить информацию, а затем сообщили, что уже готовят его корабль к экспедиции, но взамен высылают другой летательный аппарат. То есть давно выслали, но так как скорость аппарата очень мала, а летит он из парка в павильон сам, через открытый космос (что, в общем-то, для него не характерно), то достигнет цели он только к ночи, если, конечно, с ним ничего не случится по дороге.
Только Матлин, позабыв все правила этикета, собрался расправиться если не с самими ворюгами, то хотя бы с их подлой уловкой, как Оны исчезли, пожелав ему бережно обращаться с оставленным залогом. Эта дрянь сейчас, надо полагать, как раз заходит на орбиту какого-нибудь перевалочного пункта, чтоб смазать свои скрипучие болты, залиться бензином и продолжить греметь своими гадкими шестеренками в направлении ЦИФа. От предвкушения этой встречи у Матлина похолодело в суставах.
-- Сперли!!! -- закричал он в утреннюю тишину павильона. -- Корабль сперли! Сволочи!!! -- Но никто не разделил его отчаяния, даже эхо.

Очень скоро Матлин отвлекся от этой маленькой неожиданности, занялся активным отдыхом, навел порядок в доме и так утомился, что уснул сразу, как только световращение павильона отключилось. Но вдруг среди ночи в спальню проник нежно-зеленый неоновый свет. Источник света -- толстая двухметровая полоса -- зависла прямо напротив окна. Матлин перевернулся на другой бок и натянул на голову одеяло. Но въедливый свет от этого нисколько не потускнел. Матлин встал вместе с одеялом и подушками, вышел в гостиную и устроился на диване. Через секунду полоса света зависла за окном гостиной. Матлин так рассердился, что потерял сон. Он подошел к окну, раздвинул шторы, но, не разглядев ничего, кроме светящейся полосы, вынужден был спуститься на первый этаж в компьютерную комнату. Полоса света, обогнув особняк, зависла у окна компьютерной.
-- Что за дерьмо в павильоне, -- спросил он машину. -- Кто это сюда впустил?
-- "Это" никто не пускал, -- ответила машина, -- и это вовсе не "дерьмо", как может показаться на первый взгляд, а летательный аппарат. Очень маленький, очень низкого класса, очень подозрительный, потому что нет возможности проникнуть в его систему для подробного выяснения обстоятельств.
-- Только этого мне не хватало, -- проворчал Матлин. -- Ладно, пусть даст мне возможность спать, утром разберемся.

По утрам особняк Матлина посещал Ксарес, чтобы принять участие в ритуальном распитии кофе. Матлин каждый раз извинялся за качество этого напитка, которое никак не дотягивало до нужного уровня, и Ксарес каждый раз вежливо принимал его извинения. Он с удовольствием проводил время в особняке, топил камин деревянными брусочками или выструганными из них статуэтками, которые производил его пациент во времена мучительной бессонницы. Каждый раз он приносил с собой перечень вопросов, аккуратно записанных по-русски чернилами на настоящей бумаге. Например: что такое "сперли", "башка", "ухайдокали", "хряснули", "угваздали" и т.д. Суф такие вещи обычно понимал без перевода, зато Ксарес идеально воспринимал на слух и писал без единой ошибки, запоминая все слова и правила с первого раза и навсегда. Матлин напрягался изо всех сил, чтобы найти аналоги непонятным словам в языке Ареала. При этом Ксареса капитально сбивали с толку синонимы и омонимы, особенно, если они пересекались. Но это было еще полбеды. Настоящий тормоз наступил после знакомства с поэзией: атмосферные завихрения -- это понятно, отсутствие естественного света -- более-менее; 180-градусная верхняя панорама от произвольной точки на поверхности грунта -- элементарно, накрывать постель чехлом (потому что мы, по аналогии с Землей, развели здесь страшную пылищу) -- еще как-нибудь... Но как только "Буря мглою небо кроет..." -- готово дело, приехали. Да еще если "...Вихри снежные крутя" -- на полчаса работы. "То как зверь она завоет, то заплачет как дитя. Выпьем..." -- "чудовищная метаморфоза человеческого организма" -- объяснил Матлин и для более глубокого проникновения в ее суть изготовил по фамильным рецептам старую добрую вишневую наливку. А Ксарес, чтобы она действительно была старой, выдержал ее в особой лабораторной камере, и они выпили. Как положено, из хрустальных бокалов. Так как за отсутствием вишни была использована "синяя съедобная ягода", из которой они гнали чернила, Матлин на утро посинел как покойник и не смог оторвать голову от подушки. Ксаресу же не помутнело ни в одном глазу, и он с интересом подверг химическому анализу сперва посиневшего Матлина, затем остатки настойки.

Постепенно Ксарес привык к языку, и поэзия перестала вызывать в нем комплекс неполноценности. Напротив, он очень полюбил Пушкина и научился отличать хорошую поэзию от плохой. По крайней мере, поэтические опыты Матлина распознавал сразу.
Ксарес считался серьезным фактурологом, знал несколько сот языков и в его лабораториях в разное время перебывали фактуриалы всех сортов и мастей. Куда они девались потом -- Матлин не спрашивал, но языки Ксарес помнил все и русский не стал в их ряду чем-то особенным, из ряда вон выходящим. Напротив, изучение языка его еще больше убедило в том, что Матлин не фантазер и описанная им фактура действительно существует, Но все опыты, исследования и запросы подтверждали один и тот же огорчительный факт: этой цивилизации в ареале не существует. Она отсутствует даже в самых полных и универсальных каталогах, которые обновляются по несколько раз в сутки, но чем ближе Ксарес узнавал Матлина, тем меньше в это верил. Ему проще было найти тех, кто вытащил в Ареал его подопечного, но эта кажущаяся простота требовала от ЦИФа особой осторожности: просто так память не чистят, для этого должны быть очень серьезные причины, более чем серьезные.

Утром Ксарес, как обычно, навестил Матлина со стопкой исписанных листов бумаги. Сложив их на журнальный столик, он попросил Матлина спуститься вниз. Возле парадного подъезда стояло нечто, по форме напоминающее продолговатый пряник метра три на четыре с куполом, заполненным изнутри серо-зеленым туманом под цвет окружающей растительности.
-- Или это очень глупая машина, или она себе на уме! -- возмутился Ксарес. -- Развалилась на самом проходе. Придумай, где устроить ангар, иначе, я ее заберу.
Но "пряник" не забрал никто, ни Матлин, ни Ксар. "Пряник" остался зеленеть на своем прежнем месте, уткнувшись "мордой" в ступени подъезда, и ни на какие команды маневра с внешних компьютеров не реагировал. Он даже не изволил переместиться в ангар, устроенный для него в пристройке к дому и не позволил сдвинуть себя с места, потому что дрался плазматической дугой. Матлину все это не понравилось сразу. К каждой необычной машине должен быть свой необычный подход, но искать этот подход голыми руками было опасно. Еще опаснее было обращаться за помощью к Суфу. Вероятнее всего, он умер бы со смеху, узнав, как провели недоумка Матлина. Но уничтожить машину рука не поднималась: дерется все-таки, значит живая... К тому же, это шанс получить назад украденный корабль. Так и простоял "пряник" в павильоне без малого месяц. Весь этот месяц они с Суфом вплотную знакомились с древней навигацией, и в ЦИФе Матлин появлялся разве что ненадолго остудить мозги. Однако по мере приближения к теоретическим основам КМ-транзитных перемещений, его перерывы становились более частыми, продолжительными, с явными признаками безнадежности. Но Суф настаивал на продолжении занятий: "Если этот любопытный "головастик" понял, -- говорил он Ксаресу, -- что с макролоргическими* скоростями ему лучше дел не иметь, -- это уже прогресс!"

Глава 8

Вторым эпохальным для Матлина событием стало неожиданное открытие Ксара, сделанное на материале некогда проводимых психиатрических опытов. В том, что память его пациента не стерта, а заблокирована, будто завернута в непробиваемую оболочку, он не сомневался сразу. Но выяснение природы этой оболочки и, возможно, ее происхождения стоила ЦИФу усилий, которые ни к чему не привели. Ксар, отчаявшись решить проблему логически, обратился к статистическому методу и стал беспорядочно сопоставлять отдельные периоды жизни своего пациента с реальным количеством записанной в памяти информацией. Тут его ждала новая загадка. Оказывается, блокировка памяти была не одна. Вторая, приобретенная уже в Ареале, по продолжительности не превышала часа. Ухватившись за этот час, как за последний шанс, он велел Матлину срочно явиться в ЦИФ. Суф бросил все дела и примчался вслед за ним как ошпаренный.
-- Дела таковы, -- разъяснил Ксарес, -- тот час, который мне удалось обнаружить, приобретен тобой уже в Ареале и стерт совершенно не тем методом, что предыдущий отрезок. Теоретически, я могу его вскрыть, но лучше будет, если ты сделаешь это сам. Ты должен непременно вспомнить, в связи с чем это могло произойти во время твоего первого полета.
-- Этого не может быть! -- удивился Матлин. -- Я же все помню.
-- Это тебя не может быть, -- вмешался Суф, -- а все остальное вполне нормально, так что садись и думай.

Они сели втроем и пошли по порядку: "Диспетчер отправил тебя из технопарка в учебный архив, чтоб тебе помогли толком разобраться с координатами. В пути встала панорама -- ты запаниковал; сработал бортовой локатор и навел на тебя аварийную платформу. Аварийная служба перепрограммировала полет на ЦИФ и научила тебя обращаться с местным компьютером; ты выстроил свой языковой код и начал адаптировать к нему язык Ареала..."
-- Их было двое! Помню! Я кретин!!! -- закричал Матлин и хлопнул себя ладонью полбу. Мало того, что он вскочил, забегал, как ненормальный, по залу лаборатории, он еще схватил Ксареса за защитный "фартук" и так тряханул, что тот едва не лишился равновесия. -- Я болван! Надо срочно... Срочно найти этих аварийщиков. Один из них говорил со мной по-русски. Он землянин, понимаешь?! Такой же, как я! Что это была за платформа? Как ее разыскать? Как я мог не подумать об этом?
Ксарес с Суфом не произнесли ни слова, а только настороженно переглянулись.
-- Вы не верите мне? Клянусь! Век Земли не видать! Нужно дать запрос по аварийным службам немедленно!
Его оппоненты по-прежнему соблюдали молчание, лишь лицо Ксара приобрело нехарактерную для него гримасу, похожую на крайнюю степень озабоченности, а Суф неподвижно застыл, вглядываясь в мельтешащего перед ним Матлина.
-- Ты уверен... что он говорил с тобой по-русски?
-- Да! Да! Да! Да!
-- Еще раз спрашиваю, ты в этом абсолютно уверен?
-- Абсолютно.
-- Это не могло тебе показаться?..
-- Я все прекрасно помню! Каждое его слово, каждый жест -- он землянин. Я никогда не спутаю землян с кем-то еще...
-- Еще раз подумай...
-- Не надо, -- перебил его Ксарес, -- это мадиста.
-- Нельзя утверждать, если не знаешь точно всех обстоятельств. -- настаивал Суф.
-- Я знаю Матлина. Мадиста, без сомнений, -- этим многое объясняется.
-- Что? -- Матлин непонимающе вертел головой. -- Какая, к черту, мадиста? Я ж вам объясняю...
-- Что ты можешь объяснить? -- остановил его Ксар, -- Язык? Внешность? Это не проблема: мадиста выглядит как угодно, с ходу включается в любой язык и не оставляет следов на приборах. А самое главное... -- Ксар растерянно развел руками, -- вряд ли нам стоит продолжать поиски. Ищи его, спрашивай у него, не хочу пугать заранее, но боюсь, что это твой единственный шанс вернуться.
-- Вот я и говорю, надо дать запрос на все аварийные службы.
-- Он не понял, -- ухмыльнулся Суф, -- Матлин, поверь горькому опыту предыдущих поколений: этой платформы в природе никогда не существовало; ни один идиот не станет тебе искать мадисту по инфосетям. Найти его сможешь только ты, потому что он "клюнул" именно на тебя.
-- То есть хочешь сказать, что это опасно?
-- Знаешь, что я хочу сказать, -- Суф приблизился к самому его уху, -- если мадиста соберется причинить тебе вред -- тебя уже ничто не спасет, но и помочь он сможет наверняка.
-- Кажется, я хорошо влип, -- решил Матлин.
-- Не то слово, -- подтвердил Суф, -- кажется, ты теперь у нас "меченый".

