Шестая тетрадь

ДОМ НА СПЯЩЕМ ВУЛКАНЕ

— Вселенная неисчерпаема! — заявил оптимист.
— Смотря каким ковшом черпать, — хором ответили пессимисты.

Глава 1

-- Эссима?
В сумерках навигаторской образовалось инородное тело и жирной каплей повисло над управляющей панелью. Корабль поменял программу и, свалившись с транзита, пошел на тормозной маневр. Эссима терпеть не мог инородных предметов на рабочем месте.
-- Эссима? -- повторил гость и замер напротив неподвижного навигатора. -- Зона мутирует. Старых фарватеров нет. И все же я рад, что Эссима принял приглашение Копры.
-- И с пятисотого раза, -- продолжил Эссима, -- пробил коприанский защитный кордон.
-- Пятьсот пятьдесят пятого... -- уточнил невидимый субъект, посредством внутренней связи.
Тело встрепенулось. Глянцевые бока подернулись беспорядочными волнами.
-- Эссима не один?
-- Только без претензий...
-- Я должен знать о каждом проникшем в зону Аритабора.
-- На этот счет условий не было.
-- Я должен знать имя.
-- Нап, -- представился субъект, стараясь разрядить обстановку. -- Нап-Ка... какой, собственно, смысл в имени? Кажется, "нап" в переводе с древнеаритаборского означает "ровная гладь"... в смысле покладистый характер, безобидное существо.
-- Нап хотел сказать "кальтиат"? -- Сообразил гость. Эссима на всякий случай отвернулся, прикрыв лицо перчаткой. -- Я не требую контакта. Не настаиваю на информационном контроле, не ввожу ограничений. Я лишь должен иметь представление...
-- Я не мадистолог, -- защищался Нап. -- Если это имеет значение.
Однако посетитель успел возбудиться и, пока Эссима тихонько трясся от смеха, продолжал осуществлять напор на незваного и невидимого пассажира.
-- Нап-Кальтиат не считает разумным использовать природные возможности? Или есть иная причина? Может быть, последствия психической травмы, полученной в результате работы?
-- Послушай, коприанин! А может быть, мадиста мне безразлична?
-- Совсем? -- удивился гость.
-- Абсолютно.
-- Ну уж... Если кальтиата перестала интересовать мадиста, -- с досадой произнес он, -- этому кораблю определенно не плыть в будущее. -- Трагическая пауза простерилизовала атмосферу истерического взаимонеприятия. -- Я, эксперт Копры, считаю своим долгом предупредить обоих, что мы работаем с мемологической лабораторией и вы должны в полной мере дать себе отчет о возможных последствиях. Станция расположена в критической близости к Аритабору. Навигация в системе запрещена. Информационная инверсия недопустима. Биотрансляция локализована средствами лаборатории. Задача, которая стоит перед нами, требует особой осторожности.

Транспортная платформа подцепила корабль, закрыла оболочкой внешнюю панораму. Бортовой компьютер расслабился, почуяв редкую возможность отдохнуть после монотонных будней. Сквозь противотуманную просветку Эссима наблюдал узлы и причалы технопарка. Это зрелище дало ему возможность стерпеть нотацию эксперта и дождаться, пока на месте его безликого образа возникнет лифтовое кольцо. Эссима поднялся. От системы Аритабора его отделял один шаг лифта, который инфоинженеры презрительно называли биотранслятором. И если теперь, задержавшись в отсеке, открыть обзорную панель -- маленькая точка аритаборского светила будет видна глазу в зените гравитационного диска.
-- В этот раз все должно получиться, -- сказал он. На панораме внутренней связи возникли четыре черных кальтиатских пальца и зафиксировали "четвертичный" символ логической арифметики. Это означало, что недавний собеседник, по природе включения, относился к искусственным микрополярным существам. Четыре черные "змеи" вытянулись вдоль экрана и сплелись иероглифом: "Желаю удачи, Эссима". И Эссима, бросив на пульт перчатку, скрылся в лифтоприемнике.

Невидимая, неуловимая Копра присутствовала в зоне повсеместно. Ее базы дрейфовали по внешней границе, снимая с транзитов зевак и заблудших странников. Ее поле накрывало пространство, примыкающее к системе Аритабора, а антенные установки засекали попытки информационных проникновений. Отныне порядок в зональном масштабе определялся авторитарным способом, по личному усмотрению инфоинженеров-коприан. Все попытки внешнего мира оспорить произвол выглядели как старания младенца сдвинуть на обочину кузов самосвала.
Мозговой центр коприанской флотилии располагался вплотную к Аритабору, в недрах спутника ближайшей планеты. Спутника, превращенного в яичную скорлупу и нашпигованного мемо-техникой. Обзорные галереи "пломбы" половину суток были освещены звездой и половину суток выдерживались во мраке на фоне рыжего зарева. В это время на темной стороне неба возникала пульсирующая точка Аритабора. Панорама выхватывала ее и увеличивала, транслируя по панелям внешних галерей. И, пока станция находилась в зоне видимости, розовая планета заливалась протуберанцами, являя глазу наблюдателя свою агонизирующую красу.
-- Странное чувство? -- заметил эксперт. Его каплеобразная масса повисла возле виска и окрасилась мерцающим розовым тоном, ставшим причиной помешательства инфоинженерных служб Ареала.
-- Нет, -- ответил Эссима, но не смог оторвать глаз от яркого света.
-- Воспоминания или отсутствие воспоминаний беспокоит Эссиму?
-- Разве я выгляжу беспокойным?
Эксперт засуетился.
-- Я с трудом разыскиваю вас, приглашаю сюда и каждый раз наблюдаю одно и то же: попытку реставрировать забытые образы, стоя здесь, на смотровой галерее. Каждый из вас знает, что воспоминания о прошлом могут убить посредника.
-- Экса... -- поправил Эссима и поглядел на эксперта черными глазами в розовых бликах. -- Экс-посредника .
-- Экса, -- согласился, эксперт, но почему-то задергался. -- Не верю в эксов. Не могу понять ваших экс-информационных категорий. -- Но неподвижный взгляд собеседника заставил его сконцентрироваться. Тень перестала рябить. Тело достигло равновесия в глянцевой округлости формы. -- Планета преодолела критическую частоту. -- Сообщил эксперт. -- Невозможно надеяться обратить процесс. Ее уход в провал -- дело времени, но посредники, оставшиеся вне зоны, не допускают контакта. Эксы, адаптанты, мутационные формы -- это все, на что может рассчитывать Копра. Так что не надо, не стоит заниматься созерцательной регенерацией подсознания. Эссима и его братья по разуму нужны здесь в здоровой психической форме.
-- Чтобы Копра имела возможность использовать ее, -- предположил Эссима.
-- Совершенно верно. Если Копре удастся восстановить вашу расовую ментальную коммуникацию, мы получим доступ к Аритабору в спектре агравитации.
Торжественный тон сказанного заставил Эссиму улыбнуться.
-- Неужто ситуация так безнадежна?
Невесомая субстанция собеседника снова задергалась тенью по светлому полу.
-- В ближайшее время, -- сказала субстанция, -- прогнозируется провал в среде естественной инфобазы от первой ступени архивации. Эти тенденции заметны уже теперь. Эссима понимает, к чему может привести цепной процесс, вышедший из-под контроля?
О цепных процессах такого профиля Эссима имел представление весьма умозрительное. О том, что провал в среде естественной инфобазы может означать потерю первичной информации ЕИП, относимой к началу цивилизации, он догадывался. То, что этот процесс увязывается с циклическим провалом Аритабора, незыблемого от истоков, было ясно само по себе. Но что означает "ближайшее время" на языке инфоинженеров, Эссима понятия не имел. И чем больше старался понять , тем сильнее вибрировала тень собеседника на розовом полу галереи.
-- Что я должен делать в эксперименте?
-- Доверять нам, -- ответил коприанин, -- все сделает мемограф. Надо входить в работу прямо сейчас. Пока Эссима...
-- Пока Эссима что?.. Не оценил степень риска?
Эксперт сконфузился.
-- Копре известно, что, реставрируя аритаборский ментальный фон, вы обрекаете его носителей на повторную адаптацию. А эта процедура, к сведению Копры, не всегда заканчивается успешно.
-- Цивилизация рискует больше.
-- Что такое цивилизация? -- удивился гость. -- Разве она не летит в провал вслед за Аритабором? Разве с этим не нужно смириться как с неизбежным?..
-- Агравитационные процессы в этой стадии не исключают контакта. -- Доложил эксперт. -- Надо входить в работу прямо сейчас. Если, конечно, Эссима не передумал.

Мемограф занимал сердцевину космического тела. Его полярно-нейронная масса в рабочем объеме поднималась к поверхности рабочих модулей. В свободном состоянии -- пряталась в недрах жесткого корпуса и на просветке напоминала ядро с остывающей лавой. На дне глубоких шахт едва заметно светилась желтоватым субстратом ее студенистая поверхность. Пятна работающего мемографа Эссима наблюдал с внутренних смотровых площадок, преодолевая пешком коридоры с беспорядочной "технопарковой" гравитацией. Внутри системы лифты были отключены или атрофированы совсем. Предать себя утробе этого монстра мог лишь истинный патриот цивилизации. Эссима не был патриотом. Он следовал за экспертом, не делая попыток осмыслить глобальную миссию происходящего. Мемограф обладал свойством гасить малейшие проблески интуитивного миропознания, и Эссима перемещался по станции, не пробуя осмыслить даже глубины своего легкомыслия. С техникой такого уровня он имел дело впервые и до поры до времени предпочитал держать себя в слепоте.
-- Здесь, -- остановился эксперт, -- можно занять место. -- И исчез. В полном одиночестве Эссима наблюдал, как с нижней площади модуля поднимается полусфера бирюзового свечения, расползается, заполняя пространство колодца, диаметр которого не уступал разлету защитного поля болфа. Масса подбиралась к его ногам, прижатым к опоре лишь гравитационной подошвой ботинка.
-- Цивилизация... -- подумал он, но поймал себя на неприличной мысли, недопустимой в мемо-пространстве, где любой продукт ментальной инверсии мог быть прочитан и интерпретирован без контроля с его стороны.
Эссима занял место в ячейке без внутреннего оборудования. Что выглядело нелепо. Телепатические приемы управления вблизи мемо-массы казались бесполезной тратой сил. Эссима и сам не любил лишний раз шевелиться за пультом, но впервые обрадовался, что поленился снять манжет. Обрадовался, но вскоре понял, что воспользоваться его услугой вряд ли придется. Стены ячейки провалились в пустоту, и тело свернулось в невесомости. Он понял, что не может пошевелиться, ему не подчинялись ни пальцы, ни веки. Собственно, теперь в этом не было необходимости, поскольку воля оказалась в том же парализованном состоянии. Но способность мыслить и чувствовать напомнила ему, что "доверие Копре " , может быть, и есть та самая непосильная задача, с которой он справиться не в состоянии.

-- ...Сейчас я понимаю, насколько неудачной была затея, -- услышал он, и воображение непроизвольно нарисовало образ гуманоида. Вокруг них сомкнулась прозрачная сфера, мемограф нащупал контакт, и Эссима окончательно лишился ориентиров. -- После опытов в аномалистике, -- рассказывал гуманоид, -- я стал терять самоконтроль, но решил не упускать возможность... Такого случая для контакта могло не повториться. Можно рассуждать о причинах безрассудства. Профессиональная мутация? Доминанта естественного отбора? Нет смысла строить догадки, если о своем происхождении я знаю от Копры и не имею оснований оспаривать этот факт. Естественно, я не помню Аритабора, но, по крайней мере, знаю, кто я ...
-- Хоть бы раз... -- возник в контуре сферы другой субъект, -- эти знания облегчили твои мытарства? -- воображение Эссимы нарисовало еще одного гуманоида, внешне похожего на аритаборца. Образы братьев по разуму постепенно обретали ясность очертаний. -- Хотя бы раз это привнесло смысла в твои действия? Узнав свою родословную, ты сможешь изменить состояние, к которому давно адаптировался?
Пауза отдалила друг от друга эфемерных существ и снова толкнула навстречу.
-- Чтобы освободить себя от аритаборского наследства, -- продолжил второй оратор, -- я пошел на риск. Могу сказать, что сделал это сознательно, и повторю, если придется. К тому же я уверен, если бы не страх перед долгим состоянием дискомфорта, моему примеру последовали бы многие.
-- Да, -- подтвердил третий участник дискуссии, -- адаптация чудовищна, -- подтвердил и поплыл в никуда, не оставив даже бледной тени на внутренней оболочке виртуального сфероида. Видимо, то, что он назвал адаптацией, и впрямь, далось ему нелегко. Тем временем второй собеседник уже обрел лицо и характерные интонации.
-- Конечно, -- сказал он, -- я тоже не помню Аритабора. Но свобода стоит того... Я убежден, что Копра зря тратит время на эксов: таким, как ты, состояние "ментального фона" противопоказано, для таких, как я, -- неприемлемо. Не думаю, что есть другие варианты.
-- Если не терять способность к объективному восприятию, -- отозвался еще один, затаившийся в пустоте образ нового персонажа и занял место в общем кругу, -- есть расстройства, не совместимые с самоконтролем. Все зависит от личностных координаций. Если мы с Аритабором в состоянии "блуждающих перпендикуляров", надо решить, кто на чьей стороне. Это должны решить посредники, а не мы, адаптанты. -- Персонаж замолчал, но никакой поддержки от окружающих не дождался.
-- О какой способности восприятия ты говоришь? -- уточнил агрессивно настроенный второй собеседник.
-- О деструкции образного мышления. Древние машины искусственного интеллекта болели похожим образом. Если помнишь, в те времена информатика боролась с проблемой неадекватности мыслительных образов... Избавиться от нее можно было единственным способом -- сменить среду.
-- Ты готов сменить ее снова?
-- Я хочу знать о состоянии Аритабора. Возможно, посредникам этот контакт также необходим.
-- Так на чьей ты стороне?
Собеседник не решился ответить. Персонажи поблекли, утратили четкость, и яркие пятна стали расплываться, смешиваясь в однородную кучу. Еще немного -- и сцена готова была сменить декорацию.
-- Я оставил Аритабор недавно, -- вошел в разговор Эссима, и беспорядочный набор собеседников слился в образе единого субъекта. -- Моя мутация не выходит за пределы нормы. По сравнению с вами, я эмбрион. -- Завсегдатай коприанского "некрополя" с интересом приблизился к юному пополнению. -- Это случилось со мной от мадистогенной травмы. Кальта нуждалась в услугах контактера. Наверно, я тоже недооценил степень риска. Теперь нельзя понять... Потому что утраченную память восстановить не удается.
-- Мутация произошла непроизвольно? -- спросил плавающий напротив экс .
-- Вероятно.
-- Не пытайся. Потом не будешь знать, куда деться от такой памяти.
-- Аритабора я тоже не помню и то, что являюсь экс-посредником, узнал от Копры.
-- И ты согласен играть в коприанские игры?
-- Мне интересно, -- ответил Эссима, -- что именно Копра хочет получить от контакта с Аритабором?
-- Я тебе скажу. -- Экс удалился, а затем приблизился так резко, что Эссима невольно отпрянул. -- Скажу... Посредники исчезают из ареала. Цивилизация потеряла связь с реальной координатой. Если Копре удастся регенерировать контакт в таких условиях, возможно, будет шанс сохранить первичный архив.
-- Даже если он будет агравитационной производной?
-- Это уже не наши проблемы, коллега. Коприане специалисты по информационным встряскам. Скорее всего, затея безнадежна. Но в лихие времена лучше не пренебрегать общением с инфослужбой. Мы вправе знать, на что рассчитывать и чего опасаться.
-- Мы, -- уточнил Эссима, -- это что за величина?
-- Мы, -- разъяснил экс, -- последние обитатели Ареала.
-- Не люблю ответственных миссий.
-- Боишься?
-- Не хочу рисковать снова. Прежде чем спасать шкуру, я бы подумал о ее перспективах...
-- О каких перспективах идет речь?
-- Аритаборских, коллега...
-- О твоих перспективах в Аритаборе?
-- О перспективах твоей цивилизации вернуться в исходную точку.
-- Ты можешь предложить другое направление?
-- Стоит ли заходить на новый круг? Неужели цивилизация не знает, что эта проблема когда-нибудь повторится?
-- Ты боишься посредников...
-- В той же степени, что и весь остальной Ареал.
-- Ареалу нечего терять, а ты думаешь о перспективах... Вот я и спрашиваю, о каких перспективах речь?
-- О перспективах цивилизации, которая потеряла все, потому что приняла Аритабор за исходную точку мироздания.
-- Предложи другую исходную.
-- Почему я? -- занервничал Эссима.
-- Потому что боишься, значит, есть что терять.

Эссима сделал попытку высвободиться из модуля и, едва нащупав опору, решительно направился к внешней галерее. Эксперт возник у него за спиной.
-- Конечно, нелепо требовать от Эссимы полного доверия. Это нелепо. Эссима должен все обдумать.
Эксперт тайком заподозрил, что "думать" в мемо-локальном пространстве станции -- это именно то, чего испугался его новый сотрудник больше, чем информационного апокалипсиса. Чем ближе они продвигались к внешней галерее, тем больше в сознании эксперта укоренялись подозрения.
Обзорная панорама все еще пульсировала розовым светом. Станция погружалась в темноту, серповидная полоса заката над поверхностью планетарного тела растворяла в темноте последние лучи. Выйдя на внешнюю галерею, Эссима огляделся. Он все еще продолжал разлагаться в пространстве мемографа и, обретя твердь под ногами, не утратил ощущения собственной беспомощности во чреве аппарата. Лишь только граница чрева расширилась до масштабов станции и грозила в скором будущем уместить в себе остальную Вселенную.

-- Я жду лифт, -- предупредил он.
-- Конечно, доверие не бывает абсолютным и безусловным, -- рассуждал эксперт, не желая замечать раздражение собеседника.
-- В противном случае мне придется воспользоваться собственным...
-- Мы все находимся перед выбором. Может быть, и то и другое будет не в нашу пользу. Риск и в этом случае существует.
Эссима обнажил навигационный манжет. От этого жеста эксперта шарахнуло в сторону. Через секунду он укрылся за широкой спиной гуманоида, вышедшего за ними вслед из дебрей мемо-формы. Его внешний вид был точно "срисован" с только что виденных Эссимой виртуальных картин. Фигура и разболтанная походка не оставляли сомнений в том, что этот тип сутками не вылезает из модуля. Особенно сонный взгляд с зеленоватой поволокой, словно воплощение классической иллюстрации аритаборца.
-- Зенон должен говорить с Эссимой, -- представил эксперт виртуального незнакомца. -- Зенон хочет говорить лично...
-- Мы уже говорили, -- напомнил Эссима.
-- Не договорили, -- возразил Зенон и взял его за манжетное запястье. -- Успеешь. Кто из эксов ни старался отсюда удрать, у всех получалось. Я остался один, и ты выслушаешь меня, прежде чем пустишься в бега. Проблема манустрального контакта интересует меня больше, чем архивные деформации. Почему-то мне кажется, что тебе это также не безразлично.
Сердитые эксы поглядели друг другу в глаза.
-- Выпустишь меня по-хорошему или драться будем? -- спросил Эссима и, обернувшись, едва не задел эксперта, который распух и трясся, на этот раз укрываясь за его спиной от зеленого взгляда посредника.
-- Эссима был не готов к такому повороту событий... -- догадался Зенон.
-- Эссима не готов взять на себя ответственность... -- предположил эксперт.
-- За что? За уничтоженные вами архивы? Или за то, что до сих пор у вас не прошло ни одного манустрального контакта? Вы будете недовольны, коприане, если узнаете, как мне наплевать на вас обоих, -- ответил Эссима и готов был покинуть гостеприимных хозяев, но остановился, чтобы иметь удовольствие наблюдать их реакцию. Ответа не последовало. -- А на то, что вы называете "цивилизацией", -- добавил он, -- мне особенно наплевать.

УЧЕБНИК
ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

Мемо-субстанция

Термин "мем" восхитителен тем, что вездесущ. Он имеет свойство, которое грамотный лингвист скорее отнесет к мистике, чем к норме, пусть даже редкой. Этот термин, не утруждая себя сложной адаптацией, просочился в огромное количество языков: специальных, профессиональных, фактурных, не имеющих никакого отношения к бонтуанским языковым группам. В Языке Ареала "мем" обозначает функцию оперативного архива. Это даже не термин, а ключ понятия, несущий смысл "подобия " , "похожести" реального феномена и его информационного отражения. Само слово графически образуется путем зеркального отражения одной и той же буквы "мем"... а там уж "мема", "мемо" -- не суть как важно.

Что значит "функция оперативного архива"? В понимании Ареала, "активный" архив, "оперативный", "дежурный" -- фактически предархивное состояние информации. Сравнимое, может быть, с человеческой памятью, используемой в социуме в процессе жизни (не путать с генетическим наследством). Что я объясняю! " Memori" -- родная латынь. Фактически тот же смысл и та же способность просачиваться в языки. От "мемориала" до "мемуаров" -- одна и та же мемо-основа, древняя, как пророчество апокалипсиса, и неистребимая, как кухонный таракан. Понятие, прямо идентичное человеческой памяти, которую не жалко выбросить после смерти. Оперативная мемо-функция тоже ограничена сиюминутной необходимостью, выполняет задачу промежуточного звена между событиями и перспективой их длительной информационной архивации. Именно она сортирует и принимает решение, что приберечь, а что сбросить. Откровенно говоря, в Языке Ареала мема имеет скорее технический смысл, потому что была осмыслена на юном этапе развития искусственного интеллекта. Можно подумать, раньше ее в природе не существовало.

Но информатика Ареала -- наука рациональная и ничего обидного для биосоциума подразумевать не может уже потому, что в упор его не признает. Ничто так не раздражает настоящего инфоинженера, как естественно-биологические формы бытия. Более того, эти формы одним фактом своего существования способны довести его до тихого помешательства, что мне, как представителю данной формы, чрезвычайно льстит.

Но дело не в профессиональных отклонениях психики, а в том, откуда растут "корешки"... Что представляет собой мемо-субстанция в практическом смысле этого слова? Откуда возникла необходимость ей взяться, а главное, какое отношение она имеет к теории АГ!?

Мема, как составляющая субстанции личности, особенно пристрастно стала изучаться в связи с практикой агравитации. Дело в том, что производная функция симулятора антигравитанта начинает формироваться именно под ее влиянием. Поскольку она отвечает за адекватно фиксирующее восприятие внешнего мира, то в новой пространственно-временной координате производной она является своеобразным матричным ключом, преобразующим автодинамический вибрационный хаос в иллюзию (симуляцию) окружающего мироздания. И что интересно: личностные особенности симулирующего агравитанавта на качество производной не влияют. Мемо-субстанция, включая процесс восприятия, также без особых проблем налаживает контакт с Естественной информатекой. (Обязанности промежуточного звена с нее никто не снимал и там). То есть она вполне способна, если что, подключить микрополярную субстанцию к общему полю.