Некоторое время Матлин выглядел весьма озадачено. Ксарес дал запрос в аварийные службы и умыл руки. Суф же придумал кое-что похитрее: он запускал Матлина в те самые координаты, где его когда-то, как предполагалось, перехватила платформа и через некоторое время вылавливал обратно. Матлин же, во время этой процедуры самозабвенно медитировал на заданную тему. Между ними это называлось ловлей мадисты на живца, потому что "дичь", по статистике, хорошо ловилась там, где пахло полным отсутствием логики и здравого смысла. Но мадиста не шла, и Суф решился на последний, совершенно отчаянный шаг.
-- Я не могу гарантировать, что это чудо объявится, -- сказал он, -- но если я что-то понимаю в мадисте, то сделаю так, чтоб он узнал, что ты его ищешь. А теперь пакуйся в аппарат и вали отсюда подальше.
Сути происходящего Матлин не понимал и терпеливо ждал Суфа в парке. Но когда терпение подошло к концу, попросил оператора выйти на связь с болфом. Ничего не подозревающий оператор ЦИФовского парка свел каналы и хлынувший по ним поток снес диспетчерский пульт, буквально растворил его в розовом облаке.
-- Он работал с ЕИП-сетями? -- возмутился оператор. -- Почему ты меня не предупредил?
Но у Матлина и без того душа ушла в пятки. Что случилось? Где Суф? Жив ли он? По счастью, Суф скоро объявился.
-- Чего ты опять психуешь? Я просто вскрыл канал... над местом вашей встречи. Должно сработать. Только не говори Ксару, он засунет меня в фактуру, а это страшнее чем вскрывать ЕИП.
-- Ты соображаешь, что делаешь, -- бушевал Матлин, -- а если б ты не успел удрать!
-- Если б я не успел -- я бы не брался. Да брось ты, все так делают, просто надо запомнить место и не появляться там больше никогда.

Оператор парка в тот же день заложил Ксаресу всех и инцидент был замят. Трудно сказать, во что это вылилось Суфу, но с того момента Матлин начал кое-что понимать о причинах его предыдущего изгнания в фактуру.
-- Кончайте! -- категорически потребовал Ксар. -- Этого вполне достаточно. Либо он появится в ближайшее время -- либо вы когда-нибудь доиграетесь...
И в том, и в другом случае Ксарес оказался абсолютно прав: однажды ночью случилось долгожданное чудо. Не то, чтоб оно Матлина сильно взволновало или обнадежило, однако нервы потрепало порядком. Среди ночи он ни с того ни с сего подскочил с постели и увидел сидящего подле него на стуле человека. Это была плохо выполненная голограмма того самого черноволосого "латиноамериканца". Матлин сразу зажег свет. Голограмма смотрела на него в упор своими черными чуть шевелящимися глазами, -- все остальное тело производило впечатление каким-то образом сидящего покойника, и Матлин почувствовал неприятное оцепенение.
-- Привет, Латин, -- произнес он и сам, как голограмма, застыл на месте. В комнате появился едва различимый свист, от которого по спине Матлина пробежали мурашки.
-- Что тебе от меня надо? - спросил черноглазый.
-- Координаты Земли. Больше ничего.
--Зачем?
-- Как зачем?.. -- Матлин сам не заметил, как начал заикаться. Тогда на корабле это выглядело настолько естественно, что он бы ни за что не усомнился... не заподозрил бы в нем существа неизвестной природы. Но сейчас это был воскресший покойник с неподвижным лицом.
-- Я не знаю координат. Что-нибудь еще?
-- Нет, спасибо...
Голограмма исчезла, и Матлин провел остаток ночи в холодном поту. Заснуть ему удалось лишь под утро и то ненадолго. Ему приснилось продолжение разговора. Будто Латин действительно мертв, кроме того, обвиняет в своей смерти его, Матлина. А на вопрос: "Когда бы это я успел, и как бы это мне удалось?" отвечает интригующей фразой: "Этот день нами еще не прожит". От этих слов Матлин проснулся и первым делом ринулся к компьютеру. Но на вопрос, что это было здесь сегодня ночью, ответа не получил. Машина не зафиксировала внешних проникновений ни в павильоне, ни вокруг него. Однако на запрос мигом примчались Суф с Ксаресом и, как ни странно, поверили всему, что рассказал Матлин.
-- Ты действительно кретин, -- успокоили они его, -- знает он все, знает. Надо было ему так и сказать, что видно по его бессовестным глазам: все он знает. И нечего перед ним выписывать реверансы. "Спасибо" -- тоже мне... существо высшего порядка. Возьми его за ухо и скажи, что не отпустишь, пока он не выложит все. У него есть ухо?
-- Ухо?.. есть...
-- Перестань, -- ободрял его Суф, -- никто их не боится. Они такие шуты... Комедию ломать -- за милое дело. Пока за ухо не возьмешь, толку не будет.
-- Да-да, -- соглашался Ксарес, -- обращайся с ним, как с землянином. Если он хочет играть -- принимай правила игры. Начнешь бояться, осторожничать -- упустишь или навлечешь неприятности.
-- А вы уверены, что он появится еще раз?
Выражение лица Ксареса снова стало чересчур обеспокоенным.
-- Должен, -- заключил он, -- хотя, кто его знает? Думаю, должен. -- И оказался, как всегда, абсолютно прав.

Следующей ночью Матлин постарался не заснуть, и явление не заставило себя ждать -- появилось на том же стуле возле кровати.
-- Чего пришел? -- спросил его Матлин, но вскакивать с постели не стал. На этот раз Латин казался более человекоподобным, и Матлин решил не включать свет, чтоб вид не испортился.
Существо хлопнуло себя по коленкам и помотало головой.
-- Знаю, зачем пришел, -- продолжил Матлин, -- знаешь, паразит, координаты, а сказать не хочешь. Пришел посмотреть, как я буду тебя упрашивать? Да катись ты...
Латин улыбнулся, как звезда Голливуда на рекламном плакате. "Какая обаяшка, -- подумал про себя Матлин, -- и какая падла. На Земле из него бы получился отменный сердцеед. Может, действительно взять его за ухо? А может, за какую-нибудь другую, более важную часть тела?"
-- Честно, инженер, не знаю.
-- Где ж тогда, скотина, научился по-русски разговаривать?
-- И ты по-русски разговариваешь, а координат не знаешь.
После этого заявления Матлин испытал особенно острую потребность треснуть ему, но не был до конца уверен, что кулак не пройдет навылет.
-- А теперь даже Ксарес твой премудрый по-русски говорит. Еще немножко и Ксуфус твой заговорит по-русски.
-- Будешь издеваться, ей богу, схлопочешь.
-- Почему бы нет?.. -- Латин приблизил свою физиономию на расстояние "вылета" кулака, и они внимательно поглядели в глаза друг другу. "Не драться же, в самом деле, с этим пучком галлюцинаций? -- рассуждал Матлин, -- но если нет? Такого живого сходства в природе не существует. Оно не возникает просто так, из ничего". Латин будто ощутил вкус сомнения оппонента.
-- Чего тебе про меня успели наплести? Ведь ты, правильный дурачок, ничего обо мне не знаешь, -- он опустил ладонь на плечо Матлина. -- Ты всему поверил?
Не то чтоб Матлин действительно верил во что попало. Латину он как раз таки верил бы в меньшей степени, но рука, теплая человеческая рука, что-то перевернула внутри; что-то выдернула из основания конструкции нажитых принципов и этических условностей, будто лавина сорвалась с вершины горы -- ему чудовищно захотелось плакать.
-- Не исчезай так неожиданно. Побудь... Ты можешь ничего не делать -- просто побудь, кем бы ты ни был, -- Матлин оттолкнул его руку и уткнулся носом в подушку. Последний раз столь самозабвенно он рыдал в раннем детстве оттого, что из садика его забрал не папа, а совершенно чужой дядя. Тогда он не в состоянии был понять, что на самом деле ничего ужасного не произошло, просто жизнь потеряла прежний, привычный для него смысл. Таким же ребенком он чувствовал себя и теперь. Но если у детства есть надежда вырасти и понять -- в нынешнем положении Матлина ничего похожего не предвиделось.

Латин тяжело вздохнул и прошелся по комнате.
-- Я же чувствую, что мы одной крови...
-- Ты и я одной крови, Маугли. Хочешь, -- Латин обернулся, -- я стану звать тебя лягушонком Маугли?
Матлин чуть было опять не пропал в удушающей волне воспоминаний, но взял себя в руки.
-- Почему ты не хочешь мне помочь?
-- Не могу.
-- Не хочешь!
Латин опустился на колени перед распахнутым в сад окном и провел рукой по пыльному подоконнику.
-- Как все это похоже: все эти милые безделушки, шторки, стульчики. Ты молодец, умеешь устроиться. Как ты жил? Кем ты был на Земле? Кем были твои родители? Часто ли ты бывал в Петербурге?
-- Так ты из Питера? И морочишь мне голову? Может быть, у тебя и имя есть?
-- В Ареале меня зовут Али... кажется, давно уже зовут, надо идти -- он поднялся с колен.
-- Постой-ка, -- Матлин подошел и протянул ему руку. Али ответил рукопожатием.
-- Черт меня побери, я совсем забыл этот жест, -- признался он, -- отвык.
Они обнялись. Матлин, окончательно успокоившись, проводил его до конца аллеи и вернулся назад, не оборачиваясь.

На следующий день Матлин посетителей не принимал и видеть никого не хотел.
-- Не трать времени зря, -- наставлял Ксарес, -- следи за ним внимательно, пока есть возможность, -- скоро он совсем перестанет отличаться от человека. Играй в свою фактуру и сообщай мне о малейшей фальши с его стороны. Все что угодно может помочь, любая деталь. Так что не раскисай!
Матлин весь день пролежал в постели, погруженный в свои воспоминания и глубокую печаль. В той же самой печали он пролежал и последующие несколько дней, только уже на диване гостиной и в довершение всего, напился наливки из синей съедобной ягоды, которую они когда-то не допили с Ксаресом и от которой он так безобразно посинел. Ксар мужественно перенес этот рецидив и тактично не совался в личную жизнь пациента.
На этот раз Матлин посинел еще безобразнее. Его колотило в лихорадке, слезы катились градом, суставы ломало, а конечности сводило судорогой. Во время этих страданий он дал себе честное благородное слово: как бы ему ни было тяжело и безнадежно, где бы он ни оказался в конце своих дурацких скитаний, он никогда, ни за что на свете, ни из-за какой потери не будет напиваться этой дурацкой наливки из синей съедобной ягоды.
После клятвы ему существенно полегчало. Он решил вздремнуть и проспал как убитый сутки напролет. Следующей ночью явление повторилось.
Али стоял на пороге спальни, разглядывал скрюченный наливкой контур своего "земляка", прорисовывающийся из-под мокрой простыни, и постукивал костяшками пальцев по дверному косяку.
-- Войдите, -- пробормотал Матлин.
-- Кажется, инженер, я смогу кое-что для тебя сделать.
Инженер подскочил на кровати.
-- Ты узнал координаты?
-- Дались тебе эти координаты, -- обиделся Али, -- свет клином на них сошелся? Я не это имел в виду.
-- Не понял. Ты их знаешь или не знаешь?
-- Какая разница! -- Али начал раздражаться. -- Ты сам себе все испортил! Дело не во мне, дело в тебе! Поздно.
-- А тогда, по дороге из технопарка, было не поздно?
Али замолк и уселся в угол.
-- Что со мной произошло, в конце концов? Ай, -- Матлин махнул на него рукой, -- не хочешь -- не говори, скажи только, почему Ксаресу не удается вычислить эти координаты? Они в ареале?
Али кивнул.
-- Я не прошел какого-нибудь дурацкого "Уровня", который мог выбить меня из ареала?
-- Только этого не хватало.
-- Тогда в чем дело?
-- Хорошо, я без всяких координат прямо сейчас отправляю тебя на землю или...
-- Что или?
-- Или ты мне больше никогда, ни при каких обстоятельствах, ни за что на свете не задаешь дурацких вопросов о координатах. Ну, как? Хорошая проверка на патриотизм?
Матлина снова бросило в озноб.
-- Ах, вот как! Ты отправишь меня прямо сейчас!.. С амнезией годичной выдержки, не иначе. Или мне всю оставшуюся жизнь прикажешь провести в психушке? Вот тебе, -- он протянул Али вульгарно-вызывающую комбинацию из трех пальцев. Али улыбнулся, но в его глазах стала появляться растерянность. Матлин как можно дольше постарался выдержать "фигу" у него под носом. -- Во-первых, я хочу знать реальные координаты; во-вторых, я хочу знать, почему их не удалось найти Ксару. Кроме этого, я хочу знать, что со мной произошло и есть у меня одно интересное подозрение, что ты, паразит, к этому причастен.
-- Нет-нет, -- Али замотал головой.
-- Значит, ты знаешь, что случилось?
-- Нет-нет, -- протестовал Али, -- я только знаю, что к этому не причастен.
-- Ты собираешься мне помочь?
-- Я что, похож на идиота?
-- Все! -- Матлин стукнул кулаком по стене, -- на сегодня прием окончен.
Али поерзал в своем углу, лениво поднялся, потирая отсиженное место, и поковылял на выход.
-- Али!!! Ради всего святого, что в тебе осталось, негодяй, скажи хоть в какой зоне искать!
-- Спроси об этом у своих гуманоидов. Кажется, вы сильно сдружились.
-- Если ты позволишь себе неуважительно высказаться о моих гуманоидах...
-- Да пропади ты тут хоть на сто лет! -- психанул Али. -- На Земле-то камни тяжелые, на Земле ты себе такой дом все равно не поставишь!
Матлин рассвирепел не на шутку, а Латин и подавно. Они орали друг на друга, обзывались непечатными словами, за что Матлину в последствии было нестерпимо стыдно -- что на него нашло, он не мог понять, но такой ярости за собой прежде не припомнил. Больше всего его взбесило то, что Али уйдет. Выскажется, уйдет и больше никогда не вернется. Это его заводило на новый круг, еще более насыщенный, но уже вперемешку с угрозами. Али даже на время затих, чтобы дослушать матлинов отчаянный монолог до финального аккорда.
-- Кто я? -- переспросил он.
Матлин изобразил у виска виток механической дрели.
-- Дебил. Недоумок.
- - Вот твои координаты! -- закричал Али в ответ и нарисовал в воздухе размашистый крест, -- провались ты пропадом! Ксар этого не знает. Ищи хоть сто лет, -- выйдя на лестницу, он обернулся, повторил тот же жест и указал пальцем на Матлина, -- ты меня еще вспомнишь!

Ранним утром Ксарес узрел в своей лаборатории сине-пятнистую физиономию Матлина.
-- Мы будем с этим что-нибудь делать или подождем, пока само пройдет?
-- Кажется, он прокололся, Ксар. Я все больше начинаю верить, что это мадиста. Земного происхождения, но все-таки...
-- Ты ошибаешься. Мадиста не бывает земного происхождения. У мадисты, милый мой, вообще происхождения не бывает. Если хочешь, просмотри записи ваших баталий -- там нет и следа от него.
Матлин нарисовал в воздухе крест.
-- Это жест земляне не используют, но он повторил его дважды.
-- Ну-ка еще раз...
-- Собственно, погоди... Как будто он перекрестил меня, но это определенно подразумевало что-то оскорбительное.
Ксарес перекрестился на христианский манер.
-- Так?.. Я дерево -- меня не тронь? Древесники, бонтуанцы! Что ж ты мне раньше этого не показал? Крест, длинной палкой направленный в землю?
-- Он самый.
-- Символ дерева: два полюса жизни, движение из темноты земли к свету солнца. Тебе это как-нибудь знакомо? Древесная покорность -- символ подчинения власти стихии. Существование без вреда...
-- ...ближнему своему, -- продолжил Матлин, -- все правильно. Это очень похоже на христианские заповеди, но о подобной трактовке креста я слышу впервые.
-- Неважно, главное, что ты его узнал. Если бонтуанцы имеют влияние на Земле -- ничего удивительного, что мы не нашли ее. "Ей Богу, слава Богу", -- ты говоришь это в день по сто раз. Сколько я просил: объясни. Не может быть в языке "не суть как важных" моментов. Самое ужасное, что ты даже не фактуриал, -- заметил Ксарес, ехидно поморщившись, -- ты бонтуанец.
-- Самое ужасное, -- ответил ему Матлин, -- что я всегда был атеистом.

Глава 10

-- Не знаю, как быть! -- признался Ксарес, выслушав подробные объяснения и, просмотрев записи, -- считайте, что вы его приручили. Мне попадалось много желающих мадисту "поймать". Ничего удивительного, что он привязался именно к вам, -- вы оба нонсенс в Ареале! Нонсенс! Когда вы, наконец, начнете умнеть?
-- Матлин -- никогда, -- объяснил Суф, -- он сейчас умный, а Латина увидит -- все: "Свой, родненький" и слушать ничего не желает.
-- Матлина я могу понять, но зачем ты полез в эту авантюру? Ты понимаешь, что вы посадили его себе на хвост! Ты знаешь, чем это может кончиться?
-- Вот я и спрашиваю, чем это может кончиться?
-- Я не мадистолог, -- ответил Ксар, -- но предчувствия у меня самые нехорошие.

Все это время Матлин с Суфом не расставались: "Одна глупая голова -- хорошо, -- говорил Ксар, -- но две -- безопаснее". Они сидели в павильонном особняке, совершая обходы по поводу любого шороха. Али не появлялся. Они так заждались, что чуть не напали на Ксареса, который плелся в сумерках по саду и был, как минимум, на четыре головы выше и раза в два пошире Али в плечах. Но Матлин вышел ему навстречу во всеоружии...
-- Идите-ка сюда оба, -- подозвал их Ксар и отвел подальше от особняка, -- вот что, дорогие мои авантюристы, -- начал он полушепотом, -- компьютерными и КМ-сетями не пользоваться, "навигатором" тоже, на связь ни с кем не выходить, даже со мной. Берите скоростной болф и отправляйтесь. Программу полета, Суф, возьмешь в лаборатории и никакой самодеятельности по дороге, что бы ни произошло.
-- Что должно произойти, Ксар? -- испугался Матлин.
-- Если кто и знает управу на мадисту -- только мадистологи. А тебя, лягушонок Маугли, -- он притянул Матлина еще ближе, -- я отпускаю, но следи за собой. Имей в виду, им общаться с тобой будет тяжелей, чем тебе с ними.

Не прошло и четверти часа, как они стартовали из парка ЦИФа. Суф пилотировал сам, отослав своего ученика и предоставив ему изнывать от тоски в полном одиночестве. Тот покорно принял этот тяжкий крест. В конце концов, благодаря удивительной кротости одного и титанической работоспособности другого, они кое-как уложились в график полета. И, по истечении расчетной недели, влетели в плотную полосу, состоящую из множества близкорасположенных обломков небесных тел. Вся эта система хаотически бродила по одной из "пустошных" зон ареала на громадных для естественных тел скоростях, не привязываясь к существующим в зоне астрофизическим закономерностям. Матлину это напомнило шлейф кометы. Впрочем, в шлейфах комет ему пока бывать не доводилось, поэтому сравнивать было не с чем.
Суф затормозил до появления естественной панорамы и бросил управление.
-- Приехали. Эта система называется Кальта. Запомни, может пригодится. Постоянных координат такие штуки все равно не имеют.
Приглашающая сторона не заставила себя ждать, и скоро болф пошел парковым автопилотом, зашел на орбиту одного из обломков и благополучно ввалился в шахтоприемник.
В болф проникло существо трехметрового роста, абсолютно безлицее, чернокожее с сильно вытянутой головой, на нижнюю часть которой была натянута "маска", закрывающая шею, которая, очевидно, позволяла ему говорить. Все тело было завернуто в плазматический кокон, под которым ничего не возможно было разглядеть.
Матлин от этого зрелища съежился в кресле и абсолютно не нашелся, как себя повести. И это после более-менее прилично выглядевшего Суфа, к которому он давно привык, симпатяшки Ксареса, имеющего вполне человекоподобное лицо, если абстрагироваться от слишком "греческой" переносицы; не говоря уже о дамском угоднике Али...
Суф поприветствовал вошедего жестом, будто они сто лет были знакомы и слез со своего сидения.
-- Фактуриал? -- спросил "черный", указывая на Матлина.
-- Да.
-- Подождите здесь. Я не рассчитывал на визит фактуриала, -- он также внезапно удалился при помощи своего мигающего лифта в нижней части костюма, а Матлин протер глаза и помотал головой.
-- Что это было?
-- Знаешь что, лягушонок, ты ведешь себя нетактично. Вляпался -- терпи, это не самое страшное, что тебе предстоит.
-- А если б я не был фактуриалом?
-- Черт тебя возьми! Мы бы уже давно стартовали домой. Ему надо три секунды, чтоб считать с тебя и переработать информацию. А теперь мы будем долго смотреть друг на друга, произносить медленные слова, чтоб в твоей голове все разложилось по полочкам. Возможно, мне еще придется переводчиком поработать, чего я терпеть не могу.
Хозяин Кальты вскоре пригласил их следовать за ними и повел через темный туннель, подведенный прямо к пульту управления болфа. Туннель извивался как американские горки, терял гравитацию и, если б Суф не вел Матлина за ремень, тот непременно бы уже раз десять упал и раз двадцать потерялся. Когда туннель посветлел, Матлину удалось разглядеть руки хозяина: от каждого локтевого сустава у него отходило по три предплечья, каждое предплечье заканчивалось кистью из шести длинных пальцев, расположенных симметрично три на три, как челюсть. За ними из темноты вылетела "муха" размером с перепелиное яйцо -- точка, светящаяся черным светом, как лампочка в негативе. Матлинова павильонно-тепличного воспитания оказалось маловато для столь неожиданного наплыва новшеств. Он чувствовал себя почти как в первый день в технопарке с одной существенной разницей -- теперь с ним был Суф, и никакие черные "мухи" его не волновали, пока Суф не обращал на них внимания.