Ничего сенсационного в этом открытии не заключалось. Исследовательская рутина. Ничего не случилось бы до сих пор, если б инфоинженеры не преподнесли цивилизации Ареала сюрприз особо крупных размеров. Нежданно выяснилось, что мемо-субстанция индивида (как естественного натурала, так и искусственного суррогата) обладает способностью отлично обходиться без самого индивида. Как всякая "нечисть" матричной природы, она прекрасно дублируется. И полученный дубликат, в рамках виртуального пространства, функционирует сам. Примитивно выражаясь, вы можете оставить дубликат своей мемы на компьютере и уйти по делам. В это время она будет выполнять функции даже не секретаря-референта, а скорее, первого зама. Да чего там... Она прекрасно справится с любой работой, которую делали вы, потому что ее опыт, мировоззренческие установки, навыки и манеры ничем от ваших не отличаются. Иногда это бывает удобно, но с этической точки зрения ничего хорошего. Из таких удобств складываются впоследствии дурные проблемы. Над практикой АГ!, и без того не безоблачной, нависла новая грозовая туча: перспектива полной потери самоконтроля памяти.

Инфоинженеры без всяких мем знают миллион способов извлечь информацию из любого рода объекта. Мема стала миллион первым. И далеко не самым надежным. Эту несчастную мему добыть проще, чем получить справку в адресном бюро. Ее можно незаметно "вынуть" из субъекта при непосредственном, даже телепатическом контакте. Можно заказать по почте. Чувствительный прибор самостоятельно высосет ее из предметов, к которым вы прикасались. Но, если ее обладатель любил приврать, мема будет обладать тем же пороком. Перед всеми прочими способами информационной диверсии мема имеет одно бесспорное преимущество: она глупа и сердита. Это значит, что при грамотном подходе с радостью испортит репутацию своего хозяина. Биокопии, "раздвоенные призраки", манустральные двойники и прочие продукты дубляжа, безусловно, тоже хороши. Но, в отличие от мемы, соблюдают правила общественного общежития, несут ответственность за себя, хоть и продублированы в сотом колене, но совести от этого не теряют. Мема дорогая от тоски душевной может нагородить огородов -- не перелезешь. Объясняется это тем, что она в некотором роде все-таки является составной частью субстанции личности. Оставшись без прочих составляющих, обнаруживает признаки явного психического расстройства. Наверно, поэтому и глупа, а вот отчего сердита, не знаю. В теории АГ! это не объясняется. Наверно, по той же самой причине психического расстройства.

Вопрос о самоконтроле в этой области возник не сразу. Что, собственно, секретного может содержаться в меме индивида? Стоит ли ее слишком оберегать от посторонних? Информация сама по себе не стоит ничего. Цену имеет только скрытая информация и лишь до той поры, пока она скрыта. Если знать заранее, где выигрыш, игра теряет смысл. Манипуляции с мемой на антигравитантах дают возможность бесконтрольного доступа к такого рода информации. А информационный баланс (как и прочий) обязан соблюдаться. Невежество подчас оказывается полезнее, чем излишняя осведомленность. Если бы передо мной стояла задача изложить историю развития инфоинженерных наук, стоило бы начать с "балансовых синусоид" как со шкалы Дуйля. Суть такой синусоиды предельно элементарная. В нижней фазе -- информационное ограничение (цензура, одним словом), в верхней -- перебор (чернуха и порнуха в непомерных дозах, чемоданы компромата и словоблудие обывателей в адрес священных персон). Система удивительно универсальна. Невозможно поверить, что человечество до сих пор не добралось до ее очевидных закономерностей и не догадалось, что срок существования цивилизации зависит от амплитуды волны. Я не к тому, что северные корейцы унаследуют планету. Просто несложный график синусоиды может дать формулу, которая четко скажет, как скоро братья россияне слопают свои природные ресурсы и воссияют нимбом с голодухи.

К чему все это? Только лишь к тому, что с обнаружением коварного свойства мемо-субстанции цивилизация Ареала приблизилась к верхней точке амплитуды и, сообразно естественной природе вещей, должна готовить себя к этапу жесткого ущемления свободы слова. В роли цензоров в свое время выступили сообща все цивилизованные информационные службы Ареала. Опыты (легальные, разумеется) по агравитации с той поры проводятся под их присмотром. Кроме того, оборудование, способное к мемо-манипуляциям, с тех пор, как самогонные аппараты, изымается повсеместно в пользу компетентных органов. Сами же контролеры-инфоинженеры являют собой такую же омерзительную картину, как инспектор налоговой полиции на пороге коммерческого лотка.

Монополия на средства производства в данном случае имеет свой положительный смысл: инженерные службы всерьез увлеклись исследовательским процессом, отпочковали от себя отдельную область познания -- мемологию и, сконцентрировав усилия, достигли таких результатов, о которых отдельные деятели не решались мечтать. Проблема в том, что апогей великих мемологических открытий выпадает на нижнюю фазу амплитуды и не торопится вновь вскарабкаться на гребень волны, но разумный Ареал это не удивляет. Разумный Ареал удивляется совершенно другим вещам.

Глава 2

Не с первого взгляда Эссима признал свой корабль. Лифтоприемник доставил его в лабиринты периферийных отсеков, где уважающий себя навигатор бывать не обязан. Эту территорию осваивал Нап-Кальтиат. Он же и выбросил туда площадку приемника. Эссима напугался до полусмерти, решив, что апокалипсис состоялся без него. Стены отсеков были покрыты экранами, способными спугнуть саму мадисту, и Эссима, не устояв от головокружения, стукнулся лбом о силовое поле.
Тишина зашевелилась, зазвенела искрами в плотной атмосфере. Он полз напролом, распихивая все, что преграждало путь к свету. Полз к сердцевине корабля, где его ожидало забытое чувство душевного покоя и где его взору открылась картина еще более странная.
На нижней площадке отсека лежало телесное образование, прижатое к плоскости гравитационным полем. Над ним плавал золотистый ихтиозавр, подергивая лопастями плавничков. Ихтиозавра, в свою очередь преследовал неприлично распухший глаз, произраставший из тела гибкими корнями желто-бурых кровеносных сосудов. Заметив Эссиму, ихтиозавр растаял, и облачко светлой пыльцы брызнуло на воспаленный глазной нерв. Гравитация упала, и Нап лениво поднялся.
-- Так быстро? -- спросил он.
Не говоря ни слова, Эссима занял рабочее место за пультом, натянул перчатку и стал проверять готовность полетных систем.
-- Мы убираемся отсюда? -- удивился Нап. -- Уже? Имей в виду, второй раз на ту же приманку Копра не клюнет.
-- Они меня раскусили.
-- А на что ты надеялся, дорогуша?
-- На то, что это произойдет не сразу.
-- Перестань, как они могли? В худшем случае, они приняли тебя за посредника. Твои возможности работы с мемо-техникой от этого только расширятся.
-- Бесполезная трата сил, -- психанул Эссима, испугался неожиданного взрыва эмоций в зоне тотального контроля и перешел на шепот. -- Я был в контакте с прибором достаточно, чтоб понять... Нап, посредники не могут оставлять мему. -- Он поднял взгляд на Кальтиата, который массировал воспаленную глазницу, и снова погрузился в горестные размышления. -- Значит, и я не могу.
-- Надо было попробовать спровоцировать хотя бы стихийное возбуждение памяти. Любая деталь могла бы дать нам точку отсчета.
-- Мне показалось знакомым имя экса. Зенон... не могу вспомнить, откуда я знаю это слово.
-- Ну вот. А говорил -- бесполезные усилия. Хочешь, попробуем разобраться?
-- Только не сейчас. Я устал.

Розовые вспышки ритмично озаряли навигаторский отсек. Записи коприанских событий хаотично всплывали на панораме и проваливались. Эссима лежал в кресле, рассматривал цветные пятна под сводом потолка и гасил в себе самые недобрые предчувствия.
-- Отрицательная фаза, -- рассуждал он, -- явно доминирует. Как думаешь?
-- Безусловно, -- соглашался Нап из транслятора внутренней связи.
-- Как думаешь, если посредники не уйдут в провал...
-- Уйдут, -- успокаивал Нап, -- куда им деваться.
-- А если нет?
-- В самом худшем случае тебя все равно примут за посредника, ставшего жертвой межрасового контакта.
-- Посредник не может быть жертвой, -- продолжал рассуждать Эссима, -- ибо, став жертвой, он не может продолжать быть посредником. Эти фигуры примечательны своим нейтралитетом. Это то, что нынешние эксы не в состоянии понять. Кажется, "зенон" -- это ученый титул, со времен основания первых университетов. Мелкий, вроде первого допуска в навигации. Но я могу ошибаться ...
-- Ты принял решение задержаться здесь?
Эссима насторожился. Внутри что-то дернулось, словно чека сорвалась с адской машины. Контрольные программы отработали и ждали запуска на старт. Панорама осветила отсек аритаборской "розовой бурей". Индикатор внешней связи едва тлел, но присутствие инородной субстанции на своем корабле он чувствовал спинным мозгом.
-- Я полагаю, что пока еще нужен Копре.
-- Но ведь Эссима -- не экс... -- услышал он эксперта, и серая тень сгустилась над панелью.
-- Не экс.
-- И не посредник.
-- Не посредник, -- согласился Эссима.
-- Кто же Эссима?
-- Альбианин.
Тень застыла, образовала над собой шарообразный сгусток энергии и медленно растворилась в розовых облаках.
-- Можешь выходить на транзит, -- сказал эксперт, прежде чем исчезнуть. Связь с Копрой уступила место "навигатору", болф выплыл с причала технопарка.

-- Нап! -- крикнул Эссима и вышел к лифту. -- Найди мне площадку коприанского приемника. Того, что ты выбросил. Сию же секунду! Что ты себе позволяешь? Какое право ты имел выкидывать мои вещи?!
-- Была бы вещь, -- ворчал Кальтиат, -- сам говорил, чтоб никакого мусора в навигаторской.
-- Сейчас же отдай мне этот поганый транспортер или я отстегну твою помойку от корабля. И тебя вместе с ней, если еще раз...
Ему навстречу из дебрей катакомб выполз зеленый гад и задал стрекоча по обводному коридору, отделяющему темное царство Кальтиата от рабочих отсеков. Эссима изловчился наступить гаду на хвост. Голограмма лопнула под подошвой. Ей на смену из лифтовой кабины вылезло кольцо транслятора, сопровождаемое высокой фигурой Кальтиата, в полном комплекте нательной защиты. Словно ее обладатель вышел на турнир, а не вылез из помойной ямы.
-- Надеюсь, ты не станешь драться с эксами на территории Аритабора? -- поинтересовался Кальтиат.
Через секунду Эссима уже разгуливал по внешней галерее мемо-лаборатории и не слышал ничего, кроме собственного внутреннего голоса. С момента пересечения границы зоны этот голос, упрямо и настойчиво, разучивал одну и ту же фразу: "Все должно получиться. Именно сейчас или никогда. Именно у тебя или ни у кого".
-- Смотри, -- сказал Нап, подбирая отработавший транслятор, -- потом скажешь, что я спровоцировал. А я всего лишь не успел предостеречь.

-- Говорить буду только с Зеноном, -- предупредил Эссима возникшего перед ним эксперта и повернулся к нему спиной. Эксперт не поленился выполнить обходной маневр, чтобы вновь предстать перед собеседником.
-- Зачем Эссиме был нужен мемограф?
-- Не скажу, -- ответил он и рассмеялся, потому что почувствовал, как целые полчища "невидимых экспертов" выбиваются из сил, пытаясь просканировать его пустые мозги. -- Я буду говорить только с Зеноном. Послушай, чудик, у тебя есть один способ добыть из меня информацию: достань своего экса из прибора и веди сюда.

Увидев Эссиму на смотровой галерее, Зенон позволил себе удивиться. Вопреки природному аритаборскому хладнокровию, он даже не попытался скрыть своего удивления.
-- Альбианин?
-- Что тебе известно об альбианах? -- перешел в атаку Эссима. -- Ты, манустральный контактер, что-нибудь можешь сказать об этом явлении?
К удивлению Эссимы, Зенон стал думать и скоро вспомнил.
-- "Альбианским экспериментом" называлась попытка бонтуанцев привить цивилизацию в координате, центрально-симметричной Аритабору.
-- В манустральной зоне, -- добавил Эссима.
- - Насколько мне известно, цивилизация ушла в провал на стадии ранней фактуры.
-- Считай, что вышла...
Зенон недоверчиво оглядел собеседника.
-- Предположим, вышла...
-- Мы можем закрыть архивные бреши начальных уровней, и вам не придется рисковать с посредниками на антигравитантах.
-- Он издевается над нами? -- обратился Зенон к висящему рядом эксперту.
-- Послушай, экс, -- рассердился Эссима, -- мой корабль уже стартовал к границе зоны. В твоем распоряжении не слишком много времени. Мне безразлично, что станет с твоим Ареалом, но я утешусь тем, что дал ему шанс.

Вернувшись на корабль, Эссима прогнал Кальтиата с пульта.
-- Ничего не трогай. И вообще, сделай одолжение, уйди с глаз...
Нап засуетился.
-- Так мы летим или не летим? Ты пригласил их сюда?
-- Нет, но, думаю, Зенон скоро пожалует. Не полный же он идиот. -- Перед носом Эссимы застыли два скрюченных пальца Кальтиата, что соответствовало второму типу "включения" обсуждаемой особы, а именно -- естественно-микрополярному.
-- Имей это в виду, -- предупредил Нап.
-- Паршиво, но небезнадежно.
-- Корабль в дрейфе. Через минуту мы могли бы зайти на транзит.
-- Мне надоело! -- рассердился Эссима. -- Позволь мне, наконец, делать ошибки. Эта жизнь в стерильном пространстве становится невыносимой! Она не стоит убитого времени! Я хочу, наконец, ощущать реальность, а не имитировать ее! И твои дурацкие советы меня больше не интересуют.
-- Знаешь что, дорогуша... -- Нап многозначительно уперся пальцем в плечо собеседника, -- можешь возвращаться на Копру и кричать там на кого угодно. А в отношениях со мной я попросил бы соблюдать тишину.
-- Уйди, -- взмолился Эссима, -- будь любезен. И забери своих гадов из рабочих отсеков. Этим самым ты внесешь грандиозный вклад в мой безнадежный проект.
-- Проект... -- передразнил Кальтиат и с презрением направился к лифтам. Под "подолом" его двигательного кокона мелькнул пунцовый рыбий хвостик. Из-под кресла навигаторского пульта торчал точно такой же, не решаясь пересечь территорию под пристальным взглядом командира корабля. -- Не ты ли говорил, что реальность -- одна из разновидностей иллюзорных миров?
-- Наиболее устойчивая разновидность, -- напомнил Эссима. -- Именно это в ней и привлекает.
-- Привлекает... Тебя привлекает все абсурдное и недоступное, а значит, реальность тебе противопоказана.

С той поры, как бытие и скитания в обществе Нап-Кальтиата вошли в привычку, Эссима приобрел колоссальный опыт борьбы с блуждающими эфемерными субстанциями самых изощренных модификаций. На борту корабля это приняло характер физкультуры, развивающей лучшие качества организма. На этот раз в изобретательности Эссима превзошел сам себя, утрамбовав в пол свое рабочее кресло. Сделал он это ради пунцового образования, которое никак не хотело вылезать из укрытия. На месте торчащего хвоста вмиг образовалась ровная площадка. Это вдохновило автора на поиск новых дизайнерских решений интерьера. И он, один за другим, утопил в дисковой панели все управляющие пульты. Стоя на ровной площади пустого зала, он захотел видеть над собой только звездное небо, и полусфера зажглась россыпью светил, среди которых аритаборская туманность уже не была доступна зоркому глазу. Он погасил лифтоприемники, оставив лишь коприанский диск, застелил верблюжьим ковром плоскую разметку панелей. Затем вынул из неприкосновенных запасов насадки газовых фильтров, хранящих аромат хвойного леса девственной планеты, и прихлопнул голограмму волосатого паука, притаившегося в шерстяном ворсе.
-- Учти, -- предупредил он Кальтиата, -- подпустишь дуна в неудачный момент - конец света будет на твоей совести.
-- Это не мой... -- отозвался Нап. -- Паук соскочил с фильтра. Ты записал его вместе с запахом.
-- Я предупредил.

Свою голографическую копию Эссима посадил на ковер посреди зала, придал ей философскую позу, а сам, отправляясь по отсекам, вооружился "распылителем" псевдоформ, забившихся в щели извилистого пространства корабля. Чем ближе к периферии, тем больше вероятности было сломать себе ноги об игрушки Кальтиата: бесполезные развалины быта и вполне пригодные к употреблению вещи, которые Эссима потерял когда-то и с тех пор отчаялся найти.
-- Мог бы раз в жизни навести за собой порядок, -- ворчал он, в то время как виновник беспорядка, уединившись на самой дальней "помойке", выпасал очередную амфибию. -- Хотя бы в порядке эксперимента. Ты пожег мне все покрытия. Что за необходимость пользоваться такими высокими мощностями? Лень отрегулировать гравитацию? Отстегну когда-нибудь отсек... клянусь! Так и знай.
Закончив обход, Эссима вернулся и застал свой голографический образ в полном смятении чувств. Копия, утратив ясность очертаний, валялась на ковре и выкусывала ворсинки из реликвии, хранившейся на корабле со всеми почестями подлинных шедевров. Этот ужас словно выкарабкался из глубины мемо-сферы и напугал создателя неожиданной откровенностью впечатлений. Псевдоформа стойко боролась за жизнь, но была побеждена, и встревоженный Эссима сел под звездным куполом, пытаясь сделать единственный верный шаг к пониманию своего виртуального испуга.
-- Он явится, -- говорил себе Эссима и видел фигуру экса на том конце коприанского транспортера. -- Каким бы несовершенным ни казался этот мир, он не может так просто уничтожить самого себя. Абсолютно удачлив лишь только тот, кто в нем не родился. Значит, я и никто другой. -- Перед ним упал продолговатый предмет, невесть откуда взявшийся, и утонул в ворсе. Эссима успел разглядеть мертвую рыбу, словно отделившуюся от звездного свода, и ужас предчувствий подступил еще ближе: Нап, который прежде не "производил" мертвецов ; безлюдная оболочка болфа, дрейфующего у эпицентра аномалии, и глупая перспектива интеллектуальной дуэли с посредником -- эксом, не вполне изжившим аритаборские амбиции. Он провел рукой по ковру. Рыба исчезла, но холод от нее проник в ладонь, пополз вверх по кровеносным капиллярам. Эссима закрыл глаза. -- Если увижу ее -- пойму, что происходит. Если не увижу..."

Зенон возник в кольце лифтоприемника не в самый удачный момент. Не утруждаясь церемонией, ступил на ковер. Он оглядел картинку космоса и скорбную позу Эссимы, который, казалось, ничуть не удивлен его визитом, оттого не считает нужным реагировать.
-- Мы не похожи, -- обратился он к хозяину корабля, который впервые предстал перед ним без нательной защиты, -- абсолютно не похожи, но потомки станут изображать нас одинаково.

Меньше всего на свете Эссиму волновало то, каким образом его персона будет выглядеть в наскальной живописи Нового Ареала. Его затягивало сомнамбулическое состояние, холодное и вязкое болото, кишащее дохлыми тварями, -- тюрьма его блуждающего рассудка ; физическая боль, пострашнее розового огня, на котором его поджарят вернувшиеся из провала аритаборцы.
-- Я навел справку об Альбе, -- доложил Зенон. Эссима оторвал пустой взгляд от ковра и вонзил его в темноту межгалактической прослойки у пограничной зоны. Экс с любопытством заглянул в глаза собеседнику. -- Я навел справку и убедился, что Копра рано с тобой попрощалась. Такой феномен нужно изучать. Феномен существа, для которого отсутствует предел самоконтроля... Если я не прав, возрази. -- Он встал перед Эссимой и с удовольствием отметил, что взгляд собеседника сквозь него беспрепятственно достигает черной границы зональной пустоши. -- Ты можешь себе позволить не подчиняться законам Естества, потому что имеешь выбор... Существо твоей природы слишком самодостаточно для того, чтобы снизойти до контакта с нами. Это мы должны просить твоего покровительства. -- Он еще раз заглянул Эссиме в лицо и не обнаружил в нем ни тени участия. -- Альба ушла в провал на стадии ранней фактуры. В манустрале развитие невозможно. Стерильное состояние планеты было зафиксировано слишком достоверно, чтобы надеяться на нелепые чудеса. С тех пор в зоне альбианской координаты много раз просчитывалась мемо-проекция Аритабора. Слышишь меня, альбианин? Ты -- псевдоманустрал, но твои псевдоманустральные возможности вполне можно использовать для контакта с посредниками. Коприане погорячились и теперь просят тебя задержаться.
-- Если я откажусь?.. -- спросил альбианин.
-- Им придется задержать тебя силой. Это не лучший метод. Будет неплохо, если ты сам примешь решение.
Перед неподвижно сидящим альбианином упал холодный предмет, и верблюжий ворс вмиг перекроил его цилиндрические очертания в нечто безжизненное ихтиоморфное.
-- Это поможет справиться с проблемой, ради которой ты полез в мемограф, -- объяснил Зенон, -- считай, что подарок от бонтуанского ЦИФа: обрывки оригинала из мемуаров землянина. Ты ведь признаешь только подлинник? Мои слова для тебя ничего не значат. Этому землянину ты обязан своим природным чудом. Попробуй разобраться в генетической родословной. Из самого мощного мемографа ты не выцедишь столько информации, сколько содержит эта консервированная бумага. Я могу понять масштаб трагедии... когда рушится то, во имя чего ты живешь. Но чем раньше уничтожить иллюзию, тем больше сил для того, чтоб начать новую.
Рука Эссимы потянулась к предмету. Застежка цилиндра хрустнула, и перед ним рассыпались беспорядочно исписанные листы.
-- Конечно, ты вольный странник, -- продолжил Зенон. -- Но если хочешь помочь коприанскому проекту, тебе быстрее, чем кому бы то ни было, удастся законтачить с Аритабором.
-- Контакта не будет, -- ответил Эссима. -- Пока я жив, никакого контакта с Аритабором.