Туннель тем временем вытянулся в зал, посреди которого возвышалась круглая тумба, опоясанная фиксирующим обручем. В принципе обруч универсально фиксировал любое биологическое тело и очень часто заменял сидение. Матлину такие приспособления всегда казались неудобными -- свой собственный фиксатор в форме кресла его вполне устраивал. Другое дело, если обруч применялся на ремонтах в больших пространствах, имел гравитационный контур и свободно перемещался. Но Матлин был не в той ситуации, чтоб требовать себе особых удобств и разместился, как умел, а точнее, скопировал позу Суфа.
Черная "муха" растворилась в поверхности тумбы, Суф кинул сверху свои перчатки, отстегнул от манжетного "кармана" блок с записью и торжественно подал его хозяину Кальты.
-- Думаю, это бессмысленно, -- ответил тот, -- если бы я знал, что есть запись, -- объяснил бы как ее сохранить.
Он вставил блок в отверстие своей нашейной "маски". Тумба накрылась куполообразной панорамой с изображением скал, площадки и двух фигурок, Матлина и Суфа, которые по этой площадке праздно разгуливали, и ни души... Кроме того, фигурки повели себя довольно странно: они вдруг стали кидаться на перчатки, оказавшиеся в контуре панорамы и пытаться спихнуть их со стола. Персонаж Матлина особенно старался и так вспотел за этим занятием, что стянул с себя защитный комбинезон. Когда хозяин вынул блок и положил его на тумбу, фигурки ринулись к блоку, но добежать не успели, исчезли вместе с панорамой.
-- Сколько раз вы наблюдали это явление?
-- Пять раз, -- отрапортовал Матлин.
-- Я не могу сказать точно, что это мадиста. Слишком часто для срока вашего пребывания в Ареале. Возможно, кто-то работает под нее, иными словами, пытается ввести вас в заблуждение.
Если б не фиксатор, Матлин непременно схватился бы за голову. На этот раз ему подурнело всерьез, особенно от воспоминаний о последнем полете вверх ногами этого невинного шутника... Суф непременно расхохотался бы над его позеленевшей физиономией, но, на свое счастье, он не умел этого делать -- Матлин был взбешен и опасен.
-- Расскажите мне обо всем по порядку и как можно подробнее, -- попросил хозяин Кальты.
-- Все? Начиная с моей бонтуанской фактуры?
-- Я не тороплюсь, и о бонтуанских фактурах мне пока никто не рассказывал.

Матлин с отчаяния выложил все, даже то, о чем не стоило столь откровенно... На подобные вещи его натаскал Ксар, заставляя особенно подробно излагать, казалось бы, ничего не значащие нюансы, такие как изменения восприятия одного и того же предмета через день, через год, через десять лет. Хозяин Кальты, на удивление, его ни разу не прервал. "Супервоспитание, -- подумал Матлин, -- или суперхитрость", но после рассказа об Али, исчезли всякие сомнения. Да, это действительно то, чем он занимается. Расслабьтесь, ребята, вы пришли по адресу...
-- Вы были обречены уже с первой встречи, -- объяснил он. -- Не обязательно было вскрывать канал -- он нашел бы вас сам. Кроме того, я уверен, что он давно висел "на хвосте". Следует, прежде всего, разобраться с обстоятельствами вашего появления в Ареале. Это может прояснить столь пристальный интерес мадисты.
-- В ЦИФе не смогли восстановить память.
-- Я не говорю о памяти, если она потеряна по вине мадисты, лучше ее не трогать -- это гарантия потерять рассудок. Есть много других способов узнать, что произошло. К примеру, у вас была прекрасная возможность спросить об этом Али, прежде чем выкинуть его за борт.
-- Но он постоянно бессовестно врет!
-- Он всего лишь играет. И если вы принимаете участие в "спектакле", действуйте по его правилам: шантажируйте -- почему бы нет? Насколько я понял, игра идет в вашей фактуре, вам видней. После вашего визита сюда, особенно, если я стану работать с вами, он не будет беспокоить так часто.
-- Почему он ведет себя так?
-- Хороший вопрос. Вы наблюдали пока лишь одно из проявлений мадисты и, уверяю вас, далеко не самое критическое. Почему они иногда себя так ведут? В данном случае это напоминает истерику отчаяния. Некоторые мои коллеги уверены, что это тупик цивилизации. Они сопротивляются своему будущему.
-- А что скажете вы?
-- Это недоказуемо. Возможно, они дошли до тупика в нашем понимании и все их, видимое нам, существование направлено на то, чтобы вернуться. О результатах их движения вперед мы ничего знать не можем, это за пределами понимания. Можно только строить гипотезы, но это не ваш случай.
-- В чем заключается возвращение?
-- Это очень условно называется возвращением: они живут в фактурах, летают навигаторами в Ареале и, если при этом никак специфически не проявляют себя, распознать в них мадисту практически невозможно. Но если бесятся -- вы сами видели, что происходит. Чаще всего они бесятся с инфосетями. Поэтому я никогда не пользуюсь инфраструктурой Ареала. В моей работе возможно только личное общение.
-- Как их можно распознать в фактуре?
-- Никак. Даже если наблюдать подробно всю жизнь. Только интуиция может подсказать. Конечно, есть несколько характерных черт, но это ведь в каждой фактуре по-разному. Пожалуйста, если интересно, я могу сделать примерный портрет мадисты с человека. Это будет, скорее всего, мужчина, заурядный, трудолюбивый, неконфликтный, довольный всем, что вокруг него происходит. Он не будет заниматься делами, выделяющими его из толпы, он напрочь лишен честолюбия, любит большие компании, общителен, но не поставит себя в центр внимания. Он станет избегать слишком сильных привязанностей, не произведет потомства, будет часто менять обстановку, путешествовать, но... точно так же может себя вести естественный фактуриал.
-- Но теоретически в фактуре они могут быть ключевой фигурой эпохи?
-- Теоретически да, но никогда этого не сделают. Если в вашей эпохе есть ключевые фигуры -- это отнюдь не мадиста, уверяю вас. Мадиста ведет себя очень корректно и никогда не станет вмешиваться не в свое дело, даже если увидит, что "родная" цивилизация теряет перспективы -- найдет себе другую. Они в принципе могут все и не видят смысла кому-то что-то доказывать. Последние курсы навигаторской школы -- мадиста через одного, но попробуй их распознай. Со многими из них я знаком лично, но сделать ничего не могу. Последние курсы инженерных школ -- то же самое. В Ареале трудно найти существо с похожими умственными возможностями, и мадиста элементарно занимает эту нишу.
-- Вы хотите сказать, что это не одно единое целое?
-- Что вы имеете в виду, говоря о "едином целом"? Публика на скалах и Али -- безусловно, одна и та же субстанция, но никто еще не дал исчерпывающего определения единого целого. Все зависит от того, к чему применять. Есть много гипотез о способе их существования. Вся мадистология построена на подобных гипотезах, но трудность заключается в том, что никакими традиционными методами это явление изучить невозможно.
-- Что же мне делать?
-- Смотря, какие у вас планы. Я смогу отпугнуть его на некоторое время, а потом -- это будет для вас трудная головоломка, как сделать так, чтоб он отстал. Придется внимательней его наблюдать. Когда выбора нет, не стоит думать об опасности. Главное -- не увлекаться. Многие "жертвы", подобные вам, утверждали, что мадиста приносит удачу. Все они плохо кончили. Нужен полный самоконтроль. Рассчитывать на такую удачу -- верх легкомыслия.
-- Но с какой стати я вообще должен его бояться?
-- Никто и не собирается вас пугать... Одно из самых древних переводов слова "мадиста": "ведущий за собой смерть". Смысл этого слова понятен? Существует явление, так называемое "раздвоение призрака" -- оно случается с близкими "друзьями" мадисты. Имейте друзей в нормальной среде, это убережет вас. Возможно, при последней встрече вас спасло присутствие Суфа. Никогда не знаешь точно, что у них на уме.
-- Что значит "раздвоение призрака"?
-- Можно на них посмотреть, здесь есть несколько экземпляров. Но, если вас шокировал даже мой вид, не рекомендую. Фактуриалу лучше беречься от таких потрясений, ваши психические потери трудно восполнимы. Если поверите мне на слово, порок большинства обитателей Ареала -- одиночество. Вы не испытали его в полной мере, потому что не предоставлены самому себе. Может, когда-нибудь оно станет понятнее: живет некое существо своей обособленной жизнью и наблюдает мадисту; имеет с мадистой дела, принимает от нее услуги, в конце концов, они оказываются неразлучными друзьями. После этого существо пропадает. Вернее, оставляет после себя оболочку с пустыми глазами и непредсказуемым поведением. Что творят эти "призраки", трудно себе представить, и вступить с ними в контакт невозможно. Под оболочкой пустота. Здесь целая колония таких "летучих голландцев", я не хотел бы пополнить коллекцию фактуриалом.
Есть другая опасность: средних возможностей существо вдруг обнаруживает в себе незаурядные свойства, все признаки "буйной" мадисты и ведет себя соответственно. В инженерных школах даже существует специальный тест на это состояние. Такие "псевдомадисты", в отличие от настоящей, не всегда себя контролируют, от них уже погибло несколько цивилизаций. Мой вам совет, пока вы здесь -- старайтесь быть на виду, используйте любую возможность вернуться в фактуру.
-- Как можно объяснить мое появление здесь с вашей точки зрения?..
-- Все-таки подозреваете мадисту? Не знаю. Фактуриалы для них -- сплошная биомасса, из которой вырастают разумные существа, даже если они проживают среди них жизнь. Должны быть очень серьезные причины, чтоб вырвать вас из естественной среды. Более чем серьезные! Вы что-нибудь слышали о селекционных порогах?
-- Только название. Эта тема всегда была для меня запретной.
-- Ваша фактурная ступень?
-- Думаю, завершение второй...
-- Странно, я был уверен, что выше. Не знаю, что предположить. Очень молодая цивилизация, к тому же бонтуанская... Можно выстроить цепь случайных совпадений, но я не увлекаюсь случайностями. Ищите причины вашего появления здесь в чем-то еще. Насчет мадисты же могу сделать одно предположение: люди вашей ступени фактуры практически не имеют шанса включиться в язык Ареала. Поэтому, вероятнее всего, своим свободным языком вы обязаны первой встрече у технопарка. Похоже, тот час, который обнаружил Ксарес, Али делал для вас индивидуальный ключ к ЯА.