УЧЕБНИК
ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

Мемобилизация

Культурная традиция Ареала приписывает авторство теории посредникам. Культурная традиция Аритабора отказывается от авторства в пользу Ареала. При всем уважении к обеим сторонам я не могу не обратить внимания на примечательный факт: Книга Искусств начинается с описания одного из самых ярких примеров мемобилизационного явления -- Летаргических дун. Писали ее, безусловно, аритаборцы, однако вдохновение черпали из внешнего мира.

В свое время Летаргические дуны "сдвинули крышу" не одним лишь странствующим романтикам. Это явление рассматривалось со всех научных направлений и со всех направлений обрастало гипотезами. Сюрреалистические миры, плавающие в пространстве и не всегда имеющие пространственно-временную привязку . Прототипы таких видений иногда встречаются в реальности спустя миллионы лет, а иногда не встречаются, что дает основание говорить о полной временной абракадабре. Несложный анализ образов, характерных для Летаргических дун, свидетельствует о том, что слепок некой эфемерной картины (будь то цивилизация или отдельно блуждающий артефакт) был выполнен в момент кризиса, оставляющего мало шансов на дальнейшее существование. Объяснить структуру дун можно по-всякому. Благо что ни один экспонат за всю историю Ареала ни разу не дался живьем в руки исследователя. Но объяснить причину возникновения, логическую природную подоплеку процесса особенно много желающих не наблюдалось. За эту проблему взялись агравиталисты и для начала поставили феномен Летаргических дун в один ряд с таким явлением, как ИЗИ-технологии, которые в свое время чуть было не поставили точку в истории цивилизации. И которым, до некоторых пор, не находилось аналога в естественной природе.

Мемобилизация определяется как побочное явление любого рода естественных агравитационных процессов в критической фазе развития. Кратко, а главное, емко. Чтобы осмыслить сие благозвучие, придется обратиться к бытовым примерам, но прежде перечислим хотя бы основные разновидности процесса:

СБРОС -- наиболее примитивный тип, характерный для универсальных, серийных искусственных систем, которые обладают свойством сине-зеленых водорослей воспроизводить себя в самых неблагоприятных условиях.

КОНСЕРВАЦИЯ (фиксация) -- по-человечески говоря, паралич. Характерен для сложных систем, многоуровневых, не приспособленных к самовоспроизводству.

ТРАНСЛЯЦИЯ (транспортация, иногда - тиражирование) -- прерогатива главным образом естественных, природных образований или искусственных гибких систем, органично вписанных в окружающую среду.

Способов мемобилизации на самом деле много. Никаких четких рамок и правил не предусмотрено. Способ мемобилизации задает исключительно ЕИП (по четвертой фигуре -- феллалиуму). Ничего мадистогенного. Все решается рефлекторно на макрополярном уровне: сбросить информацию, заархивировать, продублировать, трансформировать, регенерировать и так далее. В природе Естества имеются свои соображения целесообразности. В природе разумных существ эти соображения не всегда находят понимание. Главное, что в основе процесса лежат удивительные свойства мемо-субстанции: врожденная способность к агравитационной адаптации, возможность делать двойников вне пространственно-временной привязки. В свое время это наглядно демонстрировали опыты с ИЗИ. Если б не способность к стихийной агравитации, вряд ли мощность ИЗИ могла бы навести ужас на своих создателей. Проблема заключается в том, что в ИЗИ-времена любой отрыв от пространственно-временной координаты автоматически означал потерю контроля. Собственно, с тех времен проблема принципиально не изменилась.

Теперь, как и прежде, мемобилизационные явления протекают в природе естественным самотеком, не контролируются, а лишь констатируются по мере протекания: гибнет планетарная фактура - возникает аналогичная на другом краю ойкумены и развивается примерно по той же исторической "ДНК". Казалось бы, природа не утруждает себя разнообразием форм. На самом деле погибшая фактура не выполнила своего "кармического" предписания, на очереди следующая попытка. Допустим, она не очень удачна, и вот вместо дубликата новые Летаргические дуны.

Раздвоение "призрака", "манустральные" двойники с мертвых петель, та же мемобилизационная природа явлений. "Помехи перехвата" -- классический ее пример. Даже компьютер, прежде чем стереть файл, должен убедиться, что пользователь не будет потом раскаиваться. Уровни и масштабы явления могут быть любые. Перед кончиной больной иногда чувствует себя лучше -- тоже мемобилизация. Прежде чем погаснуть, звезда горит ярче, а перед тем как звенит будильник, особенно хочется поспать . Эти мелочи жизни обладают скрытым смыслом глобального миропорядка (назовем его рефлексом нереализованных возможностей). Вот еще пример-тест, который прекрасно работает на существах WW -расы. Попробуйте нарисовать штук двадцать отрезков на листе бумаги (не линий и лучей, а именно отрезков), любой длины, и поглядите: последняя точка (штрих, черточка), ограничивающая отрезок, в подавляющем большинстве случаев будет чуточку жирнее исходной. Почему? Луч, выходящий из произвольной точки пространства, может продолжать себя сколько угодно. Ограничив его, вы прервали процесс. Объяснение элементарне: точку расперло от нереализованных возможностей.

Те же процессы обнаруживаются и в более сложных формах бытия. Допустим, мистер А с детства мечтает поступить в институт. Мистеру Б все равно, куда податься, лишь бы откосить от армии. При равных интеллектуальных возможностях статистика такова: мистер Б, скорее всего, поступит, а мистер А -- пролетит. Совсем не потому, что у А на экзамене будут дрожать колени. Вероятность поступления у обоих одинакова, пятьдесят на пятьдесят. При этом Б вряд ли повторит попытку в следующем году, а мистер А наверняка это сделает, то есть уменьшит потенциал нереализованных возможностей. Это, в свою очередь, уравняет вероятность положительного конечного результата. Фактически картина будет выглядеть примерно так: у А вероятность поступления в этом году упадет до сорока процентов, а у Б -- возрастет до шестидесяти.

Коварная штука. Где угодно нарвешься. Если знать толком все нюансы и закономерности, можно неплохо заработать и на карточной колоде, и на аналитических прогнозах, что, впрочем, сильно друг от дружки не отличается. Знатоки Е-полярных закономерностей сравнивают мемобилизационные процессы с некой энерго-информационной фектацией в природе ЕИП и утверждают, что законы ее поведения не слишком отличаются от общих законов энергетического баланса. Но конкретных мировоззренческих прорывов в данной области познания пока не предвидится. В связи с этим (и в контексте сюжета) повис один существенный вопрос. Какова природа мемобилизационных образований, особенно если это продукт трансляции? Все зависит от качества работы. Информационщики решают эту проблему так: если природе лень приложить усилие -- это будет похоже на Летаргические дуны. Если она постарается -- получится чистый "манустральный" двойник или псевдоманустрал, имитирующий природу прототипа, обычно бестолкового навигатора. Такого сорта двойник несамостоятелен, вторичен, недолговечен, но впечатление производит вполне натурального. Фактически это даже не манустрал. Так, одно название. Манустральным можно назвать только способ его возникновения. В сущности, это копия природы с самой себя. Впрочем, как и Летаргические дуны - две крайности одного явления. Между ними можно поместить длинный ряд экспонатов, достойных будущего музея агравиталистики. На самом деле природа не так уж ленива, и Летаргические дуны -- явление наиредчайшее. "Манустральных" же двойников пока что никто сосчитать не брался.

Глава 3

Звезды на окраине зоны светили чрезвычайно ярко и наполняли отсек естественным светом космоса. Звезды светили, как пограничные маяки заплутавшему в песках каравану. Их свет впитывала скорченная бумага, и Эссима, лежа на ковре, рассматривал конфигурации созвездий сквозь рукописный текст. Корабль несся по траектории блуждающего астероида и не делал попыток придать своему движению смысл. Время от времени Эссима извлекал из текста фразы и произносил громко, чтобы Нап-Кальтиат имел возможность оценить их, находясь на дальней периферии. Время от времени он заливался хохотом, вчитываясь в новые слова, или выбрасывал страницы, едва начав.
-- Дом на спящем вулкане, -- произнес он и положил свернутые страницы под голову. Воображению представилась странная картина, и он пожелал вникнуть в ее детали. Дом на вершине высокой горы, выстроенный то ли самоубийцей, то ли романтиком, мечтающим приблизить себя к небесам. Но от небес отделилась толстая перепончатолапая жаба, спустилась и ударила в грудь липким языком. Таким способом Нап обычно проверял реакцию. В лучшей форме Эссима со второго раза ловил тварь за язык. Теперь в мгновение он пропустил сотню ударов, один из которых пришелся в глаз. При таком удручающем результате теста навигатора ни один Кальтиат не решился бы зайти на борт. Существа этой расы страдали патологической осторожностью, хронической ипохондрией и занудливым характером. Если среднестатистический параноик перед стартом дважды тестировал системы корабля, то Кальтиаты не делали этого принципиально. Миллион тестов не способен был убедить их в абсолютной полетной надежности. Нап сполна был наделен всеми кальтиатскими "добродетелями", кроме одной, -- врал, не испытывая угрызений совести. На этом фоне любая добродетель давала сбой, поскольку Эссима, как ни старался, так и не мог понять, действительно его друга не интересует мадиста? Или это тактическая маскировка? Интуиция предостерегала и настораживала: Кальтиаты не так уж уязвимы и безобидны, как их постаралась сделать природа. Но, с другой стороны, интеллектуальный уровень этих созданий был сильно завышен общественным мнением. Поймать за язык распоясавшуюся жабу Эссима мог даже в состоянии сна. Стоило подставить ладонь и выждать момент прямого попадания. Через десяток ударов тварь ловилась автоматически. И Эссима вскоре вернулся к раздумьям, наматывая жабий язык на запястье.
-- Дом на вулкане, -- повторил он. -- Кто же на вулканах строит дома? Земля, должно быть, один к одному похожа на первобытную Альбу... То, что грело, - может обжечь. То, что давало крышу, -- может стать могилой. Аритабор из другого логического порядка. Нап! -- крикнул он. -- Ведь посредники не знали, что такое вулкан?

Язык амфибии тощал, бледнел, но не кончался. Что также свидетельствовало не в пользу кальтиатского интеллекта. "Если б я делал игрушку, -- думал Эссима, -- она бы непременно кусалась и дралась за право получить свой орган обратно". Но Нап по природе никогда не был ни жадиной, ни агрессором. Он обладал свойством отдавать себя целиком по первому требованию кому попало. Даже самая черная неблагодарность не могла испортить удовольствие глобального самопожертвования. Не исключено, что именно доверчивость кальтиатов сделала их легкой добычей мадисты, а затем и мадистоозабоченных фактурологов.
-- Что скажешь? -- повторил Эссима.
-- Что сказать? Может быть, не знали...
-- Эти штуки, -- он поднял вверх моток жилы, на котором повисало выбившееся их сил животное, -- до знакомства со мной имели другой внешний вид?
-- Кто знает... Может быть, имели...
-- Попробуй мне слепить химеру с рукописного текста.
-- Он слишком древний.
-- Что? Утрачена ментаграмма?
-- Не в этом дело.
-- А в чем же?
-- Манипуляции с древними подлинниками нежелательны.
-- Почему?
-- Потому что твоя планета, альбианин, нестабильна... Консервированная древность все равно что "аннигиляционная бомба". Ты можешь притащить за собой хвост, который столкнет равновесие агравитации.
-- В каком направлении?
-- Это уж... смотря как применить... -- рассудил Кальтиат. -- Если текст каким-то образом касается альбианской истории, я бы на твоем месте постарался от такого подарка избавиться. Не известно, с каким умыслом тебе подсунули его.
-- А ну-ка, вылези, -- Эссима выпустил жабу, -- надо поговорить. -- Пока его товарищ тащил свое трехметровое естество в направлении навигаторской, он аккуратно собрал с пола разбросанные листы.
-- Что? -- удивленный Кальтиат возник в контуре лифта.
-- Сделай мне одолжение, свяжись с Копрой, скажи, что я согласен на них поработать.

Совсем не таким уж звездным показалось Эссиме небо над коприанской галереей. Совсем мертвым и бледным, как угрызения совести творца перед сотворением космоса. Здесь светила одна звезда, всем и каждому. Испокон тысячелетий. Именно ее мерцающих протуберанцев дожидался эксперт, не рискуя оставлять в одиночестве неожиданно сговорчивого партнера. Полупрозрачное экспертово тело румянилось в бликах, искрилось в припадках долгожданного счастья.
-- Надо обратить внимание на длительность четвертой фазы. Первые три короткие. Затем на четверть длиннее. Она для Эссимы будет наиболее благоприятна. Надо пропустить критическое количество циклов.
С той же частотой у Эссимы наблюдались судороги в коленях - три короткие, одна долгая. А через критическое количество циклов ему захотелось подфутболить эксперта, чтобы он до конца света соскребал себя с потолка.
-- Через каждые восемь циклов я смогу вернуть Эссиму. Интервал между ними достаточен. Главное, удержать ориентир.
Заметив бледный вид коллеги, эксперт сбавил обороты.
-- Вряд ли Эссима столкнется с посредниками, -- заверил он. -- Агравитационный контур уже за пределом. От ментасферы осталась условная оболочка. В этой фазе планета кишит остаточными псевдоформами. Они не должны представлять опасности.
-- Разумеется, -- проворчал Эссима, -- после того, что Нап устроил на корабле, у меня иммунитет на все разновидности псевдоформ.
-- Задача Эссимы, -- уточнил эксперт, -- не заключается в том, чтобы наводить порядок в трансманустральном пространстве планетарного тела. Задача Эссимы заключается в том, чтобы проанализировать остаточные инфополярные образования в пульсирующих зонах. Копра должна знать, способны ли эти участки выполнять роль носителя информации в данном манустральном диапазоне.
-- Эссима это давно усвоил.
-- Эссима не должен пытаться вступить в контакт на данном этапе. Информационный всплеск может стимулировать динамику фазы.
-- Ты нейтрален в этой среде, -- подключился к разговору Зенон, -- а значит, информационных инверсий провоцировать не должен.
-- Это все, что вам нужно от моей персоны?
Зенон вгляделся в бледно-звездный пейзаж, обрамляющий розовую планету, и обвел на плоскости обзорной панели трехзвездие, имеющее явно искусственный вид на фоне астрофизики зоны.
-- Это база, -- сказал он, -- способная активизировать в провале планету массой, в десятки раз превышающей массу Аритабора. Если я начну вычислять манустральный код в процессе работы, первая же погрешность похоронит затею.
-- Вместе с базой, -- добавил эксперт.
-- Идея заключается в том, чтобы посредники имели возможность корректировать процесс. Ты должен организовать такие переговоры.
-- Что если это не в их интересах?
-- Мы должны быть уверены в том, что посредникам известно о последствиях происходящего.
-- Если контакта не произойдет, вы будете вытаскивать планету вслепую?
Ответа не последовало.
-- Хорошо, давайте начнем...

За спиной Зенона, на транспортной площадке, аккуратно и недвусмысленно были разложены защитные доспехи, от одного вида которых Эссиму бросило в дрожь. Такого уровня прогресса не видал отродясь ни один проходчик аномалий. Костюм имел столько степеней защиты окружающей среды от неблагоприятных воздействий на нее визитера, что, облачившись в него, даже коприанин выглядел бы нейтральней песочной пыли. Все детали были любовно подогнаны по фигуре Эссимы, от протектора подошвы до шлема, в котором при беглом взгляде насчитывалось как минимум три жесткие оболочки со стерилизующими прослойками. Пробить такую броню были неспособны даже направленные сигналы "навигатора".
-- По крайней мере, -- оправдывался Зенон, -- ты сможешь думать... не создавая ментасферных помех.
-- О чем же я должен подумать, -- ужаснулся Эссима, -- чтобы сдвинуть фазу агравитации?
-- Эта защита позволит тебе чувствовать себя раскованно, -- объяснил эксперт.
-- Спасибо, я прекрасно себя контролирую.
-- Ты отвратительно себя контролируешь, -- возразил Зенон, -- но дело не в этом. Копра заинтересована получить тебя обратно невредимым. Поскольку отправляешься первый раз, опасаться нечего. Ты не зафиксирован в Аритаборских "архивах", рефлекторной инверсии быть не должно. Думать можно. В этой защите можно не опасаться даже падения с высоты и провала в зыбучих песках. С другой стороны, никто не знает, что там за обстановка. Главное, не доводить до крайностей. Мы вытащим тебя в любом случае.
-- Даже по кускам? -- улыбнулся Эссима. Эксперт воспринял это как личное оскорбление.
-- Защита такого уровня не пробивается извне, -- занервничал он, -- защита выдерживает давление...
-- Ладно, верю, что вы доверяете мне так же самозабвенно, как и я вам. И совершенно правильно делаете. -- Поежившись под пристальным взглядом коллег, он полез в объятия чудодейственной оболочки и вскоре был всецело поглощен ею. -- Немного нелепо, но ничего. Жить можно.

-- Жить нужно, -- поправил его экс. Это была последняя фраза, которую услышал Эссима, прежде чем вой голосников оглушил его. Такая мелочь, как акустическая защита, в скафандре почему-то не работала. Горячий туман висел под стеклянным сводом площади. Пески, казалось, просочились всюду, и воздух дрожал от натужного завывания бури. Лифт выбросил его на темную сторону планеты, и, прежде чем рассвет застиг его на месте, а полуденный зной поджарил на огненной сковороде, Эссима предпринял попытку встать на ноги. Он не смог даже опереться на колени и остался лежать, оглушенный и раздавленный темнотой и одиночеством. "Этого я боялся всю сознательную жизнь", -- подумал он и захохотал. Голосники невольно притихли. От хохота Эссиме стало легче, и он, сделав повторное усилие, сел, поджав под себя колени, и попытался отстегнуть шлем тем же приемом, что пользовался Зенон, застегивая его. Но не тут-то было. Инфоинженеры умели делать искусные замки, а напрасные физические усилия могли подорвать и без того ослабленный боевой дух разведчика. Эссима вцепился перчаткой в локоть, на который под нательной одеждой были намотаны листы мемуаров, и попытался сдвинуть их к кисти руки. Свиток благополучно достиг запястья, но перчатка, как и шлем, не поддавалась вскрытию. Это начало приводить Эссиму в бешенство. Сделав над собой еще одно усилие, он поднялся на ноги и, шатаясь, побрел к спуску в подземелья. Спуститься у него не получилось по причине еще более нелепой: ноги отказались нащупывать ступени, а руки -- держаться за опоры. Он упал вниз через пустую шахту подъемника, приземлился на основание шлема и впервые подумал с теплотой о своем защитном снаряжении. Эйфория быстро прошла. Он разбил подвернувшуюся под руку стекляшку и попытался разрезать рукав в самом тонком месте. Черта с два! Он исполнил пляску отчаяния на дне колодца, изрядно вымотался, но первые лучи восхода, проникнув вслед за гостем на глубину, указали ему коридор, помятый завихрениями урагана. Эссима проник туда вслед за бликами света и удивился узорам стен, выполненным светопроводящими волокнами стекла.
-- Странно, -- произнес он. -- Такая красота... достанется коприанским кровососам. -- Он постучал по стеклу. Звук понесся эхом по туннелю и вскоре вернулся с другой стороны. -- Все достанется этим кретинам. -- Он полез на другой уровень, где эху было просторнее бегать по пустым закоулками одичавшей планеты. Осколками стекла он выстукивал световоды, дожидался ответа и лез дальше, пока приглушенный звон не указал ему направление сквозного туннеля. Здесь, по его расчетам, можно было наткнуться на более существенные останки цивилизации. "Должен же быть хотя бы элементарный набор инструментов для вскрытия...", -- рассудил Эссима и пустился на поиски.
До зенитного солнцестояния над ближней платформой можно было успеть обернуться. Он еще раз продублировал запрос. Коридор был слишком широк для пустого перехода. "Не могло не остаться, -- успокаивал себя альбианин, -- хотя бы лучевого резца". И душа стремилась вперед. Ему грезились интерьеры аритаборских мастерских, колющие и режущие инструменты вереницей выстраивались в сознании и в том же сознании поочередно применялись к делу. Еще немного и Эссима готов был поверить в то, что сила мысли способна творить чудеса. Еще чуть-чуть... но неожиданно светлое предчувствие уперлось в воспоминание об остаточных трансманустральных объектах... Так неожиданно и так некстати, что вскоре размышления о псевдоформе стали доминировать. Эссима уже не сомневался: у входа в мастерскую обязательно будет висеть какая-нибудь дрянь, похожая на коприанского укротителя иллюзий. И не ошибся.
Дрянь стояла, закрывая собой узкий проход сквозного туннеля, отделяющего Эссиму от конечной точки маршрута. Ни обойти, ни перепрыгнуть это псевдообразование в здравом рассудке не представлялось возможным. Увидев это, озадаченный альбианин предпочел скрыться за парапетом сухого фонтана, расположенного напротив. Времени было достаточно. Обстановка требовала анализа .
Эссима притаился за клумбой, боясь тронуть обрывки лианы, чтобы не наделать шороха в мертвом царстве. Он оглядел застывший каскад, представил себе его первозданную форму, и блики огня заплясали по стенам в его утомленном воображении. Он решил: если выберется из передряги, обязательно устроит на Альбе что-нибудь похожее. Чтобы никому не пришло в голову обвинять его соплеменников в хронической лени и невежестве. Чтобы будущих альбиан никто не смел упрекнуть в том, что они превратили планету в помойную яму. Что им нет дела ни до себя, ни до окружающего мира. Чтобы никто не вздумал ставить альбианам в пример аккуратных и изобретательных аритаборцев. Но, поразмыслив еще немного, решил не делать этого.
У прохода напротив иссохшего каскада упрямо торчало трехметровое, волосатое образование, закутанное в лохмотья, с горбом выше затылка. Торчало и задумчиво раскачивалось на одной ноге.
-- Мне бы побыстрее, -- говорил про себя Эссима. Но чудовище не улавливало его телепатических сигналов, продолжало качаться на ноге. Эссима обполз клумбу по периметру и из зарослей сухостоя заглянул в лицо горбуна. Ни глаз, ни носа на лице видно не было. Присутствовали только губы, которые шевелились в ритм качающегося корпуса. Линзы фонтана искажали черты его бледной физиономии всяким неприличным образом. Эссиму осенило. От неожиданности он зацепил стебель. Сухой бутон цветка отломился и с хрустом покатился в пустой бассейн. Существо не отреагировало. Осмелевший альбианин встал перед ним в полный рост, снял чашу с подставки пересохшего фонтана, вынул из нее линзу и отправился обратно.
Отойдя на безопасное расстояние, он обернулся. Существо уже стояло на двух ногах, повернувшись в его сторону. Горб шевелился так активно, что подол балахона хлопал по голым коленям. Эссима прибавил ходу.
К разгару дня он выкарабкался на верхнюю площадь, сел, развернувшись к огненным лучам, и направил луч линзы на запястье. После долгих стараний материал костюма разбух и стал еще прочнее. К моменту, когда светило вошло в зенит, Эссима сто раз потерял надежду. Он пытался найти в защите хоть одно уязвимое место, но зря. Термопротектор был сильнее оболочки болфа. Тогда его осенило, что ситуация гораздо хуже, чем это может показаться на первый взгляд. Что вот-вот придется спасать не репутацию, а шкуру, потому что псевдоформа, от которой он так легко удрал в подземелье, уже добралась до него и стоит за спиной. Только теперь на ее лице прорезались ясные псевдоглаза, исполненные псевдосвирепым взглядом.
Прежде чем Эссиме удалось вскочить на ноги, псевдоформа вцепилась в линзу мертвой хваткой и постаралась стряхнуть налипший на нее антропоморфный предмет. Эссима держался за свою добычу двумя руками, как за спасательный круг. Он попытался стукнуть горбуна подошвой по голой лодыжке, но ботинок пролетел насквозь. Аритаборский абориген пренебрегал свойством вызывать тактильные ощущения, проще говоря, мог легко без него обходиться даже в рукопашных поединках. Таких разновидностей химеры Эссима еще не встречал. Эссима барахтался, путаясь ногами в подоле одеяния, а линза тянула его волоком по площади. Все, на что был способен альбианин, это как следует зацепиться за подол. Так он и поступил. Тряпки рухнули, обнажив бесполого "стриптизера". В замешательстве абориген застыл, растопырив крылья, и выронил линзу. Эссима дал было заднего ходу, но огромный кулак догнал его и отвесил такую затрещину, что в ушах зазвенело, а в глазах поплыло... На секунду он даже потерял сознание. Кулак прошел сквозь слои шлемной защиты и застопорился непосредственно о лобную кость ошалевшего альбианина. Тем же способом кулак вернулся обратно, не нарушив герметичной защиты, поднял стекляшку и, накинув тряпье, поплыл восвояси.
Пока Эссима смог отцентроваться во времени и пространстве, псевдоформа уже вышла в пустыню сквозь слой стекла. Эссима потерял массу времени, обходя это препятствие, и нагнал горбуна, когда тот думать забыл о его существовании.
-- Помоги мне, -- попросил Эссима. Но обращение не достигло сознания псевдоформы. Альбианин забежал вперед, чтоб преградить дорогу. Псевдоформа прошла сквозь него, обтерев тряпкой пыль с костюма. Он схватил псевдоформу за полу одежды и, дождавшись гневного взгляда, протянул локоть. -- Достань рукопись! Достань ее из моего рукава!
Горбун удивленно выпучился. Эссима знаками продублировал просьбу. Псевдоформа удивилась до крайности.
-- Сделай это, дубина, что тебе стоит!
Длинные пальцы горбуна проникли к запястью и вынули на свет стопку свернутых листов, которые тут же разлетелись и, уловив палящие лучи, вспыхнули. Скорченные огарки подхватил ветер. Начиналась сильная буря. Эссиме пора было возвращаться.