Глава 11

-- Что это? -- спросил озадаченный Ксарес, указывая на черную "муху", маячащую за спиной Матлина. -- Как это понимать? Что за дрянь ты притащил в ЦИФ?
От самой Кальты эта штуковина не отставала от него ни на шаг. Подробно расспросить шестирукого о ее назначении Матлин постеснялся. Не рискнул упасть в его глазах на одну-другую фактурную ступень. А Суф отделался от его расспросов: "Не обращай внимание, они вешают это на всех подряд..." Ксареса такое оправдание не удовлетворило, и он долгое время назидательно ворчал на своего подопечного прежде чем сообщить ему последнюю новость:
-- Я получил от бонтуанцев координаты Земли. Ты можешь вернуться.

В павильоне наступила ночь. Горели садовые фонари. Матлин сидел на каменных ступенях между спящими львами и предавался печальным раздумьям. Точнее, прикидывал свои шансы: Ксарес его здесь не оставит -- это факт. С ним закончены все дела, пробита брешь в бонтуанские "заповедники". Его "меченый" павильон будет переоборудован для какой-нибудь очередной биокопии. В этих пуганых ЦИФах каждый лаборант наложит в штаны, узнав, что в его владения зачастила мадиста. Можно подбить на авантюру Суфа и убраться с ним отсюда подальше в поисках той жизни, к которой Матлин уже привык. Но провести свои лучшие годы в закупоренном болфе -- надо сделаться одержимым, тем более что личного доступа к инфосетям ему никогда не получить. Без них же в этом бесконечном, тягучем, слепом пространстве о выживании лучше не мечтать. Искать себе осмысленное прибежище в Ареале -- смешное дело, как раз достойное ни на что не годного фактуриала. В конце концов, Матлин согласился бы даже на роль "наживки" для мадисты, если б уловил в этом хоть малейшим образом обнадеживающие перспективы. К тому же, "наживка" до сих пор наивно полагала, что способна на большее, чем быть проглоченной во имя прогресса. "Что мне мешало остаться на Кальте? -- Спрашивал он себя. -- Взглянуть на "колонию призраков", закосить под идиота, раз они считают, что это действует на психику. Вряд ли Ксар стал бы возвращать бонтуанцам их беглого, к тому же чокнутого... А впрочем, кто его знает? Если я имел глупость привязаться к нему -- это только мои собственные проблемы".
Матлин запросил через информатеку ЦИФа условия возвращения натуралов в естественную среду. Перед ним прополз длинный неутешительный список биокорректора, отключения от инфосетей, если таковые присутствовали в его жизни, что было равноценно отсечению головы, если таковая, разумеется, тоже присутствовала; зональная блокировка памяти, что с точки зрения Матлина было совершенно недопустимо: "Они сделают из меня "раздвоение призрака"? -- удивлялся он. -- Черт возьми! Им не стоило выпускать этой информации на мой пульт или они держат меня за дебила?"

-- Я хочу остаться!
От этого заявления желтые глаза Ксареса слегка позеленели.
-- Как это "остаться"?
-- Я не намерен навсегда покидать Ареал.
-- Вот как? Что значит "не намерен"?
-- Ксар, понимай это, как хочешь, но я вернусь!
-- Вернешься? Зачем? Планетарная фактура гораздо интереснее павильона?
-- Тебе интересно -- вот и проваливай туда.
Ксарес так опешил, что не нашелся, как возразить.
-- Ладно, извини. Я соскучился по дому, но это не дает тебе права посадить меня в клетку. Так с натуралами поступать нельзя. Это не гуманно. Гуманные гуманоиды так не поступают.
Ксар обалдел еще больше.
-- Ты хочешь всю жизнь провести в моем зоопарке?
-- Я хочу иметь выбор!
-- Хорошо, оставайся, живи, где захочешь, но знай, что с этого момента и до конца дней своих ты не пересечешь ни одной бонтуанской зоны.
-- Но Земля...
-- Это весь выбор, на который ты можешь рассчитывать. Либо я тебя возвращаю, либо мои контакты с бонтуанцами на этом завершены.
-- Ты сможешь вытащить меня обратно.
-- Не рассчитывай на это, пока не узнаешь, каким образом тебе это удалось в первый раз. Ты думаешь, мне жалко оставить тебя здесь? Я дал тебе что мог, я не ограничивал тебя ни в чем, я терпел здесь мадисту, в конце концов. Знаешь почему? В первые дни своего появления в ЦИФе, ты, как одержимый, искал свою планету, и я подумал, что знаю о фактуриалах далеко не все... Ты отличался от других, Матлин.
-- А теперь?
-- Теперь ты имеешь право сделать выбор.
-- Ты оставишь мне связь?
-- Нет. Это бонтуанская зона.
-- Из одного зоопарка в другой зоопарк? Один родной -- в другом клетки просторнее. Ты считаешь, что я не смогу прогрызть в них дыру?
-- Прогрызть дыру можно в любой точке ареала.
-- Что мне делать, Ксар?
-- Возвращайся. Другого шанса может не быть: они пропустят болф Суфа, выведут его обратно -- с этого момента у тебя действительно будет выбор. Здесь ты всю жизнь проведешь в клетке. -- Ксар поднялся на разметочную площадку, служившую универсальным входом во все закрытые павильоны, и поманил к себе Матлина. -- Поторопись, пока я не передумал.
-- Куда?
Ксар силой втащил его в лифтовую панель и выпихнул на берегу океана с белым песком и прозрачно-зеленоватой водой. Да, именно сюда они с Перрой тщетно старались проникнуть много раз. Мутный купол павильона не пропускал сквозь себя даже видеодатчики. Матлина эта ситуация раздражала невероятно: рядом с ним, почти бок о бок находилось совершенно непохожее на него фактурное существо, и Ксар не то что не собирался их познакомить, но даже отказывался показать, какое оно из себя.
Всю кромку между водой и сушей занимали мясистые растения, больше похожие на подушки: мягкие и вонючие, как та жидкость, которой Суф протирал внутреннюю панораму пилотского шлема, прежде чем приступить к управлению "антикварным доисторическим аппаратом" и которая разъела Матлину кожу на руках.
-- Иди, иди, -- подтолкнул его Ксарес, -- любуйся на свое будущее.
Между вонючими подушками растительного происхождения сидели или стояли на карачках два аналогично вонючих существа. Где низ, где верх у этих существ, где голова, где задница, -- определить мог лишь опытный фактуролог. Матлин на всякий случай заткнул нос. Существа были влажны, пузаты и очень пугливы, но, завидя Ксареса, они выползли из подушек. Одно из них даже заголосило гнусавым басом и Матлину пришлось заткнуть еще и уши. Только когда Ксарес тем же манером заголосил ему в ответ, до Матлина дошло, что это речь. Но, немного пообщавшись, Ксарес отвернулся, и его глаза позеленели больше, чем речей Матлина.
-- Что случилось?
-- Все нормально. Они меня доканают. Каждый день по несколько раз я должен выслушивать от них одно и то же: они счастливы, у них нет проблем, они держат путь из достойного прошлого в достойное будущее, а теперь они втройне счастливы, потому что у них будет трое детенышей и они получат возможность исполнить свой долг.
-- По-моему, теперь ты обязан быть счастлив, -- прогундосил Матлин, не разжимая носа.
-- Эта раса съедает своих детенышей. Они производят пищу в своей утробе -- вся этика и философия этой цивилизации оправдывает их природный каннибализм. Детеныши рождаются с инстинктом очень быстро бежать в разные стороны. Их двое -- шанс выжить будет у одного. Это и есть возможность исполнить свой долг продолжения рода.
Матлин ощутил приступ дурноты, и инстинкт быстро-быстро побежать в сторону лифта. Но Ксар предусмотрительно схватил его за руку, как раз ту, что закрывала нос, и он не рискнул даже пошевелиться.
-- Ты представить себе не можешь возможности этой расы: это уникальные способности интеллекта, для них не существует ни болезней, ни мутаций, ни... голода, ни холода: они решают любые проблемы ради одной-единственной, глобальной, незыблемой цели -- продолжения рода! Подойди к ним! -- Ксарес потянул его за руку.
-- Нет! Не надо, Ксар!
-- Подойди, расскажи им о своей Земле, я переведу. Расскажи, во имя чего живешь ты?
Матлин, сопротивляясь, шлепнулся носом в песок, но Ксарес приподнял его за шиворот.
-- Теперь ты понимаешь, лягушонок, что такое фактура? Это твоя ступень, ты должен найти с ними общий язык.
-- Не надо, Ксар, прошу тебя! На моей Земле то же самое! Все то же самое! Так же как у них, только не на таких вонючих подушках!
Ксарес, оставив его в покое, вступил в переговоры один и, пока они пронзительно блеяли, обсуждая подробности предстоящего ответственного момента, Матлин понял, как был не прав. До такой степени не прав, что ему стало за себя нестерпимо стыдно: его цивилизации, как ни верти, оказалось слабо найти философское оправдание пожиранию собственных детей.

В лаборатории они поостыли, обтряхнули с себя песок, надели защитные фильтры и гравитационные "буцы": Ксарес по-прежнему был полон решимости проводить экскурсию.
Следующий экспонат находился на малом спутнике со слабой атмосферой и гравитацией, но зато очень липким рыжеватым грунтом. Вся поверхность была испещрена дырами метрового диаметра на расстоянии не более ста метров друг от друга. Ксарес подцепил перчаткой комок липкой смеси и шлепнул ее в дыру. Шлепок получился звучный. Из дыры высунулась голова такого же рыжего цвета, чем-то напоминающая глазастый огурец с такими же, огуречной природы, бородавками и в таком же, огуречной формы, прозрачном шлеме, на "макушке" которого красовался шлепок рыжей грязи.
-- Он за нами следил, -- объяснил Ксарес и обратился к существу, -- ну как, работа продвигается?
"Голова" уставилась сначала на него, потом на Матлина. Глаза у головы были синие-синие, красивые-красивые, но уж больно целеустремленные, будто он полжизни получал грязью по голове, а следующую половину жизни давал по голове сам.
-- Их тут целая пропасть, -- продолжил Ксарес, -- весь спутник перекопали. Строят колонию внутри -- меня туда не впускают. А этот, мой персональный сторож: ничего не слышит, не понимает и не говорит.
-- Как же он сторожит?
-- У него на меня нюх -- у какой дыры ни появлюсь, он тут как тут. Раньше мы имели контакты. У них интересные старики, но стариков принято запирать, а новое поколение еще не поумнело. Жду. Строят что-то, суетятся, охраняют от меня какую-то тайну. На этапе интеллектуального созревания общий враг -- исключительно полезная вещь.
-- Это ты? -- расхохотался Матлин.
-- А то кто же? Больше некому. Такова работа. Собственно, все их "тайны" у меня на панораме в лаборатории четче, чем в натуре. Но выводить их на контакт прежде времени -- ломать естество. Сейчас им, безусловно, полезнее копать...
Пока огурцеголовое существо безмолвно пялилось на них, из соседних дыр высунулись такие же.
-- Они пустились в полет из своей фактуры на аппарате, который наверняка даже Суф не с первого раза поднимет. Ну, естественно, удача им не улыбнулась -- обломки собрали, этих... восстановили как смогли. Чистых натуралов среди них нет. Сначала были гибриды, а это -- гибридопроизводные, но исключительно жизнеспособны. Между прочим, вторая ступень фактуры. Чудовищная мутация. Новое поколение "завоевало" весь спутник. Как думаешь, они соображают, где находятся и что с ними происходит?
-- Ты намекаешь, что я такой же?
-- Удивительно то, что с каждым из них отдельно взятым можно иметь дело, но как только соберутся в толпу -- начинают жить по совершенно иным законам. Эти метаморфозы в любом направлении чудовищны. Ты бонтуанец и я боюсь за тебя, Матлин!
Тем временем одно из огурцеголовых существ выволокло наружу предмет, который напомнил бы Матлину дуло от крупнокалиберной пушки, если б не был изогнут на фасон самоварной трубы.
-- Похоже, -- предположил Матлин, -- по нам сейчас постреляют.
-- Непременно постреляют. Поверь, я много чего видел, много что знаю и тебя изучил достаточно, для того чтобы утверждать: возвращение на Землю -- твой единственный шанс удержаться в рамках самоконтроля, а не делать выбор между клетками, зоопарками. Если я наблюдаю фактуриала, я должен знать о нем все, даже то, о чем он думает, в чем боится признаться самому себе. Суверенитета личности на этой территории никогда не будет. Ни одно нормальное существо без критической необходимости не приблизится к ЦИФу -- во всем Ареале это "запретная зона". Ты обратил внимание, как редко здесь бывает Суф? Спроси его, почему...
Из дула "самоварной трубы" вылетел великолепный мыльный пузырь, и все огурцовые головы попрятались в норы. Матлин уже ничего не слышал, лишь с замиранием сердца наблюдал, как это достижение огурцеголового прогресса медленно и степенно совершало движение в их сторону, выписывая немыслимые реверансы, переливаясь всеми цветами радуги, пока, наконец, с оглушительным треском не лопнуло за спиной Ксара. Ксар даже не вздрогнул, только силой удержал Матлина от рефлекса зарыться в грунт.
-- Этого только не хватало, -- ворчал Ксарес, счищая рыжую грязь с его колен, -- подумаешь, газу напустили! Для чего я надел на тебя фильтр? Чтоб ты рыл им окопы?

День отъезда назначен не был. Суф то и дело собирался строить навигаторские расчеты, ждал выгодных фаз, удачных астрофизических смещений, а Ксарес стимулировал его мыслительный процесс: "Оттого что ты будешь думать миллион лет, Солнечная система все равно не войдет в зону ЦИФа. Думать тут совершенно не о чем, а стартовать самое время". Матлина приближение этого старта приводило в состояние оцепенения, похожее на перспективу нырять в ледяную прорубь. Нельзя сказать, что его отчаянные попытки уцепиться за Ареал не дали результатов. Но для уверенности в завтрашнем дня они выглядели "жидковато": "калеными клещами" из непоколебимого Ксара была вынута клятва, что как только в ЦИФе удастся организовать бонтуанский филиал, он тут же, не медля ни секунды, разыскивает Матлина. Достает из-под земли или снимает с орбиты, чтобы взять его себе в бессменные консультанты. Ксаресу даже в голову не пришло сказать своему воспитаннику, что "бонтуанский филиал" это то, чего в природе по определению существовать не может, как самого глубочайшего абсурда. Ксарес был вынужден поклясться своим здоровьем, которое за последние пятьсот лет его ни разу не подводило.
С Суфом Матлин заключил тайный пакт "о поддержании контакта с внеземными цивилизациями" и "о сокрытии любой информации, касающейся контакта" как от земной цивилизации, так и от внеземной, во избежание неприятностей с той и с другой стороны.
Но главным своим достижением, воплощением светлых надежд, Матлин считал один хитроумный трюк: информацию, запущенную по инфосетям Ареала, подобно бутылке с письмом, брошенной в океан. "Если я пришел к вам увидеть и умереть, дайте же увидеть как можно больше. Человек с черной звездой за плечами" -- под этим именем он впервые вошел в инфосеть Ареала. С этим именем он покинул Ареал, и "черная звезда" с той поры неотлучно следовала за ним всюду.

Глава 12

В холодную сырую ночь, как-то очень по-булгаковски, по окраинам Москвы, темными дворами и пустынными переулками пробирались два странных субъекта в длинных плащах и спущенных на лица капюшонах. При каждом подозрительном шорохе они старались укрыться за что попало, каждого случайного прохожего обходили по противоположной стороне дороги и за версту огибали любой, самый тусклый фонарь, а у каждого перекрестка предусмотрительно выглядывали из-за угла.
Обнаружив телефонный автомат, один из них заскочил в будку и плотно прижал за собой дверь, а другой немедленно укрылся за ней, отвернувшись лицом в угол.
-- Мама? Это я. Все в порядке.
-- Господи! -- донеслось с противоположного конца провода. -- Феликс! Где ты? Что случилось?
-- Ма, я не мог позвонить. Только что приехал.
-- Откуда? С тобой все в порядке?
-- Да. Еду домой спать. Завтра увидимся.
-- Феликс, как ты мог! Мы куда только ни обращались, где только ни искали...
-- Ма, все потом, не по телефону. Я в полном порядке.
-- Это ты в полном порядке, а мы чуть с ума не сошли!
-- Моя квартира свободна?
-- Кем она должна быть занята? Ты бы хоть пару слов написал, где ты и что ты...
-- Мама, я устал. Поговорим завтра. Все. Целую. Позвоню.

Двое инкогнито продолжали путь, игнорируя ночные такси и припозднившиеся троллейбусы, покуда не достигли кирпичной двухэтажки с подбитым над подъездом фонарем. Они поднялись на второй этаж, воткнули в замочную скважину штучку, наподобие отмычки, и, дождавшись, пока металлический язычок замка обретет пластилиновую мягкость, бесшумно проникли в квартиру.
Из кухонного крана монотонными каплями шлепалась вода, проедая ржавую дыру в раковине, а с потолка и антресолей живописными гирляндами свисала не первой свежести паутина. Первой свежести она была только на зеркале и на вешалке в прихожей. Надо полагать, что авторы этой пространственной графики находились где-то неподалеку, однако встречать своего ответственного квартиросъемщика не вышли. Никто не вышел им навстречу, не выпрыгнул из окна и не попытался укрыться в шкафу. Из всех посторонних шумов, присутствующих в квартире, самые подозрительные принадлежали протекающему крану. Матлин включил свет и вздохнул с облегчением.
-- Проходи.
Суф вошел в комнату, прикрывая ладонью глаза.
-- Я ничего не увижу при таком ярком свете.
-- Зато я ничего не увижу без него, -- Матлин вытер от пыли солнцезащитные очки и протянул ему, -- не забывай, ты у меня в гостях, а не у себя дома.
-- Ты просто дурно воспитан, -- заметил Суф, уселся на диване и поглядел на Матлина сквозь темные стекла. -- Давай показывай, да мне пора...
Матлин выгреб из-под шкафа кипу журналов и газетных полос -- все, что осталось от его юношеского предармейского увлечения уфологией, разложил все это добро перед Суфом и пошел в ванную переодеться. Но долго переодеваться ему не пришлось.
-- Иди-ка переведи мне, что здесь написано, -- Суф протягивал ему вырезки с невнятными изображениями НЛО.
-- Ты считаешь, что это может полететь?
-- Полететь может что угодно. Другой вопрос, зачем? Я не совсем понимаю, что ты от меня хочешь?
-- Здесь написано: "сто двадцать метров в диаметре".
-- Ну и что? С любым диаметром можно полететь... а можно и не полететь. Все зависит от того, как сделано. А это что?
-- "Полет НЛО в вечернем небе над Петрозаводском".
-- Ну вот! А ты спрашиваешь, полетит -- не полетит... Здесь же ясно написано.
-- В моей фактуре есть одно мудрое правило: никогда не верь сказанному, а тем более напечатанному. Я хотел знать, знакомы ли тебе такие типы кораблей?
-- Если б я посмотрел его в натуре. Что я могу сказать? Глупо низко летать всей кучей, да еще так, что видно с земли. Это надо быть идиотом.
Суф уперся взглядом в изображение глазастого гуманоида с белой кожицей и черточками вместо носа.
-- Ты где-нибудь когда-нибудь таких видел?
-- Фактура какая-то.
-- Это точно не Ареал? Это не могут быть бонтуанцы?
-- Обижаешь. Флот Ареала я знаю.
-- А можно ли узнать точно, кто они, что им здесь надо?
-- Если встречу -- спрошу.
-- Суф, это очень редкое явление. Возможно, их не существует вообще.
-- Ты меня удивил. Вроде цивилизованный человек. Может, ты считаешь, что вы единственные обитатели "Галактики"? Не жирно?
-- Короче, ничего интересного ты сообщить мне не хочешь.
-- Хочу. Флот у них -- полная дрянь.
-- Понял. На тебе за это подарок, -- Матлин сунул ему книжку и пошел переодеваться дальше, -- возьми у Ксара мой "переводчик" и почитай на досуге, только ему не показывай.
-- Что это?
-- Как раз по твоей части. Учебник астрономии.
-- Да брось ты!
-- Серьезно говорю, учебник астрономии.
-- Здесь-то он зачем?
-- Тихо!!! К нам гости.
Они замерли, и тревожная тишина ожидания вскоре прервалась робким стуком в дверь.
-- Ах, черт! -- прошептал Матлин. -- Давай быстро в ванную. Надень наверх халат. Там полосатый банный халат висит, с капюшоном.
-- Собственно, я уже...
-- Капюшон на голову, закройся и не выходи! -- затолкав Суфа в ванную, Матлин бросился к двери. -- Кто там?
-- Феля, открой на секундочку. -- В дверь просунулась кучерявая головка соседки Аллочки. -- Хэлло! С приездом. Я так просто... убедиться, что это ты. Вижу, свет горит. Сто лет в твоем окне света не было.
-- Сто лет! -- закричал Матлин, но быстро взял себя в руки. -- Какие сто лет, что ты болтаешь?
-- К тебе можно, или ты не один?
-- В другой раз, поздновато уже.
-- Да ладно, я все равно не засну от любопытства. Где ты был?
-- Далеко.
-- В Америке? Я так и знала.
-- А кто у тебя? Если женщина, скажи, что я твоя двоюродная сестра. Она американка?
-- Алла, я прошу тебя, мне надо поговорить с человеком и проводить его.
-- Американец?
-- Да. По-русски все равно не понимает.
-- А по-английски?
-- По-английски тем более. Все, ступай домой, весь дом разбудишь.
-- Ты что, издеваешься? Дай хоть на живого американца посмотреть. Что я ему сделаю?
-- Завтра посмотришь.
-- Ты же его провожаешь сегодня?
-- Значит, перебьешься. Ванную он принимает.
-- Фелька, да ты с Луны упал, честное слово. Во всем доме уже две недели воды нет, одна холодная струйка.