-- Что за переполох на Копре? -- Нап-Кальтиат встретил своего друга у лифта и обомлел, увидев вместо физиономии сплошной синяк.
-- Как что? -- сиял Эссима, -- Аритабор продвинулся в своих намерениях убраться в провал. Последний раз на его месте было сплошное газовое облако. Догадайся, кто это устроил?
-- Если я правильно тебя понял, нам тоже пора ноги уносить.
-- Не торопись. Мы арестованы. Копра должна оправиться от горя, прежде чем выпустить нас из зоны.
-- Арест? Какой арест? При чем здесь арест?
-- Когда ты вывихнешь глаз, чем ты себя восстанавливаешь? -- спросил Эссима.
-- Биокорректором.
-- Тащи...
-- Мой корректор может тебе навредить.
-- Если я до сих пор жив, мне уже ничто навредить не может.
-- Кто тебя так отделал?
-- Я упал.
-- На кулак Зенона?
-- С трехкилометровой высоты, дорогуша. На камни.
-- Ты был в Аритаборе?
-- Похоже, я был последним, кто видел планету.
-- Был ли смысл так рисковать? -- возмутился Нап.
-- Был, -- заверил Эссима, -- еще как был. Один грандиозный смысл. Теперь я не буду считать себя трусом.

Глава 4

Сначала небо казалось белым и легким, как верблюжий пух. Потом оно опустилось на грудь. Эссима не смог дышать и различал над собой только шустрые тени. На секунду его глаза заслонило от света, процеженного сквозь пелену облаков, и он увидел брюхо летучей плоскодонки с крючковатыми веслами, сложенными у бортов, услышал треск распущенного паруса...
-- Они не имеют на это права, -- возмущался Кальтиат.
-- Ты о чем?
-- Мы обязаны повлиять на ситуацию, что-то придумать, предпринять какие-то действия...
-- Извини, я уснул.
-- Это случается от безделья. Но мы не можем дрейфовать бесконечно. Они лишили нас даже бортового архива.
-- Ничего удивительного, -- сказал Эссима, поднимаясь с ковра и оглядываясь вокруг, -- тюрьма есть тюрьма.
-- До каких пор?
-- Пока они не перестанут видеть во мне источник опасности.
-- Когда они перестанут?..
-- С такими сложными вопросами обращайся, пожалуйста, к Копре, -- ответил альбианин и пустился на четвереньках по ковру, ощупывая ворс.
-- Как бы не так, -- ворчал Кальтиат, -- они лишили нас даже локальной связи. Это форменный произвол. Попрание элементарных норм приличия. Дикость и хамство, которые меня возмущают. Что ты ползаешь? Что ты ищешь? Манжет? На, забери. Он все равно не работает... Это хулиганство. Иначе не называется...
-- Я предупреждал, -- разъяснил Эссима, поднимаясь на ноги, -- моя миссия не будет легкой прогулкой.
-- Что за миссия такая сидеть на заднице и глядеть в одну точку? Если ты не нужен коприанам, почему бы им не выбросить тебя из зоны? Если нужен, почему бы не использовать?
-- Потому что они не решили, как именно... -- Эссима попробовал закрепить на запястье манжет, но не сработало даже крепление.
-- Сутки напролет ты сидишь и смотришь в сторону Аритабора. Сколько это будет продолжаться? Я имею терпение выждать любые сроки, но каждому усилию должен быть положен смысл...
-- Меня интересует не Аритабор. Скажи лучше, где можно активизировать телескоп, минуя управляющие панели?
Нап подошел к взъерошенному альбианину ближе, чем позволяло защитное поле его доспехов и склонился, как к юродивому.
-- В своих глупых фантазиях, -- произнес он.
-- Дай-ка мне свою маску.
Кальтиат отстегнул верхнюю часть шлема, стащил с шишковидной лысины видеонасадку и в суровом безмолвии застыл на фоне галактических картин внешней панорамы.
-- Почему ты позволил мне уснуть? Ты же знаешь, как я это ненавижу.
Обнаженный глаз Напа моргал, старясь собрать в кучу изображение собеседника. Силуэты Эссимы плавали перед ним в пестром тумане, дрожали и кувыркались.
-- Ты же знаешь, что я теряю ориентиры... Мне это вредно, в конце концов, -- ворчал альбианин, пытаясь при помощи маски восстановить утраченное чувство равновесия, но кальтиатские индикаторы с трудом идентифицировали его зрительный орган. -- Сколько времени я спал? -- неожиданно воскликнул он .
Нап-Кальтиат вырвал маску у него из рук, посадил ее на место и обернулся туда, где сквозь облака бесконечных туманностей должна была угаснуть розовая "звезда" Аритабора.
-- Что случилось? -- но Эссима уже упал лицом в ковер. -- Что? -- тормошил его Нап. -- Что ты увидел на таком расстоянии?
-- Я не вижу, а чувствую, -- ответил Эссима, -- трехзвездие... Оно было там. Теперь его нет.
Небо навалилось на плечи. Белое и вязкое. Он чувствовал тень на песке, что-то проплывало мимо, шелестя парусами. Возвращались плоскодонные лодки, скользили по нему полированным днищем, и он не мог зацепиться, чтобы улететь из плена. Корабли висели в воздухе, а затем стремительно срывались с места.

Каждый раз, отходя от глубоких дум и обнаруживая свое тело в навигаторском кресле, Эссима думал одно и то же: когда-нибудь я здесь умру. Эта мысль являла собой пограничное пространство между реальным миром, насыщенным схемами, программами и картинами практического пилотажа и бездонной пропастью его сюрреалистических погружений. С этой мысли начиналась черная и неблагодарная работа, чреватая скользкими иллюзиями и дерзкими проектами, направленными на то, чтобы отодвинуть эту черту от себя подальше. А в идеале -- забыть о ней навсегда.
-- Я немного расклеился. Не бери в голову, -- обратился он к Нап-Кальтиату, ковырявшемуся в панели телескопа. Панорама проецировала мертвые пятна пустоты, пронизанной невидимыми лучами прибора.
-- Я привык, -- участливо ответил Нап.
-- В другой раз постараюсь держать себя в руках, -- пообещал Эссима.
- - Ты каждый раз стараешься, но от этого никому не легче.
-- Программируешь телескоп через локальный "навигатор"?
-- Это все, что я могу сделать для твоего спокойствия.
Зрелище мутного пятна на месте Аритабора стоило усилий. Эссима оторвал себя от кресла, приблизился к панели и пошарил лучом телескопа по системе Аритабора.
-- В этом градусе был виден треугольник, -- объяснил он. -- Три яркие "звезды", словно соединенные лучами. База агравитации. Последняя отрада Копры.
-- Ты видишь эту базу возле тела планеты?
-- В том-то и дело, что не вижу.
-- Ничего серьезного, -- успокоил его Нап. -- В такой стадии провал... С такой планетой, как Аритабор... никто рисковать не станет. Скорее всего, они убрали ее из зоны.
-- Это коприанская база.
-- Тем более. Зачем держать такую массу у границы системы?
-- Во-первых, массу можно нейтрализовать, -- рассуждал Эссима, обшаривая лучом окрестности коприанских технопарков. -- Во-вторых, я не могу уловить направления ее передислокации, боюсь, это был направленный "транзит". А в-третьих... -- он задумался.
-- Что "в-третьих"? -- любопытствовал Нап.
-- В-третьих, -- продолжил Эссима, -- я опять имею гадкое предчувствие.
-- Куда уж гаже, -- согласился Кальтиат и указал на помехи в контуре панорамы. -- Смотри, как быстро нас запеленговали.
Панель локального "навигатора" отключилась, поплыла вниз, исчезла в плоскости центрального диска. На ее месте возникло экспертообразное сгущение в энергетической оболочке, и Эссима был вынужден вернуться в кресло, чтобы рефлекторно не хлопнуть по нему подошвой.
-- Не надо хулиганить, -- сказал эксперт. -- База ушла к Альбе. Когда работа закончится, Эссима будет отпущен на свободу.
-- К Альбе? - Не поверил Эссима. - Каким образом вы собираетесь использовать ее? Одумайся, коприанин!
Но эксперт не был настроен на дискуссию. Он нейтрализовал бортовой телескоп и ретировался. На его месте осталась прозрачная сфера, в которой, как в аквариуме, барахталась золотистая рыбка.
-- Ты слышал, что сказал этот ненормальный пузырь?
-- Он использует твою планету в качестве теста, -- объяснил Кальтиат. -- Тренажера. Чтобы потом не промахнуться с Аритабором. Он будет вычислять функциональный код. Если б я был уверен, что Альба -- манустральный двойник Аритабора, поступил бы точно так же.
-- Но ты не уверен... -- предположил Эссима.
Кальтиат выдержал паузу длиною в миллиарды световых лет и, когда издряхлевшее мироздание готово было рассыпаться, издал звук, не характерный для речевой акустики. Скорее похожий на вибрацию плавника в жестком поле защитного экрана.
-- Я бы подождал, -- сказал он. -- Либо они скоро нас выпустят, либо им понадобится твоя помощь.
Рыбка металась в сфере, поднимая невидимые волны. Эссима ощущал их ладонью на поверхности светового контура. Тело парализованного корабля плавало в пограничной пустоши зоны, и этот паралич Эссима чувствовал всеми фибрами естества, от затылка до поясницы. Словно вся коприанская охрана вцепилась когтями в его спинной нерв.
-- Как у тебя получаются эти твари? -- приставал он к Кальтиату.
-- Не знаю, -- отвечал Нап. -- Не думал. Это не предмет для анализа.
-- Правильно, -- согласился Эссима, разглядывая рыбку, -- никогда не надо думать. От этого появляются извилины. Нет такой проблемы, ради которой стоило бы морщить мозги. Мир устроен гораздо проще, чем это кажется созерцателю, и гораздо сложнее, чем может представить себе аналитик.
-- Что тебе нужно от меня? -- уточнил Кальтиат.
-- Летучие плоскодонки. Легкие. Быстрые. Необыкновенная конструкция парусов. Ничего подобного на Альбе я не встречал. Но картинка была настолько четкой... Если бы ты попробовал... -- Эссима закрыл глаза и постарался вызвать из памяти то, что уже начинало мутнеть. Крупное насекомое схватило его лапками за нос. Но как только открылись глаза, оно вспорхнуло и зависло неподвижно, сложив крючковатые конечности, словно весла древних альбианских мореходов. На плоском брюшке Эссима разглядел полосы хитина, напоминающие ряд отполированных досок. Осторожно, чтобы не вспугнуть псевдоформу, он обошел вокруг. Насекомое парило, перебирая двумя парами прозрачных крыльев со скоростью пропеллера, переливаясь радужной оболочкой, и вдруг, выпорхнув из-под носа, мгновенно слилось с темным фоном наружной панорамы.
-- Во сне эта штука была побольше, -- сказал Эссима.
-- Может, ты был поменьше? -- спросил Кальтиат.
-- Еще спрашиваешь, за что я ненавижу сновидения... Склюет тебя неизвестная тварь и не очнешься в утробе. А мне это сейчас ни к чему.
-- Что значит неизвестная? Откуда же она взялась в твоих сновидениях?
-- В природе Альбы такого насекомого нет, -- повторил Эссима.
- - Я не умею строить абстрактные псевдоформы.
-- Послушай, все это очень сложно для меня, -- рассуждал Эссима, забираясь с ногами в свое рабочее кресло, -- я не специалист по инфополям и не буду навязывать тебе свои методы взаимодействия с тонким естеством. Ты знаешь, что я могу усомниться в очевидных вещах, но если я что-то знаю, значит, я это знаю. И не спрашивай, почему. Взаимосвязь должна быть. На информационном, матричном или каком-то ином...
-- Связь между тобой и Ареалом?
-- Связь, которая существует всегда между самыми далекими, самыми взаимоисключающими, абсурдными, невероятными вещами.
-- Между тобой и Ареалом, -- повторил Кальтиат.
-- Между Ареалом и моей цивилизацией.
-- Ты полжизни провел в бонтуанских архивах, -- возмутился Нап. -- ты рылся в них как голодный червяк.
-- Да, я рылся... -- подтвердил альбианин, -- и не нашел ни одного исчерпывающего доказательства тому, что Баролианская эпоха был последней.
-- Как может, -- удивился Кальтиат, -- в одном существе уместиться столько невежества! Столько искаженных понятий об элементарных законах природы!
-- Ваш неприступный Ареал всего лишь частный случай этих законов, -- огрызнулся Эссима.
-- Который, заметь, имеет свой логический порядок. Ты этим порядком изначально пренебрег и чего добился? Я тебе скажу, чего ты добился: коприане раскрутят твою Альбу на антигравитантах, получат код доступа в Аритабор, вернут посредников на место, и прежние неприятности покажутся тебе баловством. Потому что с той минуты и до конца дней ты будешь прятаться от своих кошмаров. И кончится твоя карьера не в кресле навигатора, а в заповеднике орканейтралов. Таких же агонизирующих чувственных маразматиков...
Тишина зазвенела прозрачными крылышками, и парочка насекомых пронеслась по отсеку из одного темного угла в другой.
-- Ты закончил? -- спросил Эссима. Не получив ответа, он развернулся с креслом в противоположную сторону. -- Ничего. Эссима умеет ждать. Эссима умеет терпеть. Эссима уже столько вытерпел издевательств и насмешек, что перестал обижаться. А обижаться на буйных Кальтиатов вообще не в традициях моей культуры.
-- Эссима. -- Навигаторский отсек озарила вспышка коприанской связи, и "ртутный" пузырь эксперта повис за его спиной, над пустым местом, оставшимся от некогда рабочих панелей. -- Можно выходить на транзит. Твой доступ в зону Аритабора аннулирован.
-- Как поработали? -- спросил Эссима, пока тело эксперта не успело раствориться.
-- Неважно, -- признался коприанин. Торопиться ему было явно некуда, и, казалось, он был не прочь поболтать со своим недавним пленником.
-- Не удалось нащупать функциональный код?
-- Агравиталистика в этой области пока еще экспериментальна, -- разъяснил эксперт, -- не все теоретически ясные манипуляции возможны на практике. Есть проблемы, решение которых не лежит в одной плоскости с общими принципами постановки задачи. И эмпирически очевидные методы в латентных субпространствах могут быть подвержены деформационным процессам...
-- Короче, -- остановил его Эссима, -- опозорились до предельной возможности.
-- Точнее сказать, -- оправдывался эксперт, -- данный метод решения проблемы не оказался оптимальным.
-- Вот и все, -- обрадовался Эссима, -- а то взяли моду словеса развешивать... Теперь о деле... Вам нужен функциональный код альбианского манустрала?
-- Нужен, -- сознался эксперт.
-- База еще при Альбе?
-- Там.
-- Тогда скажи Зенону, чтобы ждал и освободи мне ветку скоростного транзита.

УЧЕБНИК
ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

Логическое моделирование принципов функционального кода. "Углы дегеона". Пустотные дефектации

Еще одна изнанка старой рубахи. Лебединая песня идентифологии. Точнее, ее агравиталистическая концепция, подпирающая шаткую химеру общей концепции мироздания. В теории АГ! вся эта "зона" непуганой садо-мазо-аналитики носит название "дегеональных конструкций". Начиная с простых "углов" и заканчивая полным истощением интеллектуального потенциала цивилизации. До сложных фигур, по счастью, дело не дойдет, но понятие дегеона лучше усвоить на ближайшей же странице. Тем более эта штука не просто интересна сама по себе, но и не имеет аналога в школьном учебнике геометрии. Термин "дегеон" возник в информатике Ареала после очередной попытки завязать в спираль чистую модель аритаборского аллалиума. То, что вышло, ознаменовало собой невнятный, пространственно выраженный компромисс: уже совсем не аллалиум, но еще далеко не спираль. Клубок для вязания, и то чисто умозрительный.

рис.1

За это кощунство взяли на себя ответственность инфоинженеры Ареала. Поэтому информация безлика. Но логическое моделирование, построенное на дегеонах, позволяет решать совершенно конкретные задачи любой сложности на любых доступных математических символах. Чтобы не усложнять себе жизнь, возьмем нормальный числовой ряд: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12... и представим его как основу пространственно-временного мироздания. С помощью элементарной основы измеряется что угодно, главное знать как...Чтобы "выйти" из f (РВ), ряд придется слегка изменить (сбить с ритма) - каждое число (допустим) последовательно поделить или умножить на любое другое число или что-нибудь в этом роде. Ноль можно сразу отбросить, поскольку ни в одной уважающей себя системе исчислений такого чуда нет. Да и единица, как выражался Хармс, "...особенное число. Она может стоять в стороне как показатель отсутствия счета". Это даже не число, а определитель масштаба. Во многих математических школах Ареала единица отсутствует как понятие. Она признается неким ирреальным, пограничным образованием, наводящим порчу на истинные числовые ряды. А ряды, однако, идут парами: 2-3, 4-5, 6-7... но мы уже отъезжаем от темы.

В принципе, не важно, какую последовательность приять за основу и каким манипуляциям ее подвергнуть. Главное, ясно понимать суть происходящего. Используем в качестве делителя первую пару цифр: 2 и 3. В данной ситуации -- проще не придумаешь. Разделим последовательно числовой ряд на две эти цифры и пронаблюдаем следующую закономерность

КРАТНО:
двум	трем	двум	--	двум и трем	--	двум	трем	двум	--	двум и трем	--
2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12	13
14	15	16	17	18	19	20	21	22	23	24	25
26	27	28	29	30	31	32	33	34	35	36	37
38	39	40	41	42	43	44	45	46	47	48	49
50	51	52	53	54	55	56	57	58	59	60	61
62	63	64	65	66	67	68	69	70	71	72	73
74	75	76	77	78	79	80	81	82	83	84	85
86	87	88	89	90	91	92	93	94	95	96	97
98	99	100	101	102	103	104	105	106	107	108	109
110	111	112	113	114	115	116	117	118	119	120	...

рис.2

Числа по порядку будут кратны сначала двум, затем трем, потом опять двум, потом ни двум ни трем кратны не будут, потом будут кратны двум и трем одновременно, потом опять ничему, потом снова двум, трем, двум -- и на новый круг... Этот порядок будет стабилен вплоть до критических величин. Рассортированные в столбики по принципу кратности, эти вертикальные образования будут олицетворять собой пространственно-временные функции, обладающие различной внутренней природой. Например, f (6,18,30,42...), заштрихованная крест - накрест, обладает универсальным свойством делимости (на 2 и 3), то есть читается одновременно в двоичном и троичном диапазонах. Ее окружают с обеих сторон пустотные функции. Разве это не истинная суть вещей? Стоит в трудовом коллективе появиться незаурядному сотруднику-полиглоту, его тут же облепят со всех сторон беспомощные коллеги, которые, как f (5,17,29,41...), ни в одном диапазоне не прочитываются даже со словарем. Все остальные рабочие места в конторе, как правило, занимают личности полуобразованные, среднесообразительные, не особенно ярко мыслящие, но необходимые штатные единицы. По статистике, их большинство -- дружный состав единомышленников, боевой и сплоченный, несмотря на то, что каждый из них, как f (2,14,26,38...), владеет одним языком, то есть подлежит прочтению в единственном диапазоне (своих должностных обязанностей). Не время сейчас давать оценки стихийно сложившейся закономерности Естества. Сейчас самое время расшифровывать информацию, заложенную в ее сути.

Наше родное измерение универсально, двуполярно и, без сомнения, надежно защищено со всех сторон пустотным субпространством. Эта пустота, соответственно, дает возможность безнаказанно манипулировать АГ!: строить производные и загибать петли. Именно "двоичное" (пространственно-временное) прочтение функции сделало возможным перекрестное построение координат. Проще говоря, образовало пространственно-временную ось, вокруг которой вращается мироздание, поддерживая определенное автодинамическое состояние внутри себя. Только в этой, более-менее стабильной кондиции АДФС может образоваться естественное информационное поле. Прочие измерения лишены этого полезного свойства. В силу своей однополярности они не имеют стабильной природы, презрительно именуются "манустральной зоной", где если даже допускаются некоторые формы бытия, то исключительно мадистогенной природы.

Однако если внимательно приглядеться к схеме (рис.2), можно обнаружить, что это есть фрагмент того же самого аллалиума, анализ вычлененного из него сегмента, который зачем-то пронумерован через слой и напичкан непривычными формулировками (рис.3).

рис.3

Старина аллалиум, как фаршированный перчик, чего туда ни насуй, все равно останется фаршированным перчиком. А конструкторы дегеона, проявив фантазию при изготовлении традиционных блюд, добились неожиданного вкусового эффекта. Сначала они вычленили сегмент аллалиума и произвели логическое моделирование измерений. Затем свернули модель в некий "спиралиум" и снова изучили сегмент. Найдите десять отличий сегмента аллалиума от сегмента спирали (рис.4).

рис.4

Вот и я говорю: все эти дегеонально-умозрительные сооружения призваны лишь надежно сбить с толку. Каждая уважающая себя наука обладает свойством усложнять очевидные факты, а уважающий себя ученый наделен свойством искать истину в ясности и простоте. Различие между двумя сегментами все же есть. Одно-единственное, оно же -- принципиально важное. Угол наклона, с которым располагаются пласты относительно центра. Он не всегда заметен глазу даже на подробных схемах. Именно этот маленький нюанс положил начало одному из базисных понятий практической агравиталистики -- "углу дегеона" и сделал теоретически возможным расчет траектории любой пространственно-временной функции.

На графическом примере дегеона можно рассмотреть даже принцип работы элементарного аннигилятора (см. рис.5).

рис.5

В первом состоянии угол идеально сбалансирован. Функция универсальна и стабильна. Дееспособна, материальна, самодостаточна. Но фигура приходит в движение и в состоянии 2 деформирует ровный угол. Функция отрывается от пространственно-временной оси и, выходя из диапазона реального времени, стабилизируется в 3-ем состоянии. Можно сказать проще: если объект проходит пустотные и манустральные диапазоны, он перестает материально существовать. При дальнейшем движении фигуры универсальная функция может восстановиться в других частотах f (60,180,360,420...) в 4-ом состоянии, то есть на другом Уровне. Но это не важно. Главное, чтобы в ее ряду отсутствовали пустотные и манустральные элементы, а это, в силу колоссальной запутанности дегеона, невероятно сложная задача. Примерно той же степени сложности, что и вычисление функционального кода. Попробуйте-ка два раза смотать клубок абсолютно одинаково.

Выявление кода универсальной аркарной функции слегка облегчается тем, что она устойчива в своем диапазоне и ограничена пустотным пространством. Она реальна и ощутима уже потому, что мы являемся существами аналогичной ей природы. Вычисление же манустрала долгое время считалось задачей теоретической, статистически невозможной. В самой примитивной, вышеуказанной схеме манустрал имеет как минимум три диапазона. Ловить его можно до бесконечности. Даже в локальном пространстве вычисление его кода способно парализовать работу счетных машин, потому что скорость поступления информации будет превосходить скорость ее обработки.

Однако это обстоятельство ничуть не убавило желания разумного Ареала общаться с манустральной средой, а скорее наоборот, подхлестнуло интерес и заставило предпринимать попытки такого контакта, невзирая на отсутствие полноценного функционального кода. Это событие положило начало еще одному глобальному прорыву практической агравиталистики -- изучению свойств так называемых пустотных функций. Все началось с, казалось бы, неожиданного открытия, которое впоследствии стало называться феноменом "пустотной дефектации" (рис.6).

рис.6

Предположим, два объекта манустральной и аркарной природы, находясь каждый в своей ипостаси, решили предпринять контакт с целью обменяться информацией. М-объект транслирует информацию в двоичном диапазоне АДФС и принимает, соответственно, только двоичный диапазон. А-объект транслирует и принимает информацию в двоичном и третичном диапазонах. Что получается в результате? Объект М, передавая полную информацию, бывает интерпретирован лишь наполовину. Объект А, доводя до цели только половину своей информации, бывает интерпретирован полностью. Гипотетический манустрал, наблюдая сквозь пустошь аркарную природу, воспринимает ее адекватно своим возможностям восприятия, не пользуясь услугами Е-инфополя. Весь прочий скрытый (третичный) диапазон существует как бы на подсознании. Он не влияет на полученную картину аркарного мира, но дает возможность построения бессчетного количества виртуальных миров подсознанием наблюдателя. Обитатель же аркарного измерения, наблюдая сквозь пустошь бытие манустрала, невероятно мучается от периодически исчезающих и неизвестно откуда возникающих картин и предметов. Если ? конечно, функция манустрала располагает материальным реквизитом. Из этих самых дефектаций возникают все на свете манустральные проблемы: и циклические провалы, и пустоши, и физическая неуловимость этих, с позволения сказать, эфемерных образований. А также вполне резонный вопрос: как с этим бороться? Скажем, манустралу, чтобы комфортно себя чувствовать в контакте с аркарной функцией, надо, очевидно, найти способ включиться в Е-инфополя, тем самым стабилизировав свое восприятие. С партнером из Ареала вопрос сложнее. Единственная реальная возможность -- грамотно вычисленный угол дегеона (функциональный код). То есть фактически никакой. Исключение может быть лишь в случае доброй воли принимающей стороны. Если таковая воля существует, манустрал, встав за пульт управления АГ!, без усилий настроит прибор нужным образом. Потому что этот код -- эта частота АДФС -- заложен в его природе как код ДНК. Проблема лишь в том, что такой манустрал может настроить агравитацию только в своей родной частоте. Тогда как заурядная мадиста способна улавливать частоты в любых диапазонах. Ведь в природу этой твари заложен сам принцип идеальной, универсальной агравитации. В процессе достижения такого рода совершенства цивилизация пока еще не поднялась с горшка. Но в культурной традиции Ареала пока что не принято приглашать на работу мадисту.

Глава 5

-- Эссима? -- Импульсы связи растекались теплыми волнами в замороженном пространстве отсека. Транзитная ветка выбила корабль в буферное пространство, отделяющее систему Альбы от прочего бытия. Центральный диск зафиксировался, бортовые антенны уловили фарватер. За время путешествия Эссима не притронулся ни к одной панели, ни на секунду не поднялся с ковра. Управляющее оборудование корабля со времен плена пребывало в состоянии глубокого "анабиоза".
-- Эссима, -- настаивала связь коприанской базы. -- Он что, гаденыш, исчез с борта?
-- Он здесь, -- ответил за хозяина бортовой компьютер.
-- Уснул? -- уточнила база.
-- Нет, не уснул.
Корабль выполнил тормозной маневр, погасил наружную защиту и потянулся к маяку Зенона, как дохлая рыба на крючке. Темный купол отсека зажегся узорами созвездий, среди которых шуршала крыльями динамичная псевдоформа -- бессовестный компромисс между бесконечной памятью манустрала и беспросветным склерозом блудного сына Вселенной. Эссима ждал, когда над горизонтом диска всплывет перекрестье пяти ярких звезд в кольце туманности -- созвездие Беглецов. Соплеменники называли его "воротами Ареала", потому что там, над сердцевиной креста, потерялись последние позывные похищенной пришельцами "молнии". Именно туда провожали с надеждой первых альбианских звездоходов. Этим путем Эссима впервые покинул планету, когда почувствовал в себе силы встать у пульта. По ту сторону ворот мироздания он собирался понять, почему обитатели подземелий, способные управлять "молниями" богов, оказались бессильны осмыслить процесс, пролегающий от рождения к смерти. Почему он, зажатый между двумя сечениями бытия, никогда не приблизится ни к одному из них. Почему он, прожив бесконечность, каждый раз боится открыть глаза, чтобы все не пришлось начинать сначала. И каждый раз, когда созвездие Беглецов возникало на альбианском небе, его сердце сбивалось с ритма, а душа устремлялась прочь...

Арка молочной туманности то поднималась на панораме, то проваливалась ниже уровня диска. Траектория полета выглядела импульсивно. Принимающий навигатор явно боролся с помехами агравитации. Эссима пытался на глаз определить свою координату по искажению буферного "мешка". От базы Зенона его отделял один пролет КМ-моста, но агравиталисты опасались использовать мосты вблизи рабочих объектов, предпочитая риску нудные церемонии ручного пилотажа. Даже здесь Эссима чувствовал себя пленником Копры. Дважды пленником в оболочке корабля, готового лететь в еще более жесткую клетку.
-- Эссима! -- домогался Зенон.
Но Эссима жил иной жизнью, в которой не реагировал на звуки и не водил корабли. Он с трудом понимал смысл происходящего и различал вокруг себя только небо, расчерченное крестом пяти звезд и фигуру Кальтиата, преследовавшего парнокрылую псевдоформу. Насекомое спасалось от творца короткими "перебежками", унося на крыльях светящиеся пары атмосферных газов.
-- Ты подумай... -- изумлялся Кальтиат, -- они все еще летают.

База Зенона имела вид неприступного бастиона. Каждый агравиталист, в силу профессиональной специфики, стремился обезопасить от себя окружающий мир. Зенон в этой сфере имел статус дилетанта, и все его действия носили непременный отпечаток самоотверженного усердия. Объект исследования находился в жесткой изоляции от планетарной системы. Тело планеты опоясывало несколько уровней защитных сфер. Полюса были зафиксированы в магнитном поле, не допускающем естественного вращения. Контур экватора по дальней орбите стягивал силовой пояс, словно Альба была не космическим телом, а грудой взрывчатки, способной разнести вдребезги окрестное хозяйство. По контуру ближних орбит крепилось несколько пирамидальных контейнеров, способных вместить в себя средних размеров технопарки. Их присутствие казалось Эссиме совершенно излишним, если только Зенон не собирался складировать в них весь альбианский песок, чтобы лучше обозреть "латентное пространство" планетарных туннелей. Как бы то ни было, но техническая мощь оппонента впечатляла и ужасала чрезвычайно до той поры, пока Эссима не представил себе экса за пультом агравитанта. Его хохот спугнул насекомое и обрек Кальтиата искать эту тварь в беспорядочном ворсе ковра до наступления апокалипсиса.
По всем признакам, Эссима недооценил масштабов интереса всемогущего информационного монстра к своей загадочной персоне. Он не мог понять смысла многоуровневых страховочных нагромождений... "Кто-то кого-то почему-то здорово опасается, -- думал он, -- и совершенно правильно делает". Альба сияла розовыми лучами переменной агравитации, как светится пузырь контейнера в неисправном КМ-лифте. В этом состоянии база без труда контролировала ситуацию. Только в этом состоянии и контролировала. При малейшем смещении планета ускользала в провал. Узлы генерационных станций захлебывались от перегрузки и сияли протуберанцами в верхних слоях атмосферы. Треугольные грани грузовых пирамид отбрасывали блики в буферное пространство и мешали сосредоточиться на их содержимом.
Сначала Эссима был уверен, что контейнеры пусты. По манере креплений, вращения, расположения на орбите позади генерационных узлов -- все говорило о том, что свободное пространство гигантских резервуаров накачано газом. Но одна из пирамид "подмигнула" альбианину, и тот, ни слова не сказав, исчез, едва корабль пересек границу парковочной зоны технопарка.
Зенон встретил у лифта одинокого Нап-Кальтиата с выражением искреннего понимания и глубочайшего сочувствия.
-- Мир летит кувырком, -- сказал экс, -- наш друг упивается гримасами лицедейства. Мир рушится -- он созерцает пантомиму агонизирующей псевдоформы. Мир разбивается вдребезги, он аплодирует полету жука.

В невесомости затемненного пространства пирамиды висел деревянный парусник, едва касаясь килем четырехгранной площади. Его долговязая мачта тонула в темноте, предела которой не было видно. Его широкие бока с рядами пушечных бойниц похрустывали и попахивали сухой древесиной, а винты хищно поблескивали кривыми лопастями, разрисовывая площадь узорами плавающих отражений. В бассейне преломленного света Зенон обнаружил Эссиму, прилипшего подошвами к площади у лезвия киля.
-- Мы предполагаем, что обнаружили галеон, -- сказал Зенон.
-- Ничего удивительного, -- ответил Эссима и толкнул киль. Судно задрожало, затрещало, заметалось лучами по площади, но вскоре поймало баланс и стало совершать ритмичные движения маятника, рассекая плотный газ перед носом альбианина металлической оконечностью брюха. -- Каждый пришелец, едва увидит летающую лодку, радуется, что нашел галеон. В древних языках все свободно плавающие суда назывались фрегатами -- от пустой парусной доски до мертвой планеты.
Зенон приблизился к своему неподвижно стоящему собеседнику, наблюдающему движением киля, словно ритм вселенского маятника.
-- Ваша история несуразна, -- заявил экс, -- мифология нелепа. Попытки выстроить на альбианском материале жизнеспособную фактуру выглядят абсурдно. Тем более в манустральной среде. Из этой дыры не вынырнет и кусок бревна, а ты утверждаешь, что искусственный заповедник вышел из провала цивилизацией, способной заменить Аритабор.
-- А что архивам известно о судьбе бонтуанцев-основателей? -- спросил Эссима и затылком почувствовал, как поставил оппонента в неловкое положение. За время паузы Зенон мог успеть проанализировать миллион вариантов ответа, но истина невидимым образом уже присутствовала где-то рядом в единственном экземпляре.
-- Об их судьбе, -- сообщил Зенон, -- до сей поры ничего не известно. Есть основание полагать, что и в дальнейшем прояснения не предвидится.
-- Вот, -- улыбнулся Эссима, -- и в вашем благонадежном мироздании есть возможность с концами провалиться.
-- Они старались реставрировать древнюю историю Аритабора. У вас нет даже самостоятельной матрицы развития...
Эссима остановил рукой маячащее лезвие киля, и корабль затрясся в конвульсиях, рассылая акустические волны в полости пирамиды.
-- Тебе удалось поймать фрегат, -- сказал он, резко переходя на деловой тон, -- а значит, раскрутить Папалонскую эру...
-- Похоже на то, -- подтвердил экс.
-- В чем же проблема?
-- Смещение началось именно в этот период. После Папалонской эры я натыкаюсь лишь на мертвые артефакты. Твоя задача -- пройти переменный манустрал, оставаясь в контуре агравитации до тех пор, пока я не построю полный функциональный код, достаточный для контакта.
-- Контакта? -- удивился Эссима. -- Ты хочешь отправить меня в преисподнюю, дабы убедиться, что я жив? Или вычленить из меня астральное тело, чтобы увериться в достоверности сущего?
-- Даже не мечтай об этом, -- предостерег экс хитрого альбианина. -- На этот раз я глаз с тебя не спущу. Я последую за тобой повсюду. Даже если от тебя останется астральный субстрат, не рассчитывай, что таким образом ты сможешь выйти из-под контроля.
-- Прекрасно, -- согласился Эссима, натягивая перчатки, -- чтоб тебе удобнее было преследовать меня, сделай-ка для начала векторную гравитацию палубы.
-- Зачем? -- не понял экс.
Но Эссима уже уперся подошвами ботинок в металлическую плоскость киля и, поймав магнитный эффект, бодро пошагал вверх.
-- Что ты собираешься сделать? -- воскликнул Зенон, но Эссима уже преодолел киль и карабкался по доскам днища. -- Эссима! -- пытался остановить его Зенон. -- Ты утратил рассудок. Впрочем, вряд ли ты когда-либо им обладал. Для того чтобы участвовать в проекте, тебе придется ко всему относиться серьезно, в том числе к самому себе.
Пальцы альбианина схватились за нижний выступ бойницы, и вскоре реплики экса утратили видимый адресат, стали относиться скорее к общей сути проблемы, нежели к конкретному индивиду.
-- Невежды! -- громко произносил экс. -- И самодуры есть та универсальная разрушительная сила, перед которой не смогут устоять даже самые твердые основы познания. Обладатель такого оружия может претендовать на любое наследство, даже если это сама цивилизация...
Голова альбианина возникла из темного трюма близ пушечного ствола.
-- Послушай, экс, -- сказала голова, -- когда ты пригласишь меня в Аритабор, тогда и будешь сам выбирать транспорт.

Глава 6

Пирамида окунулась брюхом в стратосферу. Ее нижняя площадь погасла и растворилась. Вверх полезла желтая масса маслянистого облака. Фрегат оцепенел. Первобытная тишина космического вакуума расперла пространство. Киль опускался в туман. Влажные хлопья обволакивали борта судна. Зенон сделал шаг к мачтовым трапам, но Эссима удержал его и заставил прижаться к перилам. Они стояли на капитанской площадке, подпертой колоннами, а жирные пенки тумана подбирались к нижней палубе. Контейнер уползал вверх, уступая жизненное пространство альбианскому свету.
-- Останови, -- встревожился Зенон и поглядел на манжет, чтобы убедиться в герметичности своего костюма. -- Это "манустральный газ". Теоретики говорят, что он способен растворять биологические субстанции...
-- А практики подтверждают, -- согласился альбианин. -- Так что не суетись. Чем больше дергаешься, тем жиже получишься на выходе. -- Он взялся руками за подвязки канатной лестницы, ведущей к мачте, отрезав эксу последний путь к спасению.
-- Мы можем легко обойти скопление, -- предложил Зенон.
-- Да, -- согласился Эссима, -- повернуть к базе, выйти в буфер и дать деру без оглядки до самой Копры. Может быть, это самая безопасная дорога к манустральным контактам, но там я тебе не попутчик.
Желтая "вата" уже поднималась к вершинам колонн. Зенон не спускал глаз с манжетных индикаторов, которые зашкаливало от сигналов биологической тревоги.
-- Это тебе знакомо? -- издевался Эссима. -- Ощущение неуправляемой пустоты, предчувствие бесконечности, за которой смерть кажется пределом желаний. Разве не от этих воспоминаний ты бежал из Аритабора?
-- Я избавился от воспоминаний не для того, чтобы к ним возвращаться, -- ответил экс.
-- Тогда зачем связался с Копрой?
Не получив ответа, Эссима демонстративно возвысился на шаткую "ступень" каната. Ботинки экса погружались в бездну. На поверхности оставалась плавающая ограда капитанского мостика, черная мачта в лохмотьях веревочных трапов да сопла, надувающие горячим воздухом небесные паруса.
-- Торопишься доверять каждому, кто защитит тебя от воспоминаний, -- слышал Зенон. -- Но отказываешь своей цивилизации в праве делать то же самое. Может, Ареалу пошла бы на пользу потеря аритаборских архивов? Твоя природа также несуразна и противоречива. Но, в отличие от моей, еще пугается сумеречных состояний. Пугается, значит, есть что терять. Например, густую кондицию в луже манустрального хаоса... -- голос путался, отдалялся и вскоре растворился в числе прочих проявлений "сжиженного" мироздания. Желтые капли покрыли маску Зенона и парализовали противотуманный эффект неожиданно ярким преломлением света. Когда мутный занавес поднялся над корпусом фрегата, все до единого приборы костюма отказались работать. Внутреннее жизнеобеспечение едва реагировало. Очень вяло, но отзывались системы внешней магнитной защиты, предохраняющие от ударов и потери гравитации. Все остальное оснащение можно было смело выбросить за борт. Да и сам некогда приличный скафандр выглядел так, словно его пропустили по пищеварительному тракту.
Корабль погружался в пространство кристально чистого неба между двух непроницаемых слоев тумана. Пока Зенон старался распознать уровень грунта под нижним слоем, Эссима устраивал эффектное раздевание у капитанской рубки. Он сбрасывал вниз один за другим защитные аксессуары навигаторской униформы, от перчаток и поясов до шлема-протектора, герметизирующего главную часть разумного организма от неприятностей враждебной среды. С таким же демонстративным наслаждением альбианин вдохнул полные легкие ледяного разреженного воздуха, от которого непременно сдохла бы рафинированная тварь ареала. Самое время было лететь за борт "гравитационным" ботинкам. С аналогично показным безразличием Зенон взирал на это бесстыдство и мечтал запереть распоясавшегося аборигена в одной из самых мрачных и вонючих ячеек фрегата. Но абориген нашел в себе мудрости не тронуть ботинки, а вместе с ними оставил в покое и нательный комбинезон, прикрывающий первозданную наготу, дабы не смущать зрелищем творение древних папалонских корабелов. На этой оптимистической ноте альбианин распечатал "шкаф" со скрипучей механикой, примыкавший к капитанской площадке, и стал раскручивать просаленные лебедки колес. Фрегат затрясся и повернул нос. Зенон схватился за перила и только теперь заметил под корпусом судна длинную вереницу летучих фрегатов, уходящих в нижний туманный пласт. Корабли располагались по траектории изогнутой линии, выдерживая равномерные дистанции относительно друг друга, словно отражение в зеркалах. Их формы были также зеркально идентичны, а движения синхронны.
-- Надо погасить трансляцию, -- крикнул он, но Эссима, отказавшись от внешней защиты, был глух к его радиоакустике. Из верхнего пласта тумана уже проклюнулся киль следующего транслянта. Зенон тронул альбианина за плечо. -- Ты не собираешься избавиться от шлейфа?
-- Он мне не мешает, -- ответил альбианин, упираясь в тугое колесо.
-- Помочь?
-- Справлюсь.
-- Уж постарайся. Ты отрезал мне связь с базой. -- В доказательство Зенон продемонстрировал безжизненные приборы на манжетах.
-- Связь в порядке, -- успокоил его Эссима, -- только боюсь, что в этой временной дуге базы еще не было в проекте. -- Он с новой силой налег на рукоятку колеса.
-- Что ты хочешь сделать, в конце концов?
-- Вытащить парус.
-- Зачем? Мы и так еле падаем.
-- Ну, даешь! -- удивился альбианин. -- Ты прямо как Кальтиат. Проблема не в том, чтобы упасть быстро, а в том, чтобы попасть в цель. Корабль с парусом, милый аритаборец, в отличие от корабля без паруса, сам знает, куда ему плыть.
-- Ты хочешь встать на траекторию, по которой это судно ходило в анголейскую эру?
-- Вот именно, -- обрадовался альбианин, -- но, похоже, механика заржавела.
-- Пусти-ка... -- Зенон взялся за гладкий рычаг, уперся подошвами в тумбу, на которой крепилось тяговое устройство, и применил физические резервы организма к одному решительному нажиму. Рычаг хрустнул и остался в руках экса. -- Похоже, ничего не получится...
Эссима сбежал вниз, свесился за борт палубы и, счастливый, вернулся на мостик.
-- Получится, -- сказал он и полез в механический отсек. А Зенон, спустившись взглянуть на караван, увидел у границы нижнего тумана распущенные белые шары, заслоняющие собой корпуса фрегатов.
"Что ж это за "временная дуга"?" -- подумал он и еще раз поглядел на приборы. Его затея медленно и с чувством проваливалась ко всем чертям. Еще немного -- и к тем же чертям она будет лететь под белым парусом, любуясь видами поздней альбианской фактуры. А еще немного погодя он вернется на Копру и объяснит самому себе, каким образом разумный и грамотный специалист по манустральным контактам, находясь в здравом рассудке и непоколебимом намерении, смог два раза подряд купиться на один и тот же дешевый фокус со стороны своего подопытного объекта.