Матлин дернулся было к зазвонившему телефону, но вовремя вспомнил о шпионских наклонностях своей соседки. Завтра не то, что дом, Москва будет знать, что в его квартире принимал воздушные ванны весь американский конгресс.
-- Пошла вон отсюда.
-- Феликс, -- Аллочка чуть не расплакалась, -- я же сто лет тебя не видела. Или боишься, что я обкраду тебя, пока ты будешь по телефону разговаривать?
Матлин и впрямь подумал, что переборщил. Не стоило вообще открывать дверь. Он оставил Аллочку в прихожей и ринулся к телефону.
-- Феликс, я тебя разбудила?
-- Нет, мам, я только ложусь.
-- Ложись, ложись. Все нормально? Ты не оставлял мне своего ключа и не просил его передавать кому-то. Я подумала, что...
Но дослушать Матлин не успел. Из коридора донесся пронзительный Аллочкин визг. Она выскочила из ванной так стремительно, что ушибла локоть о дверной косяк и, оттолкнув Феликса, выскочила на лестницу. Матлин кинулся за ней, но соседка испарилась быстрее, чем умела бегать в свои школьные спортивные годы, и в каком направлении -- понять было невозможно.
-- Мамочка, прошу тебя, мы все обсудим завтра, я обещаю, что буду дома весь день!

Суф стоял в ванной в банном халате с капюшоном на голове и внимательно изучал себя в зеркале. От одного его вида Матлин непременно бы расхохотался, если б его не колотило от злости.
-- Однако мне действительно пора. Еще одно знакомство и я оглохну. Да и тебе проблем наделаю, -- он снял халат и аккуратно разместил его на вешалке "вверх ногами".
-- Погоди... Не так сразу.
-- Мне еще тащить твой "пряник" из системы. Надо с темной стороны уйти за орбиту, а потом -- болф смещаться начнет, придется ставить его на маршрут... Знаешь, тебе и без меня неприятностей на целую ночь хватит, -- Суф сверкнул на манжете фиолетовым лучиком КМа, -- не переживай, мы же сто раз обо всем договорились.
-- Значит, через год? -- переспросил Матлин, прикрывая глаза, чтоб не ослепнуть от вспышки.
-- Чуть не забыл! -- Суф извлек из карманного тайника белое яйцо и протянул его Матлину. -- Тебе от меня, по вашему обычаю, как бы в подарок.
-- Что это?
-- Это все, что мне удалось спасти с "гибрида", который уничтожили эти цифовские вандалы. Антенна. Ты можешь использовать ее как угодно. Собственное изобретение. Ну, все! Отходи, -- он оттолкнул Матлина и исчез в фиолетовой вспышке.

Глава 14

Вполне возможно, что в природе существует устойчивая и пока никем не признанная закономерность -- память, пережившая вынужденные провалы, становится особенно прочной. Матлин мог не вспомнить, что передавали вечером в прогнозе погоды, но каждую секунду, начиная с того момента, как он очухался в технопарке, он помнил слишком подробно, во всех деталях, не несущих ни малейшей смысловой нагрузки. "У меня не будет никаких комплексов на тему Ареала, -- заверял он Ксареса, -- можешь своих биоников не беспокоить". И действительно, можно ли было назвать комплексом каждую минуту, каждую секунду проплывающие перед глазами картины того, что происходило с ним... Разве что, единственное, маленькое неудобство -- постоянное желание прислониться спиной к стенке. В этой позиции его "черная звезда" уходила в невидимое глазу пространство. Не видимое глазу Матлина. Для остальных она была неразличима даже на белом фоне. Однако Матлину пришлось стереть со стен немало побелки, прежде чем он убедился в этом наверняка.
Историю же первого знакомства с младенцем Бочаровым Матлин вспоминал потом как первый день настоящего безумия и иначе, как безумием, это не объяснял. Уже переступая порог комнаты, он заподозрил в себе неладное, но что-то заставило его войти. Потом были глаза... Да, именно с них началось. Младенец не мог появиться на свет с таким взглядом, если он прежде не провел миллиарды лет одиночества в материнской утробе. Но стоило ли взрослому человеку цепенеть от ужаса при виде новорожденного существа, да еще в присутствии родителей, которые фанатично уверены, что именно они произвели его на свет? Ребенок посмотрел на дядю Феликса, закрыл глаза и едва заметно улыбнулся -- эта улыбка стоила Матлину несколько седых волос.
-- Али? -- прошептал он. Ребенок еще раз улыбнулся.
-- Алик, -- подсказала его мама, -- мы с Генкой думали назвать его Феликсом в честь тебя, без вести пропавшего, но раз уж ты жив, здоров, -- назвали в честь деда.
"Он родился в тот день, когда я вернулся, -- подумал Матлин, -- возможно, в тот же час, минуту, секунду".
-- Ничего такого в нем нет, обыкновенный здоровый мальчик, -- Лена сплюнула через плечо и взяла сына на руки. -- Нечего его так рассматривать. Женись и рассматривай своих детей хоть всю жизнь.
-- Ты показывала его врачу?
-- Конечно, показывала. Не пугай меня.

Безумие Матлина продолжалось два месяца то всплесками эмоциональных бурь, то приступами апатии. Иногда оно достигало абсолютной потери самоконтроля, и он метался в своей квартире, как муха внутри оконной рамы, от ощущения собственной беспомощности. Должна пройти долгая зима, пока хозяева жизни снова приоткроют форточку, все, что он может сделать сам для себя, -- только ждать и надеяться, что зима когда-нибудь действительно закончится открытой форточкой, а не мусорной корзиной.
Спустя два месяца на столе доктора Татарского лежала тайная кассета с весьма необычными монологами.
-- Понимаете, Борис Сергеевич, тут дело очень деликатное, Гена Бочаров от волнения слегка заикался и теребил обивку казенного стула, -- вас рекомендовали как очень деликатного и понимающего специалиста. Феликс большой друг нашей семьи. Я никогда даже не думал ожидать от него плохого. Но мы с женой... у нас маленький ребенок, вы понимаете? Все это ради него.
-- Разумеется, -- Борис Сергеевич подтолкнул кассету Гене и тот быстро сунул ее в карман, будто это был политический компромат, предлагаемый за большие деньги, но не находящий покупателя. -- Он разговаривает с вашим ребенком как со взрослым человеком, просит его "уйти" и в этом вы видите опасность?
-- Не знаю, не знаю. Вы не находите, что это какое-то психическое отклонение? Он постоянно просит его сообщить что-нибудь о судьбе Андрея -- это его школьный товарищ, они исчезли вместе на полгода, и Андрей не вернулся. Откуда мой двухмесячный сын может знать?.. Но бред Феликса теперь его занимает больше, чем игрушки. Вы не находите это ненормальным? Доктор, он начинает капризничать, беспокоиться, когда Феликса долго нет.
-- А сами вы разговариваете с ним?
-- С кем?
-- С Аликом, с вашим сыном? Или только гремите погремушками?
-- Но я работаю, с ним обычно жена.
-- Понятно. Я хорошо понимаю ваше беспокойство, но в любом случае надо говорить с Феликсом лично. Какой смысл нам обсуждать это с вами?
-- Нет, это невозможно. По крайней мере, не через меня.
-- Вы давно знакомы?
-- С первого курса. Мы все с одного курса: я, моя жена, он.
-- Что-нибудь подобное наблюдалось за ним раньше?
-- Нет, я хорошо его знаю, он всегда был очень спокойным. Это поездка, думаю, потрепала ему нервы.
-- Он сильно изменился?
-- Да, очень сильно. Заметно...
-- У вас есть предположение, где он провел это время? Кто-нибудь пытался его об этом расспросить?
-- Расспрашивали много раз. Вроде он задолжал кому-то большие деньги и то ли отрабатывал, то ли шабашил на севере -- никто конкретно ничего не знает. С ним и раньше случалось: сразу после армии он уезжал на два месяца в Крым со своей девушкой. Занял у кого-то денег, ни слова никому не сказал. Его чуть не отчислили из института, и мать его рассказывала, что до этого тоже бывало, вроде как он с отчимом не ладил.
-- У него не было особых отношений с вашей женой до свадьбы?
-- Нет, с самого начала только у меня с ней были особые отношения, он бы не позволил себе... У него и так были девчонки...
-- А психически больные у него в роду были?
-- Мне не приходило в голову об этом спрашивать.
-- В остальном ведет себя нормально?
-- Как будто... Но он какой-то... в себе.
-- Что ж я могу вам сказать? Надо разбираться с ним лично.
-- Как я ему сообщу об этом... что ходил консультироваться с психиатром насчет него? Борис Сергеевич, поймите!
-- Что же прикажете делать мне?
-- Может быть, посоветуете, как быть? Может, хоть скажете, опасно ли это для ребенка?
-- Если вы опасаетесь за ребенка -- никто вам не мешает изолировать их друг от друга, вряд ли здесь нужна моя помощь. А если вы хотите помочь своему другу и опасаетесь за ваши дружеские отношения... -- Борис Сергеевич тяжело вздохнул и задумался. -- Ну найдите, в конце концов, приемлемый для вас способ. Не консультировать же мне его заочно.

Глава 16

После деликатного отлучения от семейства Бочаровых и категорического запрета на общение с их подрастающим наследником, душевный дискомфорт Матлина усилился. Он устроился в ателье по ремонту бытовой техники и по уши завалил себя работой. Это несколько улучшило его финансовое положение, немного развеяло навязчивые идеи и позволило сносно существовать, по крайней мере, с полгода, покуда на него не свалились новые проблемы.
Проблемы дали о себе знать скромной повесткой, приглашавшей его в следственные органы районного отделения внутренних дел. Куда Матлин, как законопослушный гражданин, явился в назначенный срок и откуда вышел спустя час в полном смятении. Из всего услышанного там он понял, что является единственным свидетелем по делу о предполагаемом убийстве и сокрытии тела Андрея Николаевича Короеда. А так как свидетелем он оказался действительно единственным, то ему же, по совместительству, была предложена роль главного подозреваемого. В связи с этим у него была взята подписка о невыезде и письменное изложение обстоятельств его полугодичного отсутствия с подробным описанием, как и с кем он провел это время, да еще с указанием имен и адресов свидетелей, которые могли бы это подтвердить.
Покинув отделение, Матлин еще некоторое время просидел на скамеечке в парке, осмысливая происшедшее и в глубине души надеясь, что следователь выскочит за ним вдогонку с извинениями и обещаниями замять этот досадный инцидент. "Вы до сих пор не дали определенного ответа на вопрос, был ли с вами пропавший Короед..." -- наезжал следователь, не подозревая, что главного свидетеля это интересовало ничуть не меньше. "Каково хамство!" -- думал Матлин, но убедительного оправдания себе не находил. Точнее, инстинкт самосохранения подсказывал ему: один намек на пережитую тобой, лягушонок, амнезию и при первом же сеансе гипноза ты выболтаешь все... даже если не все -- для психушки любого количества информации будет достаточно. С ощущением абсолютного тупика в душе, он решительной походкой направился к родителям предполагаемого потерпевшего.
На его счастье, отца, главного вдохновителя следствия, дома не оказалось. А прослезившаяся мать не смогла сообщить ничего нового: "Он вышел из дома очень рано, в четыре утра. Я проснулась и думала спросить, куда ж он в такую рань собрался? Но не спросила. Ах, если б знать... Он был совершенно обычным в последние дни. Только все время ждал звонка и спрашивал "мне никто не звонил?", "мне ничего не просили передать?" Кажется, он устраивался на работу. О тебе не говорил ничего. Мы читали все письма, которые ему пришли за последние годы. Там тоже -- ничего особенного. Записную книжку он забрал с собой. Он взял еще старую спортивную сумку, но что он в ней унес -- не могу сказать. На следующий день мы стали звонить по всем друзьям и знакомым. Тогда-то и выяснилось, что ты тоже пропал. Буквально за день до того ты разговаривал с матерью по телефону, обещал зайти -- она тоже очень волновалась, и мы решили, что вы вместе. Мне даже стало спокойнее, что он с тобой, а не один. Через неделю мы обзвонили всех, кого смогли, опросили всех ваших знакомых, заявили в розыск. Когда ты вернулся -- у нас появилась надежда. А теперь отец настоял. Он считает, что ты что-то скрываешь от нас. Он хочет точно знать, где и с кем ты был, иначе не угомонится... -- женщина опять расплакалась, -- если б ты знал, Феликс, сколько трупов мы пересмотрели на опознании. В Астрахань ездили, в Ярославль, везде, где приметы были похожи. Как это тяжело. Не дай Бог..."
Глядя на эти слезы, Матлину действительно оставалось лишь молить Бога, чтоб вспомнить хоть что-нибудь, хоть самое начало. Или метаться по квартире в ожидании возвращения Суфа и надеяться, что до этого времени ничего худшего не случится.