Палуба качнулась. Зенон удержал равновесие, но потерял мысль. А с ней и мрачные предчувствия о будущем науки манустральной агравиталистики. Огонь зашумел в соплах, над кораблем раздувалось бесформенное тело скомканной парусины.
-- Это то, что ты хотел? -- услышал он над собой голос счастливого альбианина. -- Начало аномалий...
-- Да, -- ответил экс.
-- Именно это ты имел в виду...
-- Да, именно это.
Эссима слез с мостика и недоверчиво приблизился к эксу.
-- Именно начало провала... -- он нашел глаза собеседника под маской и с точностью уловил взгляд, демонстрируя сверхъестественное свойство ясновиденья сути явлений сквозь непроницаемые формы вещей. -- Неужели это так просто, -- спросил он, -- все забыть...
-- Элементарно просто, -- невозмутимо ответил экс.

Белый шар заслонил верхний обзор, а с ним и длинную вереницу манустральных транслянтов. Нижние двойники были видны лучше, но Зенон предпочитал не злоупотреблять зрелищами такого порядка. Из личного опыта созерцания агравитационных парадоксов он не извлек ничего ценного. Разве что ощущение собственной бессмысленности в самодостаточной природе Естества. Он предпочитал любоваться Эссимой, который проворно лазал по лестницам, расправляя канаты, замерял температуру паруса и уровень топлива в резервуарах судна, манипулируя древней механикой, как настоящий мореход. Зенон даже позволил себе блеснуть эрудицией и предположить, что его капитан имеет ярко выраженные признаки самутийской породы.
-- Вот тебе раз, -- удивился Эссима.
-- Кажется, самутийцы знали толк в судовождении.
-- Ах, вон оно что...
-- Видно, что не салага...
-- Кто?
-- Что ты, говорю, не вчера за это дело взялся.
-- Верно, -- согласился Эссима, -- сегодня. Надеюсь, в последний раз. Знаешь, по сравнению с навигацией Ареала эта процедура кажется скучной, -- и, утерев чумазую физиономию грязным рукавом, пошел дальше соскребать ржавчину со слипшихся шестеренок .

После очередного профессионального прокола Зенон зарекся с данным конкретным аборигеном без острой необходимости более в контакт не вступать. У него, как у опытного фактуролога, совершенно выпало из головы, что манустрльный двойник может не помнить предыдущего опыта. Ему, как чрезвычайно грамотному агравиталисту, не показалось естественным, что продукт манустральной природы обладает интуитивно-рефлекторным способом восприятия, иногда превосходящим аналогичный нажитой опыт качественным разнообразием. Чтобы отвлечься от позора, он уставился вниз и сконцентрировался на том, что скрывалось в недрах нового туманного пояса планеты. Надеясь там, в жизнепригодном пространстве термосферы, обнаружить объект, более пригодный для контакта.
Чем ближе к грунту, тем плотнее прижимались друг к другу слои облаков, тем небрежнее экс относился к необходимости замирать, погружаясь в туман. Его природный "высотомер" подсказывал, что Альба не может иметь такую высокую атмосферную оболочку, а значит, трансляционный эффект агравитации потихоньку делает свою черную работу. Его аналитический рассудок допускал, что это погружение может происходить бесконечно. В конце концов, его гораздо больше мучило непонимание того, каким образом экспедиция вывалилась из-под контроля базы. Он должен был это понять. В противном случае все последующее времяпровождение на борту фрегата имеет смысл не более чем зрелищная экскурсия.
В раздумьях он не заметил исчезновения транслянта. Под килем уже не маячила ватная масса. Это был настоящий океан. Гладкий и безветренный, без островка и камня. Зенон не поверил глазам и правильно сделал. Чем ниже опускался фрегат, тем больше темные воды океана напоминали верхушки древесных крон. Поверхность уже не сияла матовым блеском, а напоминала войлок, приятный на ощупь. Это неожиданное телесное ощущение настигло экса даже под слоем защиты, но экс не поверил ему и снова оказался прав. Тяжелый корабль, достигнув изменчивой поверхности планеты, стал оседать на дно, поднимая над бортами стены неподвижной водяной скважины. Парус накрыл сопла горелок и запутался канатной оплеткой в механике верхней палубы. Эссима успел погасить огонь, но хруст и скрежет сжатого корпуса носили воистину вселенский масштаб, словно корабль готовился сломаться пополам, изрыгая из себя струи горячего воздуха. Эти струи нарушали глянцевую поверхность водяных стен, и пространство, пробитое падающим фрегатом, словно завернулось спиралью до верхушки небес.
-- Уйди в трюм! -- крикнул Эссима, но Зенон не торопился покинуть палубу. Именно здесь и сейчас творилось самое интересное, о чем только смел мечтать практикующий агравиталист, погружаясь в противоречивую природу манустрала, -- поимка за сокровенное нутро неуловимой ипостаси. Именно то, что Копра неоднократно стремилась свершить в отношении Аритабора, но не обладала достаточной решимостью. Он не мог отказать себе в удовольствии лично наблюдать, как аморфная среда переменных состояний оболочки грунта зафиксируется в живом планетарном ландшафте, в логическом порядке бытия, присущем всему живому. Завороженный экс жадно впитывал в себя происходящее, не реагируя на призывы к благоразумию. Как вдруг из стоячей воды ему под ноги вылетела пучеглазая рыба и сбила с ног мощным ударом хвоста. В один миг исследовательский азарт уступил место позорному инстинкту самосохранения. Зенон успел закрыть обзорную маску раньше, чем Эссима навалился сверху и стал живой защитой от стихийного контакта.
-- Уйди! Спустись в трюм! Не смотри в ее сторону!
Рыба развернулась в прыжке, перелетела через них, окатив брызгами, но альбианин столь же проворно отвернул шлем экса в безопасную сторону.
-- Никогда не надо глядеть на мутную воду.
-- Куда же мне глядеть? -- удивился экс, уползая за опору капитанского мостика. -- Кругом сплошные мутные воды.
-- Внутрь себя, -- сказал альбианин, -- самое важное происходит там.

Время в системе фрегата резко опережало течение времени окружающего пространства. Это было видно и понятно даже начинающему первопроходцу. Все, что происходило на границе этих потоков, могло иметь непредсказуемый эффект. Укрыться в трюме -- было едва ли не самым разумным способом предохранить себя от всякого рода неожиданностей. Но время в системе "Зенон" поворачивалось еще медленнее. Сигнал от мозга к ботинкам шел по траектории еще более мутной, поскольку экс все это время старался вспомнить себя в дебрях доисторического Аритабора. Водил ли он воздушные фрегаты сквозь толщи воды? Приходилось ли ставить корабль на траекторию, которая была предписана и пройдена миллионы лет тому... Каким образом он улавливал течения в застывшем пространстве воды и почему они назывались "небесными" даже на самом глубоком дне океана?
Небо захлестнули волны, сомкнулись над оконечностью мачты. Водяные гирлянды повисли над палубой зарослями сталактитов.
-- Теория небесных течений, -- произнес Зенон в назидание альбианину, занятому узлами парусных кантов, -- и философия небесных течений, -- уточнил он. -- Утраченные понятия в теории познания древнего Аритабора.
Однако время в системе "Эссима" шло в совершенно ином направлении. Он готовился снова зажечь горелки и не желал совмещать работу с дискуссией.
-- Фактически, -- продолжил Зенон, -- это приемы распознавания агравитационных траекторий, которые давали возможность управлять манустралом без помощи современной техники. Посредники угадывали эти линии по направлениям песчаных волн, оставленных ураганом, -- он сделал красноречивую паузу.
-- И что? -- спросил Эссима.
-- Эти навыки оказались утраченными на уровне протоинформатек.
-- Может быть, этой утрате цивилизация Ареала обязана своим существованием?
-- В своем нынешнем виде, безусловно. Но я хотел спросить не об этом.
-- А о чем? -- оставив собеседника в раздумьях, Эссима полез в трюм, поправлять обугленные фитили. Сталактиты водяных струй почти приблизились к мачте, как вдруг померкли, словно окаменели и стали похожи на серый известняк. Фрегат оказался внутри пещеры. Винт туго тянул вперед, каменная масса рассекалась килем, как жирная глина. Но не красоты подземелий занимали воображение экса. Он ждал, когда Эссима, наконец, вынырнет к нему, и, утратив терпение, вскоре сам полез в кочегарку.
-- Так о чем речь? -- недоумевал альбианин.
-- Фактически, -- повторил Зенон, -- о функциональном коде, заложенном в планетарное естество. Вопрос лишь в умении дешифровать этот код.
-- Конечно, -- подтвердил Эссима, -- с какой стати посредники загостились бы у вас, если б не утратили код дешифрации?
-- Еще интереснее, каким образом они обрели его снова? Не догадываешься ли, альбианин?
-- Нет, -- категорически ответил альбианин и решительно пополз за масляный маховик, раскачивающий систему подачи топлива.
-- Откуда и куда плывут эти корабли без богов и альбиан? Как же ты сам ориентируешься в этом хаосе?
-- Ты еще не понял? -- черные глаза альбианина хищно блеснули из темноты. -- Хаос -- это я сам.
-- Если ты притащил меня сюда, значит, в этом хаосе чего-то не хватает. Или ты перестал ориентироваться в себе самом? Как ловишь небесные течения ты?
-- Как видишь, -- ответил альбианин, -- мы умеем хранить архив. Хоть ты и не веришь в бонтуанские эксперименты .
-- Хочешь сказать, -- усомнился экс, -- из ваших "библиотек" никогда не пропадала информация такого рода?
-- Никогда.
-- Бред.
-- Клянусь.
Зенон недоверчиво поглядел в честные глаза оппонента.
-- Нет, я не верю в бонтуанские эксперименты, -- подтвердил он, -- и клятвам твоим тоже не верю.

Полоса света прорезала окно в альбианские подземелья, и застоявшаяся вода поднялась из недр, хлынула вперед, унося на себе корпус фрегата. У свода пещеры течение казалось бешеным, киль скрежетал по дну, и парус, наполняющийся горячим воздухом, заносило и цепляло оплеткой за острые выступы стен. Корабль прошел под сводом впритык, едва не повиснув над пропастью на связке канатов. Деревянный корпус, сорвавшись с водопада, на мгновение замер над бездной. Канаты сдавили шар, превратив его в мятую грушу. Петли крепления затрещали. Фрегат ожил, напрягся деревянными мускулами, почувствовал себя чем-то более значимым, чем реликтовое ископаемое.
-- Гравитация! -- воскликнул Зенон. -- Планетарная гравитация. -- Словно мечтал об этом необыкновенном ощущении. Он сбежал на нижнюю палубу по скрипучим ступеням. Вокруг все звенело и гудело, выло и вибрировало. Шар обретал упругость, тянул вверх, винты разворачивали корпус, горелки выстреливали искры с языками пламени. Падение сменилось мягким покачиванием в порыве настоящего ветра.
-- Взгляни туда, -- окликнул его Эссима.
На перилах палубы примостились три белые птицы с мясистыми носами на сморщенных мордочках. Твари с невероятным любопытством и вожделением наблюдали пришельца, закованного в грязный защитный костюм. Не исключено, что с тем же проницательным вожделением эти представители первобытной фауны наблюдали содержимое какого-нибудь гигантского лесного ореха, скрытое в толстой скорлупе. Одна из птиц довольно бессовестно облизнулась и почесала нос о плечо подруги.
-- Какие наглые твари! Не успеешь выкарабкаться с того света, они уже тут... Кыш, -- крикнул Эссима, но гостьи и глазом не повели. -- Кыш, кому сказал! -- альбианин топнул ногой по настилу палубы. Одна из птиц захлопала крыльями и неаккуратно задела соседку. Обе кумушки сорвались с "насеста", сцепились за бортом, вверх полетели визги да перья. Третья же кума, наблюдая за ними с перил, меланхолично дождалась развязки, потрясла длинным носом, потопталась с ноги на ногу и, разинув пасть, произнесла одно короткое, но содержательное "а-ха"!
-- С прибытием на Альбу, -- добавил Эссима. Прямо по курсу корабля, над глубоким ущельем, над серой полосой океана, показался верхний краешек ярко-рыжего альбианского солнца.

УЧЕБНИК
ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

Оркафектанты и транспериодики. Агравиталистическое обоснование Естественных инфополей

" Несовершенство этого мира есть самый надежный источник его развития" -- утверждает старая аритаборская пословица. Из этого утверждения вытекает, что наше чрезвычайно аморальное моделирование АГ!-процессов на числовых рядах призвано решительно надежным способом внедрить методику познания этого сложнейшего явления природы в имеющийся мыслительный аппарат.

По той же причине на тех же рядах теперь будет рассмотрена проблема "фектанты" и "периодики" -- тема, которую можно было бы назвать последним бастионом на подступах к абсолютной агравитационной картине мира. Если б, конечно, это познание не было бы столь лихорадочно поверхностным. Под апогеем же понимания агравитационных процессов мы будем подразумевать не что иное, как адекватное понимание происхождения и функционирования ЕИП. Дико становится даже от мысли, что ключ к этому сложнейшему понятию может быть заложен между столбиками элементарной модели (рис.1). Даже если каждый такой столбик олицетворяет собой некий сорт пространственно-временной функции, проще говоря, измерения.

КРАТНО:
двум	трем	двум	--	двум и трем	--	двум	трем	двум	--	двум и трем	--
2	3	4	5	6	7	8	9	10	11	12	13
14	15	16	17	18	19	20	21	22	23	24	25
26	27	28	29	30	31	32	33	34	35	36	37
38	39	40	41	42	43	44	45	46	47	48	49
50	51	52	53	54	55	56	57	58	59	60	61
62	63	64	65	66	67	68	69	70	71	72	73
74	75	76	77	78	79	80	81	82	83	84	85
86	87	88	89	90	91	92	93	94	95	96	97
98	99	100	101	102	103	104	105	106	107	108	109
110	111	112	113	114	115	116	117	118	119	120	...

рис.1

Настал момент рассмотреть индивидуальные свойства таковых измерений, начиная, к примеру, с простой двукратной функции f(4,16,28,40...)/ В идеальной модели этот ряд до бесконечности двукратен, и, если система сбалансирована, функция остается чисто манустральной. Однако в естественной природе вещей чистой может быть разве что совесть монахини. Дегеон, если он не консервированный виртуальный экспонат, постоянно находится в движении. Поэтому каждая функция "чиста" лишь до той поры, пока не зацепит нечто инородное. В результате исходный числовой ряд может выразиться таким образом: f (4,16,28...119...). Элемент "119" относится к пустотному диапазону, и если придать ему насильственную двукратность, получится нечто хвостатое после запятой, например, 59,5 (119:2). Что бы инородное ни попало в двукратный манустрал, все будет иметь на хвосте пятерку. Пятерка же, согласно аритаборской "геометрии", -- число мадисты, символ оркариума, управляющего глобальной фектацией. То есть, проще говоря, двукратная разновидность манустрала несет в себе потенциальную оркариумную фектанту. За это свойство агравиталисты дали ей и соответствующее название -- ОРКАФЕКТАНТА.

То же самое касается трехкратной функции, допустим, f (3,15,27...119...), которая с тем же успехом может зацепить инородное образование и подвергнуть его принудительному процессу "троения". От элемента "119" в этом случае останется 39(6) -- с шестеркой в периоде. Какое бы инородное число ни попало в трехкратную функцию, оно непременно получит в периоде либо 6, либо 3, то есть бесконечный шлейф шестерок (троек) после запятой. Все это также удобно можно подпереть аритаборской "геометрией", в частности рактариумной фектацией манустрала. На сей счет есть даже особая наука, при помощи которой небо можно подпереть граблями, и логически не придерешься. Но дело не в ней, а в наличии числа в периоде: периодичность инородного объекта говорит о том, что манустрал на данном отрезке подвержен "зацикленности" на самом себе, заворачиванию мертвых петель, бесконечной самотрансляции, со всеми вытекающими деформациями пространственно-временных структур -- вроде манустральных двойников. За эти заслуги трехкратные свойства функции манустрала агравиталисты назвали ТРАНСПЕРИОДИКОЙ и констатировали факт, что два измерения манустральной емкости пространства -- оркафектанта и транспериодика -- находятся в диалектической антитезе друг к дружке и не горят желанием слиться в универсальное целое. А уже если такое соитие происходит, то немедленно защищает себя от собратьев надежной оболочкой пустотных измерений.

Речь идет об аркарных (универсальных) функциях, обжитых и любимых, которые, вопреки естественному, природному антагонизму, все-таки образуются в пространстве со здоровым (аллалиумным) постоянством пропорций. Скорее всего, это происходит по принципу бутерброда: если есть слой масла, он не просто так воспарил в пространстве... значит, снизу должен быть хлеб, а сверху сыр или, на худой конец, колбаса.

Естественно, универсальные функции не наследуют совокупность свойств своих составляющих, а имеют совершенно иную качественную характеристику, которая определяется не чем иным, как наличием Естественного информационного поля. Оркафектационные и транспериодические свойства бытия оказались теми китами мироздания, на которых испокон держится эта глобальная суть всего сущего. Этим агравиталистическим постулатом не смогла пренебречь ни одна теория, объясняющая происхождение ЕИП, начиная с адептов полей Дорфизонов и кончая экстремальными математиками, способными разложить мироздание на такие микрофлюиды, что проще сотворить заново, чем собрать... Это есть агравиталистическая суть явления, а уж с какого конца она имела место положить начало -- вопрос по сей век риторический.

Следующая проблема, которую следует рассмотреть: как оркафектанты и транспериодики в совокупности добиваются такого "полярного" эффекта, а также какие неудобства и перипетии их ожидают в одиночном плавании.

В аритаборской "геометрии" концепцию глобального ЕИП олицетворяет собой четвертая фигура -- феллалиум (способность некой точечной ипостаси к произвольному самовыражению в неограниченном пространстве). Это есть необходимая среда обитания, базисная основа накопления и использования информации. Содержание -- другой вопрос. Кто подсчитал, сколько пластов информации содержит ЕИП, -- тот наверняка тронулся рассудком. Кто знает, сколько пользователей у ЕИП, помимо Ареала, о которых Ареал не может даже подозревать, -- тот тронулся вдвойне. Каким образом ЕИП осуществляет свою первую основную функцию -- тотальный информационный контроль самое себя, а гипотетическая точка поля находит единственно верное направление? Разумеется, под влиянием орка-фактора , которым в полной мере наделен оркафектантный манустрал. А каким образом ЕИП осуществляет вторую основную функцию -- беспрерывную последовательную самотрансляцию и самотиржирование, если не благодаря аналогичному свойству транспериодичности? Как бы происходило развитие организма человека, если б в нем не тиражировались однотипные клетки, притом в нужных, генетически заданных, пропорциях и направлениях?

Агравиталистика, как всякая молодая наука, с большим энтузиазмом заполняет дыры классического естествознания, но оказывается бессильной перед собственной исследовательской задачей: каким образом можно упорядочить чистый манустрал? Сделать его пригодным если не для жизни, то хотя бы для восприятия?

Оркафектанта, как пространственно-временная функция, теоретически может создать в своей среде некий информационный запас. Но без трансляции он не имеет смысла. Что толку от истины, запертой в шкатулке без ключа? Можно потрясти коробку и попытаться распознать буквы по шороху бумаги. Что толку, если не работает элементарная операция информационного обмена между объектами? Антенну манустрала можно настроить на любые "секретные файлы", но первая же попытка ими воспользоваться даст сбой, потому что любая информация в рамках манустрала (от особо секретной до жизненно необходимой) возможна только в единственном экземпляре. Сейчас не удержусь от цитаты из классики марксизма-ленинизма: идея только тогда становится силой, когда овладевает массами, то есть, проходит бесконечные трансляционные круги бытия, от первых записок ссыльных революционеров до миллионных тиражей сочинений вождя. Без "полиграфических" услуг Естества, как без подпольных типографий на заре пролетарской эры, никакой исторической динамики быть не может. Подумаешь, один бюргер за кружкой пива поделился с другим бюргером идеей о том, как осчастливить голодную часть человечества за счет сытой... Мало ли что придет в голову изобретательному христианину. Главное, сделать идею материальной, втереть и втоптать в массовое сознание.

Именно этой способностью наделена функция транспериодики. Беда в том, что всеми остальными способностями она напрочь обделена, подобно станку, печатающему листовки и не способному ни анализировать, ни определять их смысл. Допустим, каким-то образом в транспериодический манустрал попал некий объем информации. Боюсь, что в этой среде сам термин "информация" неуместен -- набор бессмысленных символов, импульсов, форм и абстракций... Все, что оседает в транспериодике, автоматически лишается орка-смысловой составляющей, зато долго и с удовольствием тиражируется во все стороны, деформируется в процессе и не может быть использовано по назначению хотя бы уже потому, что имеет свойство исчезать в любой удобный для себя момент. Это форма без сути, образованная в противовес бесформенной сути оркафектанты.

"Как можно представить себе бытие без симбиотического слияния этих двух составляющих? Что лучше: всадник без головы или голова без всадника?" -- спрашивает садист-демиург свое будущее творение. Конечно же, конечно, конечно... Лучше всего, когда всадник в седле и голова при нем, -- вот и все обоснование ЕИП.

Глава 7

Заросли дремучих лесов укрывали планету от глаз пришельца. Лишь в редких проплешинах озер мелькало отраженье фрегата. Птица-аха летела к солнцу, ветер летел за птицей-ахой, солнце убегало от них, стараясь закатиться за линию горизонта. Эссима в глубокой печали сидел на перилах палубы: то болтал в воздухе ботинками, то прислушивался к шумам, доносящимся из трюма. Перед ним небрежно были разложены металлические колеса от пушечных креплений, пустые капсулы из-под пороха, обрывки карт, наконечники багров, которыми воздушный фрегат цеплялся за грунтовые опоры, обломок щетки, предназначенной для прочистки вентиляционных каналов камеры горения, плюс масса самого разнообразного хлама, в назначении которого не разобрался бы даже самутийский мореход. Из трюма вылетела пустая жестяная коробка и присоединилась к общей куче.
-- Не то! -- крикнул Эссима, тяжело вздохнул и обозрел безоблачный горизонт. Трюмные шумы сосредоточились, словно из недр фрегата готовилось выпрыгнуть нечто невиданное, но впечатляющее. Вместо этого на груду барахла шлепнулась бамбуковая циновка, которую первобытные мореходы, вероятно, использовали в качестве матраса.
Эссима подобрал циновку и приблизился к спуску в трюм.
-- Не то! -- повторил он.
-- Не то! -- передразнила его аха, сидящая на перилах капитанского мостика.
-- Кыш оттуда! -- Эссима швырнул в нее грязную посудину из-под керосина, и птица, спорхнув с перил, присоединилась к подруге, летящей за солнцем. -- Ищи на нижнем уровне. В самой большой куче хлама! Поверь моему опыту, самое нужное обычно имеет свойство залегать на дне помойки.
Зенон уже карабкался по лестнице, волоча наверх еще один исторический фрагмент блуждающей эпохи.
-- Поверь моему опыту соседства с Кальтиатом, -- настаивал Эссима.
-- Это не только твой опыт, -- отозвался Зенон. -- И не ты первый имеешь дела с Кальтой. -- Его поясница была обвязана концом тонкого металлического троса. Другой конец утопал в глубине трюма. Достигнув палубы и упершись ногами в створки люка, Зенон с превеликим грохотом потянул трос наверх, складывая его метр за метром, кольцами у ног альбианина. -- Опять не то?
-- Одним богам известно, что это за штуковина, -- ответил альбианин, -- но очень похожа.
-- Длины хватит, чтоб дотянуться до грунта с нижней стратосферы. Вот и спроси у богов, зачем таскать в трюме такую тяжесть? Можно было уменьшить объем паруса или увеличить топливный резервуар.
-- Все правильно, -- подтвердил Эссима, -- трос цеплялся за мачтовый громоотвод и волочился концом по грунту. Молнии лупили сквозь корабль, оставляя на почве выжженные пунктиры. Умные анголейцы соединяли их на глобусе сплошной линией.
-- Рисовали дегеональные схемы? -- удивился Зенон. -- Есть ли смысл в таком рукоделии?
-- Побольше, чем в твоих неисправных приборах, -- ответил Эссима и расселся на циновке. Зенон выудил из недр новую порцию троса и аккуратно уложил, придавив коленом.
-- Никакого смысла...
-- Боги кое-что понимали в планетарной навигации. Если сдвижка началась в анголейскую эру, то, представь себе, их корабли, поднимаясь к стратосфере, свободно выходили из зоны агравитации.
Трос с грохотом вырвался из-под колена экса, и его в момент засосало на дно глубокой мусорницы фрегата.
-- Ты утверждаешь, что они ходили по небу, не сообразуясь с реальной планетарной динамикой? Фактически чертили на грунте пунктиры функционального кода?
-- Разве не тот же самый код рисовали на песке аритаборские "бури"? Только посредники утратили дешифратор, а у тебя есть возможность восстановить его.

Некоторое время Зенон стоял безмолвно и неподвижно, созерцая солнечный диск, нависший над облаками. Некоторое время затем он прохаживался по палубе, спотыкаясь о беспорядочно разбросанные артефакты...
-- На что ж ты меня повоцируешь? -- спросил он сидящего на бамбуке альбианина. -- Что это ты мне такое интересное сейчас толковал?
-- Теорию и философию небесных течений, -- вкрадчиво ответил альбианин, -- бездарно забытую твоими предками.
-- Кто ж это надоумил анголейцев поднять в воздух фрегаты во время смещений? Неужто сами боги хотели оставить им ключ...
-- Вот уж чего они точно не хотели... Но, по счастью, сделали это.
-- Где уверенность в том, что корабль идет тем же курсом?
-- Фрегат идет по течению, течение следует за птицей-ахой, птица-аха всегда летит на солнце...
-- А солнце стремится обогнуть планетарный шар, чтобы настичь корму фрегата. Что вы точно унаследовали от Аритабора, это кольцеобразный способ мышления.
-- Послушай, аритаборец, если ты всерьез намерен получить код, пора заканчивать глядеть по сторонам и начинать рисовать схемы. Только не говори, что утратил навыки картографии.
-- Не могу понять одного, вы сами управляете манустралом? Как какой-нибудь пилотируемой посудиной в бестранзитной зоне?
От гордости и неожиданно нахлынувшего чувства патриотизма Эссима заерзал на циновке.
-- Почему тебя это раздражает? -- улыбнулся он.
-- Я предполагаю, -- рассудил экс, -- что сообразительный альбианин может построить схему дегеона. Но вычислить функциональный код и сделать его рабочим ключом... Эти навыки не растут из пустого места. Агравиталисты проходят многие уровни мутации, чтобы иметь возможность освоить то, что ты называешь картографией. А ты утверждаешь, что простой фактуриал...
-- Манустральный фактуриал, -- перебил Эссима, -- прости, конечно, за наглость. Ты все время забываешь, в чем разница между простым манустральным фактуриалом и сложным выпускником инфоинженерных школ. Мы не ограничены временем. А это стоит многих мутаций.
-- Даже аритаборцы не управляли манустралом, хотя лучше других понимали природу этой среды.
-- Просто они были первыми.
-- А вы кто такие?
-- Наследники.
-- Чьи?
-- Ваши. А следовательно, ваше порождение.
-- Копия никогда не заменит подлинник, даже если их насильственно поменять местами. Проекция не может стать ни прототипом, ни причиной развития, поскольку эта категория к развитию отношения не имеет. Манустральный двойник может выглядеть не хуже оригинала, но не выведет корабль из мертвой петли, потому что петля -- это среда его обитания.
-- Послушай, экс! -- рассердился Эссима. -- Хоть раз сделай над собой усилие и допусти мысль о том, что я не двойник. Что ты потеряешь от простого допущения? -- Он завернулся в циновку, отошел к борту, а озадаченный Зенон полез в гущу набросанной на палубе мусорной кучи. Он извлек обрывок папирусного рулона с выцветшей схемой корабельной механики, намотал его на запястье поверх погасшего манжета и нарисовал наконечником перчатки первый иероглиф примитивной картографической агравиталистики.
-- Птица-аха знает, что ты дурак, -- ворчал он, -- самая высокая сосна на опушке леса знает... Эссиме не хватает фундаментального образования. Понятно, что манустралу такая роскошь ни к чему, но без образования все наши споры будут логически перетекать в драку. Мы природой не приспособлены понимать друг друга. Что говорит твоя "теория и философия..." об исходной точке течений? -- спросил он и приподнял над папирусом пишущий наконечник.
-- Наука Ареала относит дегеон к абстракции аллалиума, -- с достоинством ответил альбианин, словно тестировался на профпригодность. -- Разве аллалиум допускает точку отсчета?
-- Я же не с аллалиумом имею дело. Я имею дело с манустралом и желаю знать, где его начало.
-- А в манустрале, -- продолжил альбианин, -- начал быть не может, могут быть только сечения. Входящие и выходящие. Одно другого совсем не подразумевает, -- он поднял взгляд на страждущего познаний экса. -- Входящее сечение ты уже прозевал.

С того мгновения, как черная точка исходной координаты легла на серое полотно папируса, время в системе фрегата словно с цепи сорвалось. Казалось, ветер прибавил скорости, упершись в парусину. Записи Зенона иногда прерывались для обозрения местности, которая уже не интриговала перспективой встретить первых в истории манустральных аборигенов. Эту перспективу, поразмыслив, Зенон отмел логическим порядком. Вряд ли Эссима позволит ему контакт. Вряд ли сам Зенон позволил бы такой контакт в Аритаборе, имея дело с пришельцем-агравиталистом. Все, что он мог теперь, это говорить и слушать, слушать и верить на слово, верить и тут же подвергать сомнению все без исключения... Он говорил и слушал, не отвлекаясь от папируса, словно раздваиваясь в процессе двух равно значимых занятий. Время ускорялось, и рукописные схемы становились последним средством уберечь совесть от предстоящих угрызений за бездарно растраченную жизнь. Схемы -- такие ясные для пассажира фрегата и такие несуразные для коприанского агравиталиста. Это явление Зенону еще предстояло осмыслить.
-- Мне известно о ваших богах, -- говорил экс, -- больше, чем им самим о себе известно. Таких амбициозных недоучек в истории фактурологии поискать... Не веришь мне -- спроси Кальтиата, никогда еще авантюра с подачи мадисты не заканчивалась в нашу пользу.
-- Оттого, что вы неверно истолковывали суть авантюры, -- отвечал Эссима.
-- Я не уверен, что разумному существу Ареала придет в голову истолковывать мадистогенную суть. Если только оно не сама мадиста.
-- Намекаешь на меня? -- уточнил альбианин, кутаясь от ветра в дырявую циновку.
-- Не скрою, -- признался Зенон, -- были подозрения... не у меня одного. Если б ты не был упрямым невеждой, пожалуй, Копра обратилась бы за консультацией к мадистологам.
-- Бедняжки, -- улыбнулся Эссима, -- сколько вы от меня натерпелись.
-- Больше того скажу, на Копру произвели ужасные впечатления хулиганства в Аритаборе. Я, конечно, не отрицаю своей вины, но главным виновником все же позволь признать твою трусость. Именно трусость. Кто, как не посредники, мог доказать твою правоту? Чего ты испугался? Не просто испугался, а до помрачения рассудка, предпочел ринуться в пекло...
-- Выходит, я все-таки мадиста... -- уточнил альбианин.
-- Время покажет, кто ты. Чистосердечные заблуждения обходятся дороже дурных намерений. Ты -- манустрал по природе и не можешь знать своей родословной. Никто теперь не скажет наверняка. На твоей планете произошла фиксированная аннигиляция мадистогенной субстанции с четко выраженной координатой процесса. Этот могильник является самой аномальной точкой ближнего космоса. И то, что планета ушла в провал, утащив за собой часть зоны, могло быть спровоцировано именно мадистой.
-- Но я не мадиста, -- злился альбианин.
-- Я бы на твоем месте не перебивал, а слушал. В бонтуанском архиве имеется полная копия мемуаров... Если б ты изучил ее внимательно, ты бы понял, какие процессы произошли в утробе могилы. То, что "боги" решили устроить на этой планете фактуру, говорит об их крайней степени отчаяния.
-- Но я...
-- Я объясню, что произошло. На этом самом месте образовалась нестабильно полярная зона. Тебе известно о свойствах "промежуточных зон"? Зеркальный эффект Естественных инфополей... Весь хаос фактурного бытия, посеянный здесь бонтуанцами, он транслирует на манустрал. Ты не можешь знать, кто ты и откуда...
-- Но я...
-- Иначе, -- повысил голос Зенон, -- ты нашел бы способ убедить Копру и не опасался бы посредников. Тебе известно, что существо манустральной природы не может находиться в полярном инфопространстве вне фазы контакта его родной функции с функцией Ареала. Я же, прибыв сюда, собственными руками вытащил Альбу из провала. Ты как ни в чем не бывало путешествуешь без малейшей пространственной привязки... создаешь проблемы себе и причиняешь неудобства окружающим. Выходит, одно из двух: либо я прав, либо ты -- чистейшая мадиста. Во всяком ином случае тебя вообще не должно быть. По логике здравого смысла, тебя не существует.
Краем глаза Зенон заметил, как тонкий костюм альбианина безжизненно упал на ботинки. Эссима исчез без пыльных церемоний, предательски нагло и недвусмысленно. Некоторое время экс еще произносил речь и, чтобы убедить себя в реальности происходящего, собственноручно поднял с палубы еще не остывшую тряпку.
-- Гаденыш, -- умилился он, -- неужели его связь работала? -- Но, обнаружив на досках палубы навигационный манжет, задумался. -- Это что-то новое в лифтостроении, -- сказал он и огляделся. Чтобы успокоиться, ему пришлось оставить работу и погрузиться в пучину медитаций. На выходе из пучины его ожидала новая загадка мироздания -- бамбуковый коврик каким-то образом исчез вместе с аборигеном.

Своего товарища Нап-Кальтиат нашел в бытовом отсеке. По чистому наитию он зашел туда, где не бывал годами, и обнаружил. Товарищ кутался в бамбуковую циновку и дрожал не то от злости, не то от холода.
-- Ты бросил его на Альбе? -- возмутился Кальтиат.
-- Так получилось.
-- Это против правил. Надо разыскать, пока не поздно.
-- Нап! -- воскликнул альбианин. -- Неужели я похож на мадисту?
Кальтиат примолк и сменил угол наклона маски, чтобы лучше рассмотреть находящуюся перед ним особь.
-- Из какого дерьма ты вылез? -- спросил он. -- Где ты так вымазался?
-- Приготовь мне пар, -- попросил Эссима, натягивая циновку на голые плечи, -- ужасно хочется принять душ и одеться в чистое.
Возмущенный Нап пошел приводить в порядок паровую капсулу, в которой голые кожаные существа, по делу и без дела, способны были просиживать часы напролет, истекая потом. Сто лет несчастный потомок Кальты не мог вникнуть в смысл такого удовольствия. Испокон веку гигиеническая кабина индивидуального пользования олицетворяла собою апогей фактурного варварства, каким-то образом укоренившегося в цивилизации. Благодарный варвар дрожал и полз по пятам, предвкушая минуты наслаждения.
-- Нап, дорогой! Во имя всех богов, ответь мне на один дурацкий вопросик: мадиста... если это мадиста, понимает, что оно мадиста?
Кальтиат не ответил, исполненный решимости как можно быстрее замуровать в паровой камере все дурацкие вопросы. Он успокоился, дождался, пока абориген достигнет отверстия капсулы, и попытался закрыть за ним дверь.
-- Пожалуйста... -- канючил Эссима. -- Я тебя умоляю... -- и сжимал зубы, чтобы их барабанный бой не помешал улавливать акустические колебания из "зоны Кальты".
-- Я кое-что знаю о происхождении насекомых, -- сказал Нап. -- Вероятно, это наследство Земли. Так что твои дела совсем не безнадежны.
-- Земли? -- переспросил Эссима. -- Родины Ло?
-- Там могло водиться нечто подобное. Впрочем, оно могло водиться где угодно.
-- Это можно проверить?
-- Трудно. Земля относилась к закрытой зоне. В официальных каталогах нет даже переменных координат. Если только порыться в "тетрадях" Ло...
-- Ерунда, -- отрезал альбианин. -- Ло никого не подпустит к библиотеке.
-- Надо его убедить.
-- Напрасная трата сил. Никакой библиотеки на Альбе не было, нет и быть не может.
-- Как это понимать?
-- Как хочешь, -- вздохнул альбианин и полез в пар, задвинув за собою механическую крышку люка.

Тусклая лампада озаряла звездную панораму навигаторской. Она же неимоверно смердела от утечки керосина. Но Эссима бережно содержал ее в металлической чаше и ни за что не соглашался заменить на что-либо более совершенное. Он сидел в рабочем кресле, завернувшись в тканый халат баролианской эпохи, и излучал невиданное блаженство, какое бывает ниспослано лишь каторжным землекопам после удачно вырытого туннеля в ад.
-- Внутреннее чувство мне говорит о том, что я прав, -- убеждал он задумчивого Кальтиата, наблюдающего пламя лампадки. -- Единственно, чего не стоило делать, это оставлять фрегат. Однако опустить его на грунт было бы с моей стороны непростительно глупо.
-- Думаешь, он сделает дешифратор?
-- Обязательно.
-- Мне не всегда понятна логика твоих поступков, -- признался Нап.
-- Иногда мои поступки не имеют логики, но всегда имеют цель. В данном случае это точный код. Тот самый, который агравиталисты используют в своих генераторах.
-- Вместе с кодом Копра получит возможность контакта.
-- Контакта не будет. Он не сможет пригрунтовать корабль...
-- Ты недооцениваешь сообразительность посредника.
-- Экса, -- заметил Эссима. -- К тому же крупного теоретика манустральных контактов. За свою карьеру он должен был свыкнуться с мыслью, что живого контакта не будет никогда. Единственное, чем я его смогу утешить, это предложить свои услуги, но меня он не считает достойным контактером. Все еще надеется сцапать анголейца, происхождение которого не вызовет сомнений.
-- Чего, казалось бы, проще, -- удивлялся Кальтиат, -- свести его с Папой Ло. Кто, как не Ло, способен утрясти проблемы.
-- Ни одной проблемы, -- возражал Эссима, -- ни единого ничтожного недоразумения Папа Ло утрясти не способен. Во-первых, от манипуляций с агравитантом у него особенно обостряется агрессивная фаза. Во-вторых, Зенон ему поверит не больше, чем мне. В-третьих... в-третьих, Ло оторвет мне голову, когда узнает, что я притащил на Альбу живого посредника.
-- Экса... -- напомнил Нап.
-- Ло не станет разбираться в нюансах. Он ненавидит одинаково сильно весь белый свет. Еще сильнее он ненавидит тупость. А тупость, в понимании Ло, -- это попытка мыслить не синхронно с ним. Если я сейчас отдам Зенона ему на съедение, Копра уничтожит мой навигационный допуск в Ареале. Ты же знаешь, я без связи как без глаз.
-- Ло в любом случае оторвет тебе голову...
-- Не беда. Без головы я как-нибудь обойдусь, а вот без транспорта...
-- И все-таки, -- упорствовал Кальтиат, -- следовало бы вам уяснить, что мироздание существует не только для того, чтобы угождать нервному характеру Папы.
-- У нас на Альбе, -- разъяснил Эссима, -- на этот счет мнение принципиально иное.
-- Вы не пробовали взять старика и вывезти подальше с планеты, из зоны... Чтобы он мог спокойно отдать концы и воссоединиться наконец со своей... наездницей.
-- Баролеттой, -- уточнил Эссима, пребывая в прежней задумчивости и отрешенности от суетных попыток Кальты обеспечить мир и покой его планете. -- Замочить Ло -- идея, безусловно, стоящая. Все равно что Кальту вынести вперед ногами из истории мадистологии.
-- История от этого вряд ли изменится, -- ответил Нап.
-- История, может быть... Но не Альба. Эта цивилизация просто перестанет существовать. -- Эссима тяжко вздохнул, и огонь в чаше заплясал тенями по небосводу, блеклому от звездного света. -- Исчезнет Ло -- и ничего не будет. Это наш самый древний архив в единственном ветхом экземпляре. Пока он на месте, есть надежда, что и ваша история будет продолжаться... -- Он прикрыл ладонью разбушевавшийся язычок пламени и устроился в кресле, подоткнув под себя подол халата.
-- То есть наша история не завернется на новый цикл, -- рассудил Кальтиат. -- Мы не останемся без связи и навигации. Мы не будем наблюдать, как дикие племена фактуриалов совершают облет несуразной техники по границам своих "вселенных".
-- Вот... вы даже не хотите убедиться в моей неправоте, -- расстроился альбианин, -- хотя, казалось бы... чего проще.
-- Сделать пробу архивной перезагрузки через Альбу? -- спросил Кальтиат. -- Это совсем не просто. Это трудоемкая и рискованная процедура. Тот случай, когда проще сделать шаг назад, чем нырнуть в пропасть. Если природа ваших архивов действительно проекционная, это еще и напрасный труд. По совести сказать, мне проще понять сомнения Зенона, чем твою уверенность.
-- Знаю, знаю... -- нервничал Эссима. -- Мне самому его понять проще. Я не знал, понимаешь, не знал, что в Аритаборе был потерян дешифратор под тем же названием, что у нас. Но ведь это может быть простым совпадением?
-- Периодика активации и провалов зон Альбы и Аритабора совпадают в точности, -- напомнил Кальтиат.
-- Посмотри карту, -- огрызнулся альбианин. -- Мы в одном "импульсном коридоре". Почему бы ей не совпасть?
-- Вы идеально симметричны, и этот факт тоже не в твою пользу. Мемопроекция если имела шанс возникнуть, то именно в симметричной точке координат.
-- Тоже ничего не доказывает...
-- Богам следовало превратить планету в базу агравитации с автономным пультом, чтобы в критический момент альбиане смогли управлять ею. Но их уровень квалификации не давал допуска к такой работе.
-- Откуда ты знаешь? Почему не предположить, что планету действительно превратили в базу?
-- Даже не знаю, что сказать, -- растерялся Кальтиат. -- В этом случае вы даже не манустралы, а потомки агравитанавтов, потерявшихся в экспедиции. В таком случае у Копры нет оснований подозревать в тебе мадисту. Ты -- типичный носитель профессионального расстройства психики.
Ни слова не говоря, Эссима замер в кресле. Мимо его неподвижного лица проскользнули серебристые змейки, кувыркаясь и заплетаясь в клубок. Нап-Кальтиат погружался в размышления и утрачивал контроль над заполняемостью отсека псевдоформенной массой.
-- В последнее время, -- рассуждал Нап, -- Ареал кишит проходимцами, выдающими себя за пророков. Каждая тварь в предчувствии хаоса имитирует мадисту, потому что не способна естественным образом отступить от привычного мировоззрения. Вот ты, к примеру, сейчас впервые узнал о потере аритаборского дешифратора и все равно не уймешься.
-- Я действительно понятия не имел, но наш-то дешифратор никуда не исчез... Не пустился в космос, не был съеден дикарями. Он всего лишь выпал из архива и оказался в руках последнего из Вариадов, благородного и ужасного царя Фарианских земель, потомка великого Ло. Который только тем и отличался от прочих альбиан, что не собирался тонуть во вселенском потопе. К тому же фарианские вельможи обладали достаточным интеллектом, чтобы разобраться в "небесных течениях".
-- Если ты имеешь в виду Бароля... -- вмешался Кальтиат в пылкую речь альбианина.
-- Именно он впервые сдвинул антенну и увел планету на манустрал. Как еще можно было спасти Альбу от божественного замысла тотальной стерилизации?
-- Так вот, -- продолжил Кальтиат, -- если ты имеешь в виду Бароля, то в бонтуанских хрониках есть сведения о том, что этот исторический персонаж не только не спас альбиан от стихии, но и сам весьма дурно кончил.
-- Чрезвычайно дурно, -- согласился Эссима. -- Гораздо дурнее, чем писано в хронике. И то, что он сделал с цивилизацией, тоже не называлось спасением. Он стал последним аркаром новой эпохи. Кроме него, никто не в состоянии усмирить разболтанный манустрал. В последний раз, когда я встретил его у порога могильника, он выглядел совсем неважно и сказал мне: "Послушай, братишка, раз уж ты все равно шатаешься по Ареалу, найди какую-нибудь агравитационную установку, выломай из нее управляющий пульт с автоматическим стабилизатором, и мы вмонтируем ее ко всем босианским чертям прямо сюда". Конечно, сдвинуть "вселенский рычаг" может любой проходимец. Если б не Бароль, мы давно бы потеряли точку отсчета. Только он знает, в каком положении антенна находилась изначально. Все прочее -- хаос небытия. Предположим, пульт облегчит Баролю жизнь, но как его запустить без рабочего кода? И как мне прикажешь вынуть код из агравиталистов, если не использовать их безвыходное положение? Чего ты на меня уставился? Не веришь ? Копра тем более не поверит.
-- Это признак развитой цивилизации, -- объяснил Нап-Кальтиат, -- позволять себе роскошь верить только доказуемым вещам. У коприанской цивилизации есть миллион доказательств того, что твоя персона вторична. И ни одного обратного доказательства. В сущности, мемопроекция тоже не пустое место. Это явление вполне можно использовать не только для корректировки кода. Если подумать, из этого вторичного состояния можно извлечь гораздо больше выгоды, чем из манустральных переплетений. Единственное, чего не следовало делать, так это позволять считать себя... неизвестно кем...
-- Да ладно, -- снисходительно улыбнулся Эссима, -- мадиста я, чего уж отпираться, когда всем и так понятно. В особенности тебе. Ну да, мадиста. И что мы теперь будем делать?