Страх оказался на выдумку хитер. Матлин уволился с работы, стащил из мастерской разобранный радиопередатчик военного образца, набил карманы деталями и посвятил себя целиком конструированию приставки к антенне Суфа, которая смогла бы передать внятные позывные за пределы орбиты. Зная Суфа, Матлин был уверен, что любое его устройство рассчитано на гораздо больший диапазон применения, чем планетарная система. Иначе оно ему всецело без надобности. Хотя бы выйти за радиопомехи Земли... Он должен был это сделать. Единственной и самой главной его проблемой было развернуть "яйцо" с приема на трансляцию. С этой проблемой он не спал ночами, он проводил тончайшие эксперименты по сопоставлению внутренней сущности антенны и ее создателя, одинаково герметично от него закупоренных. Он перечитал гору технической литературы, перепробовал все и уже готов был смириться со своим поражением, когда сигнал удалось, наконец, послать. Да так, что на его фоне заглохли все остальные радиостанции. Теперь он каждую ночь с интервалом в час, запускал в эфир мгновенный сигнал: "Навигатору" найти Суфа, Матлин нуждается в его помощи".
Однажды ночью в комнате его раздалось необычное шипение: от работающей антенны Суфа отделился небольшой оранжевый нимб, повисел с минуту неподвижно, затем, увеличиваясь в диаметре, начал терять яркость и растворился. Матлин подскочил с дивана, повключал все находящиеся в доме приемники на разные частоты и затаил дыхание. Через некоторое время явление повторилось и с той поры наблюдалось регулярно с небольшими перерывами и без всякой пользы для дела.
Утром того же дня он обнаружил в почтовом ящике очередную повестку, кинулся звонить следователю и очень убедительно разъяснил ему, что весь в процессе написания... Что пытается вспомнить все до мельчайших деталей, потому что понимает серьезность обвинения, которое может быть ему предъявлено, не хочет нести незаслуженное наказание и, в связи с этим, на окончание написательного процесса ему требуется еще как минимум пару дней. Но следователь был непоколебим и категорически настаивал на немедленной явке. Матлин тяжело вздохнул. Деваться ему было некуда.

В милиции его продержали допоздна, заставляя подробно расписывать все события и напрягать свою истощенную фантазию обилием бессмысленных подробностей, за которые следствие, должно быть, предполагало зацепиться, так как цепляться ему было откровенно не за что. История получилась отменно захватывающей, с динамичным сюжетом и яркими персонажами. Достойная настоящего детективного романа: ни в чем не повинного Феликса, волочившегося домой с дачи пешком по Волоколамскому шоссе, остановили трое лиц кавказской национальности, огрели по голове, повязали и увезли. Трое суток не кормили, не поили, изысканным обществом не баловали, даже дорожным пейзажем любоваться не позволяли, потому как машина являла собой закрытый грузовик. А когда грузовик открылся, перед ним простирались лишь снежные вершины Кавказа и ветхая лачуга, обнесенная высоким забором, в которой он и двое таких же невинно схваченных невольников с полгода страдали на голом холодном полу без теплых одеял и горячей еды; терпели унижения и побои; голыми руками выкапывали из-под снега черемшу, не смея роптать на жизнь. Подобные "роптания" были чреваты еще более тяжкими унижениями и побоями. Ему чудом удалось вырваться из этого ада. Единственное, что ему хотелось, -- это забыть! Все забыть и никогда не вспоминать. Это почти удалось , только теперь долгими бессонными ночами ему снятся обмороженные руки, снег, черемша, пинки охранников и разжиревшая физиономия "хозяина", торчащая из окошка белого "Мерседеса", но Короед не снится. Это определенно, совершенно точно, что Короеда с ним не было и быть не могло. С ним был только страх, сквозь который алчно сверкали налитые кровью глаза и повторяли: "Проболтаешься -- тебе не жить, из-под земли достану!"
Завершив первый в своей жизни литературный опыт, Матлин чуть не расплакался над участью тех двоих, оставшихся взаперти, бомжей-невольников. Ему вдруг яснее ясного явилось видение "краснорожего хозяина" с перекошенной челюстью, клацающего золотыми зубами. "Вот ты и покойник!" -- послышалось Матлину и он начал требовать себе вооруженную охрану. Он , не дрогнув, подписал каждый лист своего отпетого бреда и подумал, что, возможно, неплохо было бы начать мемуары. Но какие мемуары могли сравниться с его сегодняшним полетом вдохновения. Только б наша доблестная милиция успела схватить эту шайку и упечь в тюрьму. Матлин бы еще не такое осмелился о них рассказать! Конечно, лучше бы ему сегодня было переночевать в следственном изоляторе. Вдруг за ним следили? Вдруг видели, куда он вошел? Вдруг догадаются, что все они в западне?..

Матлина выставили на улицу в десятом часу без всякой охраны. Велели убираться домой и ждать. В своем творческом подъеме он приволокся домой только за полночь, запер за собой дверь и потянулся к выключателю, но выключатель закрывало что-то инородное. "Вот оно, возмездие! -- подумал он про себя, -- мафия бессмертна!"
-- Не включай свет. Я без него лучше вижу.
-- Суф!!! Наконец-то! -- Матлин готов был обнять его и на радостях задушить, но тот вовремя отскочил.
-- Чему я учил тебя? Никогда не хватайся голыми руками за навигатора, если не знаешь, какая на нем защита. И вообще, инопланетян руками не лапать.
-- Сейчас, сейчас, -- Матлин забегал взад-вперед по коридору, -- я найду свечу, разберусь, что это за защита, и оторву тебе голову.
Свечи не нашлось, но нимб антенны накалился не хуже лампы. На Суфе была действительно великолепная экипировка с отменной защитой и остатками навигационных приспособлений на манжетах; с крутыми креплениями и гравитационными ботинками такой мощности, которая позволяла ходить по стенам и потолку -- знал, паразит , куда собирался. Физиономия его сияла, будто он только что испытал очередной концептуальный супергибрид и чудом не свернул себе шею.
-- Где ты шлялся, черт лысый? Сколько времени тебя не было!
-- Это Ксарес виноват. Я тут ни при чем. Все из-за него.
-- Что-то стряслось?
-- Нет, конечно, -- Суф скрестил руки на груди и уставился в потолок, на котором он протоптал дорожку от длительных ожиданий, -- он повел себя как последняя скотина.
-- Объясни толком.
-- Он поселил в твоем павильоне двух бонтуанских фактуриалов. На этой почве поссорился с бонтуанцами и они закрыли для него заповедник.
-- Ты не мог сюда попасть?
-- Мне сообщили, что ты тут... занервничал и мы...
-- Ну, что? -- Матлин начал не на шутку заводиться.
-- ... мы обменяли одного из них на проход в зону, а другого Ксарес припрятал -- теперь жди неприятностей. Хотя с бонтуанцами вполне можно было договориться по-хорошему. Но он же, как всегда, самый умный.
-- Вы спятили!
-- Не волнуйся, они не земляне и на тебя совсем не похожи. Я с утра на орбите, все ваше телевидение просмотрел -- вы тут все какие-то бешеные, а они -- жрут, дрыхнут, да пугаются, чего попало.
-- Ты меня заберешь? Я нужен Ксару?
-- Ксар залег на дно. Ты даже имя его вслух не произноси. Да и не нужен ты ему ради одного полудохлого фактуриала. На, читай, это все, что он велел тебе передать.
Матлин получил бумажку, одну из тех, что остались в наследство ЦИФу, на которых когда-то Ксарес обучался азам правописания и которые когда-то до боли напоминали настоящую бумагу с его таинственно пропавшей родины. Запись была исполнена чернилами из пресловутой синей съедобной ягоды и выглядела предельно лаконично: "Человека с черной звездой за плечами приглашают посредники. Жди," -- Матлин сильно пожалел, что не учил Ксара культуре писания писем.
-- Кто такие посредники?
-- Что-то вроде лингвистов. Переводчики какие-то. Они подозрительно быстро на тебя клюнули, Ксар сказал, что это хорошо.
-- Сколько ждать?
-- Может быть, год... Они захотели подробную информацию о тебе. Ну, Ксар и выложил им все начистоту. Происхождение черной звезды тоже. Когда не надо, он честный.
-- Тысяча чертей тебя возьми! Какой год! Я не знаю, что со мной будет завтра. Ты представить себе не можешь, что здесь происходит.
Суфу пришлось выслушать все, начиная с таинственного исчезновения Короеда до возможных последствий сегодняшнего детективного романа, написанного у следователя. Младенца Бочаровых он отмел сразу:
-- Как вела себя "муха"?
-- Она никому, кроме меня, не видна.
-- Как она себя вела, когда ты подходил к ребенку?
-- Обычно.
-- Рядом с мадистой это нереально. От нее бы след простыл, а на следующий день здесь была бы вся Кальта и им было бы наплевать на его родителей, на тебя, на твою фактуру и на все остальное.
-- Ты уверен?
-- Для чего, по-твоему, ее навесили?
-- Но ты не видел его взгляда!
-- Я видел Али. Такое увидишь -- всю жизнь будешь бегать от галлюцинаций. Поверь мне, все нормально. А насчет твоего одноклассника я ничего не знаю, и знать не хочу. Еще одного мне не хватало. Конечно же, это совпадение. Может, ты действительно его убил и закопал? Все равно же ничего не помнишь...
-- Ты считаешь, что я на это способен?
-- Я видел, на что ты способен. Довести фактуриала до обряда погребения -- это тебе на час работы. Только в тюрьму садиться из-за этого не стоит. Никому от этого пользы не будет.
-- Здесь не принято спрашивать согласия перед тем, как посадить в тюрьму.
-- Давай снимем с тебя биокопию. В тюрьме все равно за ней ухаживать не умеют. Она "скончается" и все останутся довольны.
-- Ты соображаешь, что говоришь? У меня здесь мать!
-- Знаешь что, -- разозлился Суф, -- никуда тебя не посадят. Кому ты нужен в тюрьме, такой зануда? Разбирайся сам, я тупею от ваших с Ксаром этических заморочек. Мое дело -- прилетел... улетел. А кого ты убил, не убил -- это твои проблемы.