УЧЕБНИК
ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

Имитационные поля

В шкале Дуйля -- это МИП (Мерцающие информационные поля). Гуманитарные теоретики называют их "третичными", имея в виду, что ЕИП -- первичная субстанция, ИИП -- вторичная, производная от нее, а имитационные (МИП) -- нечто производное на основе вторичной. Во всяком случае, так считают профессионалы. На взгляд же дилетанта, картина выглядит иначе, но спорить с устоявшимся мнением дело неблагодарное. В Языке Ареала зафиксирован именно такой порядок: по степени отдаления от Естества, и если глаз фактуриала не улавливает в этом логической закономерности, никакой трагедии нет.

Агравиталисты окрестили явление по-своему: "имитационные поля", хоть и понимали, что полярная имитация в этом случае весьма условна. Цивилизация сталкивалась с проблемой МИП еще до антигравитантов, но всякий раз находила способ ее обойти. С тех пор как наука приступила к практическому изучению свойств манустрала, эти гипотетические полярные образования стали центром всех парадоксов. Нет поля - нет среды для произрастания чего бы то ни было познавательного. Пока работа шла в параллельных производных аркарной природы, проблема решалась за счет глобального ЕИП, дублирующего себя на все уровни аллалиума. Его производной проекции было вполне достаточно для комфорта. Но манустральная модель, так называемая гипотетика перпендикулярного измерения, задала ученым задачу. ЕИП, понятное дело, не проецировалось в манустрал. А идея привить манустральной функции элементы искусственного инфополя выглядела абсурдно уже потому, что ИИП без естественного фундамента существовать не может по причине своей вторичности. Даже в виде телефонных проводов. Это мы, оголтелые пользователи, почитаем Интернет как не имеющий аналогов в естественной природе. Ничего подобного . Информационщики Ареала дают куда более прозаическое определение: дескать, ИИП только тем и отличается от ЕИП, что гораздо меньше размером, гораздо хуже качеством, зато абсолютно подконтрольно.

Неудобство ИИП в манустрале заключается в том же самом отказе работать, только в гораздо менее цензурных выражениях. Соответственно, ученые, нашедшие способ поймать манустрал, оказались не способными воспользоваться уловом, поскольку это хозяйство не обладало ни единым признаком сколько-нибудь адекватного пространственно-временного бытия. Именно так и должна была бы закончиться наука агравиталистика, но пришли другие времена и созрели новые мотивации, которые мобилизовали на решение задачи принципиально иные интеллектуальные резервы. Голодный изобретает плуг, злой - рогатку. Настал момент, когда адаптация манустрала стала чуть ли не универсальным способом решения всех назревших проблем.

Первые практические опыты были направлены на принудительную стимуляцию инфополя. Моделировалась некая абстрактная функция в амплитуде оркафектанты и транспериодики, "разгонялась" до нужной частоты, до эффекта наложения друг на друга этих двух непримиримо соседствующих антиподов. Возникала столь же абстрактная симуляция аркара с мимолетным признаком полярности, перед тем как вдребезги развалиться. Титанических усилий хватало на доли секунды, и то благодаря тому, что манустрал переставал являться таковым, а, выгибаясь на 90 градусов, мягко говоря, прикидывался аркаром. Никакого нового слова в агравиталистике этот метод не оставил. Манустрал и без него имеет свойство "залипать" на аллалиум, паразитируя в естественной инфосреде. Эти проблески доброй воли тоже не имеют значения, поскольку наблюдение "залипшего" манустрала снаружи и изнутри может рассказать о перпендикулярных измерениях не больше, чем маринованная селедка о своих странствиях по водам Атлантики.

В связи с этим возникла идея радикально изменить правила игры, а с ней и методику постановки телеги впереди лошади. Или, возвращаясь к исходной селедке, произвести такие манипуляции, после которых этот продукт самостоятельно поплывет в своем маринаде по маршруту сезонных миграций. Нельзя сказать, что этот метод в истории науки себя оправдал. Просто логика развития познания подошла к той фазе, когда надо сначала совершить глупость, чтобы понять, каким образом ее можно избежать впредь.

На практике это выглядело так: в манустральную среду был имплантирован некий инородный предмет и насильственно в ней аннигилирован. Это действие, опять же на взгляд дилетанта, может показаться очередным идиотическим способом проведения досуга, -- стрельба по тарелкам выглядит гораздо более осмысленно. Зачем аннигилировать предмет, если он, попав в манустрал, рано или поздно сам исчезнет с концами. Любой предмет, оказавшийся в неполярной среде, рано или поздно претерпевает деформации с периодически несуразными исчезновениями и появлениями. Его природно-генетические микровибрационные процессы (АДФС) не имеют возможности долго сохранять себя из-за отсутствия внешней Е-полярной поддержки. Фокус в том, что такой предмет полноценно аннигилировать без посторонней помощи тоже не может из-за отсутствия ЕИП-среды. То ли дело прибегнуть к искусственной аннигиляции...

Теоретики АГ!, будучи физиками по образованию, прекрасно усвоили, что чистой аннигиляции в природе нет. Попытки создать идеальную аннигиляционную среду даже не предпринимались ввиду изначально заложенного абсурда в подобного рода деятельности. Обязательно остается энергетический выброс, который поглощается физической природой в качестве компенсации за бездарную трату сил на сотворение... Обязательно остается информационная матрица -- генетическая схема бытия, поглощаемая Е-инфополем в качестве удобрений, которые послужат питательным материалом для новых творческих проектов.

Если предположить, что в манустрале чистой аннигиляции также не существует, то куда бы могли подеваться тамошние информационные останки? Этим вопросом агравиталисты занялись вплотную и выяснили, что никуда они не девались. Плавают, родимые, здесь же неподалеку в виде разрозненных, мутных, химероподобных обрывков, похожих на куски планетарной ментасферы наутро после "Армагеддона". Окрыленные радостным предчувствием, агравиталисты добавили в этот компот некие связующие каналы, разработанные когда-то для ИИП и выполняющие функции локальных адаптаций. В манустрале блуждал уже примитивный архив. Начало было положено. В течение короткого времени ученые, засучив рукава, накачали архив таким количеством "байтов", что осталось навесить интерфейс -- и компьютер готов к работе. Для аннигиляционного материала годилось все подряд. Чем больше информационного содержания в физическом объеме, тем больше годилось. Микросхемы, особенно биологического ИНИ-конструктора, старый хлам с бортовых "навигаторов", библиотеки любого вида -- наиболее калорийная пища. Очень древние вещи -- с большим аппетитом. Информационный слепок Большой Советской Энциклопедии с дисковой записи оказался бы очень кстати при формировании общей мировоззренческой направленности будущего поля. Точнее -- имитации. Для имитационного метода построения. Принципиально нового в информатике и применимого разве что для манустральной природы.

Справедливости ради надо добавить, что имитационные поля (МИП) хоть и упростили работу исследователям, но еще не решили проблему адаптации манустрала. Они решили совершенно другую проблему -- моделирования манустрала в заданной пространственно-временной координате с перспективой благополучного погружения в его среду, непродолжительного пребывания в ней и беспроблемного возвращения. В перспективе эта продолжительность пребывания могла бы возрасти и стать пригодной для жизни особо яростных фанатиков агравиталистики. Но имитационные поля, как и прочие атрибуты перпендикулярных измерений, не давали ответа на главный вопрос: зачем нужно моделировать доступный и пригодный для жизни манустрал, если в аркарных функциях пока, слава богу, всем хватает места.

Глава 8

Сплошные облака составляли линию горизонта. Она казалась спокойной и мягкой. Небо темнело, натягивало на равнину ватное одеяло. Все реже в разрывах облаков появлялась зелень. Все чаще блестели глянцевые поверхности равнинных топей с почерневшими от сырости островами. День ото дня тучи наливались влагой, молнии подсвечивали их глубину, и корпус фрегата содрогался над раскатами грома. Верхний мир казался фальшиво безразличным к страстям, кипящим у поверхности грунта. Казалось, расслоение пространства прекратило между ними бессмысленную взаимосвязь. Только птицы то и дело ныряли под облака, чтобы надышаться озоном. Им экспедиция наскучила сразу, как только Эссима покинул корабль. Точнее, они перестали делать вид... и стали поглядывать на Зенона в надежде, что и он последует примеру альбианина. Но Зенон всякий раз оказывался на посту. Тверже каменной скалы, прочнее сосновой мачты. Хуже того, с упрямством, достойным аритаборской породы, он продолжал делать записи на скрученных обрывках папируса, которые свисали с его рукавов, торчали из карманов и оттопыривали жилетную сумку.
Киль резал борозды на воздушной вате, стараясь угнаться за птицей-ахой. Солнце всплывало и проваливалось за все четыре стороны горизонта. Неусыпное око Зенона обозревало окрестность, отмечало петли течений и любовалось желтым свечением атмосферы, которое непонятным образом придавало планетарному телу янтарный оттенок на обзорных панелях цивилизованного транспорта Ареала.
Смысл поведения птиц также оставался для экса загадкой. Корабль явно шел по их следу. Одна аха указывала путь. На маневрах в воздух поднимались трое, и твердь под ногами тряслась деревянными фибрами, скрежетала канатами, бряцала пушечными креплениями и пыхтела горелкой, чтобы повторить их воздушные пируэты. На прямой траектории птицы сменяли друг дружку с равномерными интервалами. По их пересменкам Зенон расчертил шкалу и за время полета не обнаружил отклонения в графике ни на долю секунды. Две отдыхающие ахи обычно сидели на мостике за его спиной, ковырялись в ушах когтями или вычесывали животы. Толстые, наглые птицы имели дурацкое свойство подражать акустическим сигналам. Сколько раз Зенон ни пытался обратиться к ним с речью, всякий раз они повторяли последнее слово и издевательски гримасничали в ответ. Они ничего не знали и знать не хотели ни о причинах исчезновения Эссимы, ни о перспективах манустрального контакта, на которые Зенон, будучи от природы фактурологом, никогда не терял надежды. Птицы-ахи своим безразличным отношением к коприанскому проекту давали понять, что в природе Альбы нет ничего устоявшегося, достойного методичного созерцания с целью неотвратимого проникновения в суть. Единственной незыблемой субстанцией было намерение Зенона завершить начатое, а его уверенность в успехе по-прежнему была крепче самой оси мироздания. Тысячу и один день и ночь ничто не могло поколебать в нем твердость духа, а на тысяча второй случилось несчастье. Птица-аха цапнула навигационный манжет, легкомысленно оставленный на перилах мостика.
Зенон ни на минуту не выпускал его из вида в надежде, что его будут искать и связь с базой рано или поздно пробьется сквозь смещенную агравитацию. Он снял манжет с запястья, чтобы полоски папируса не заслоняли его. Он выложил манжет перед собой, потому что святыня каждого цивилизованного обитателя Ареала в непознанном мире обязана была находиться в поле зрения и в пределах досягаемости. Аха склюнула его из-под носа, сорвалась с мостика и повисла за бортом на широких белоснежных крыльях.
-- Немедленно отдай... -- попросил Зенон.
--...Ай, ай... -- передразнила аха, и манжет чуть не сорвался с зазубрины клюва. Спина похолодела у испуганного экса, а по жилам скафандра пробежал рефлекторный импульс, который, по замыслу биотехники, должен был гасить на корню негативные последствия стресса. Причина же стресса реяла на недосягаемой высоте и косилась красным глазом на пришельца, словно ожидая ответного маневра.
Экс не умел летать. Единственный маневр, который он, безоружный, мог себе позволить, -- это попасть банкой из-под керосина в морду обидчика. Но манжет висел над пропастью. И последнее, что мешало ему упасть, -- это вид беспомощного хозяина. Зенон опасался пошевелиться. Другая аха спрыгнула с мостика и повисла за противоположным бортом. Фрегат заходил на маневр. Взявшись за перила, Зенон спрятал свои записи глубже в карман и загерметизировал внешнюю оболочку костюма. Крен пошел неожиданно удачный и глубокий. Нахальная птица висела почти над плоскостью палубы.
-- Отдай! -- крикнул экс и понадеялся на закон всемирного тяготения, но, видно, напрасно.
-- Ай! -- ответила птица. Манжет, стукнувшись о палубу, перекатился к противоположному борту и сорвался вниз раньше, чем он успел сбежать с мостика.
Судно выходило из виража, выравнивало корпус и похрустывало. Зенон ударился о перила и замер, пытаясь определить траекторию падения, но манжет растаял в воздухе. В разрыве облаков показались мокрые проплешины у подножья горы. Ручейки исполосовали склон белесыми жилками. Пенные потоки сползали, вливаясь в мировой океан, оставляя разводы на гладкой воде. Лишь один ручеек, презрев законы планетарной физики, упорно карабкался вверх по пологому склону. Зенон зацепился за опоры перил и свесился за борт. С этой секунды он забыл о манжетах, о гадких птицах и незаконченных схемах, рассованных по карманам. Он забыл о своей миссии и великом коприанском проекте. В тот момент он не вспомнил бы и собственное имя. Он впился взглядом в ручеек, ползущий на гору, и увидел колонну горбатых животных, пропитанных дождем. Увидел тюки, навьюченные на их шерстяные бока и фигуры, завернутые в тряпье, сидящие поверх тюков. Он видел это даже сквозь пенки облаков, неожиданно налетевшие невесть откуда. Он чувствовал в себе дикарский порыв натворить глупостей, который наверняка чувствует каждый начинающий фактуролог, впервые добравшись до вожделенного объекта исследования.
-- Назад! -- закричал Зенон.
-- Ад! Ад! Ад! -- зловеще отозвались птицы, встрепенулись, разлетелись в стороны. Фрегат замедлил движение, накренился бортом и стал совершать беспорядочные вращательные движения.
-- Снижаемся под облака! -- командовал экс.
-- Пока! Пока! Пока! -- прощались птицы и уносились прочь. Винты зарычали. Корпус судна тянулся вниз, словно желая оторваться от парусных канатов. Белый шар готов был треснуть от усилий, удерживая на лету доверенную ему тяжесть. Обезумев, экс вскарабкался обратно на мостик, раскрыл дверцы механики и оглядел рычаги, включая обломок, оставшийся от прошлой попытки пилотирования... Он извлек из памяти все замеченные им манипуляции Эссимы, проанализировал увиденное и взялся за пропитанное маслом колесо, которое должно было уменьшить пламя горелок. Зенон привык доверять собственным глазам, даже если информация, доставленная ими, производит впечатление абсурда. Он видел этих животных, видел сидящих на мешках альбиан, значит, велика вероятность, что виденное явление может повториться снова, на более низкой высоте. Колесо уперлось в предохранитель, которым альбианин предусмотрительно застраховал корабль от посадки на грунт. Зенон заглянул в механический отсек и понял, что караван вряд ли станет ждать , пока его возбужденный рассудок подвергнет умозрительному анализу массивные переплетения рычагов и канатов, спутанных с бесчисленным количеством валов и шестеренок. Он вылетел наружу и поглядел вверх. Раздутый парус трещал от натуги. Чтобы вручную увеличить диаметр дыры на макушке этого творения, пришлось бы сутки лезть вверх по оплетке. За сутки с лица планеты могла исчезнуть не только компания аборигенов. За сутки сама планета могла провалиться в перпендикуляр. Нешуточный выбор встал перед эксом: либо призвать себя к благоразумию и воспротивиться соблазну. Либо уступить соблазну и отрубить канаты небесного паруса от корпуса корабля. Выбор был сделан исключительно молниеносно, и неистовый экс, выхватив топорище из коллекции корабельного инструментария, понесся по палубе.

Экспедиция альбиан, навьюченная на горбатых гигантов, целеустремленно продвигалась в гору. Гипотетика траектории восходила к лысой вершине, размытой дождями до голых камней, ничем не примечательных на фоне унылого ландшафта. Только неожиданная симметричность линий на оконечности вершины зацепила глаз наблюдателя. В живой скале, возвышающейся над бесконечными топями, были выдолблены ровные ряды окон. Перед окнами блестели лужи на ровных площадках веранд, над ними кое-где различались дождевые навесы. Все это напоминало многопалубное нагромождение, увенчанное мачтой, уходящей в нижние облака. От вершины были прорезаны ступеньки к кованым воротам, запертым от незваных гостей.
Корабль погружался под облака. Парус на оборванных тросах напоминал парашют. Зенон возился на капитанском мостике, пытаясь прекратить беспорядочное вращение судна. Но винты не подчинялись пришельцу и с гулким ревом перемалывали влажный воздух.
Город на вершине горы казался мертвым. Черные окна, прикрытые жалюзи. говорили фактурологу о недавней эпидемии или бегстве обитателей, но караван упрямо шел в гору и согревал душу надеждой.
-- Надо же... -- удивлялся экс. -- Подумать только... Цивилизация.
По дерганой траектории корабль все-таки приближался к горе. Тучи обволакивали мятый парус. Зенон и не заметил, как древесина почернела от ливня, а в трюмы устремились водяные потоки. Он видел только каменную гору, дорогу, ведущую к вершине караван, и жизнь уже не казалась столь суетно-безнадежной. Редкое везение выпало его карьере. Существа, виденные им, принадлежали не просто к последнему поколению цивилизации, но еще и к поколению, выброшенному в манустрал. Он не знал, как извлечь пользу из этого удивительного стечения обстоятельств, но был уверен, что эти минуты будут стоить многих предыдущих лет. Он был поглощен и зачарован, пока вспышка не ослепила его радужных грез. Удар грома на мгновение вырубил акустический индикатор шлема и стукнул Зенона всем телом о панельные рычаги. Зарево застыло над ним в облаках, огненные шлейфы летали по небу с порывами ветра, пока оглушенный пришелец не обнаружил, что его разорванный парус горит и с шипением оседает на палубу, словно два крыла огненной птицы, пикирующей на дно океана.
-- Эссима!!! -- закричал он. Новые раскаты грома обрушились со всех сторон, крен сменился лихорадочной попыткой выровняться во вращающихся потоках воды. Зенон не сразу понял, что происходит. Вокруг образовалась водяная стена, утопившая город и идущих по склону аборигенов. Корабль выровнялся и застыл, затих, даже падение обгоревших тросов стало плавным, словно ветер внезапно прекратился, а дождевые потоки, не успевшие долететь до палубы, образовали маслянистую взвесь. Экс замер на мостике, вглядываясь туда, где только что возвышался шпиль. Но город проявлялся и исчезал со всех сторон. Вселенная вертелась вокруг него. Все было так, словно экспедиция на Альбу только начиналась, но теперь он был один, и это было похоже на конец света. Зенон старался понять, что в его действиях могло спровоцировать стихию. Сдвинул ли он агравитационные пласты, опустив корабль ниже дозволенного? Может, сама попытка контакта вызвала отторжение двух принципиально несовместимых измерений? Он поднял пустую оболочку снаряда, забившуюся в щель между ступенями, и подбросил. Железка описала сложную траекторию и упала на перчатку.
-- Отлично, -- сказал он и полез в трюм.
Пушечные палубы были наполнены клубами тумана и производили в тишине зловещее впечатление. Ползая под лафетами на четвереньках, Зенон вспоминал, где ему попадалась на глаза герметичная коробка с порохом. Все уровни нижних палуб были так похожи друг на друга... А закрытая коробка была всего одна, где-то здесь, в одной из луж. Она оказалась замазанной смолой и успела окаменеть, но Зенон без труда разбил ее о подставку лафета. Гораздо больших усилий стоило извлечь такие же герметизирующие пробки из отверстий для засыпания взрывчатого порошка на стволах. Зенон распределил сухой запас равномерно по имеющемуся арсеналу. Его хватило на десяток стволов. Еще десяток снарядов он очистил от сырого порошка, туго набитого внутрь. Закончив приготовления, Зенон собрался с мыслями. Запасы папируса были на исходе, он сгреб с палубы все, что способно нести на себе письменную информацию, от тряпичных тесемок до просаленных обрывков кожи, служивших некогда оберточным материалом. Он написал на собранных лоскутах десять одинаковых посланий на десяти наиболее распространенных графических кодах бонтуанской группы, распределил это по пустым патронам и заложил в стволы поверх пороха. "Моя цивилизация, -- сообщал Зенон, -- приблизилась к катастрофе. Контакт с вами, обитателями горы, возможно, наш последний шанс". Он моделировал эту мысль десять раз, стараясь быть максимально доступным для понимания фактуриала. "Дайте знать, если видите меня. Наш контакт может спасти цивилизацию".
Мутное небо над бойницей фрегата то и дело мелькало картинами ландшафта, похожего на "Летаргическую" псевдоформу. Зенон застыл у спускового крючка. По статистике беспорядочного дегеонального вращения, объект обязан был мелькать в диапазоне прицела как минимум каждый час. Левитация казалась стабильной, и время позволяло отстреляться раньше, чем караван достигнет вершины.
Первый залп отбросил Зенона на пол. Снаряд ушел в пелену облаков, скорее по интуиции, нежели соответственно прицелу. Вращение замедлилось. Зенон быстрее направился к следующему стволу. Спусковой рычаг показался ему более массивным, рукоять прицела тяжелела в руках. Испугавшись, он расстрелял все запасы вслепую и выбрался на верхнюю палубу.
Проливной дождь захлестывал все вокруг. Горелки дымились черной копотью. Корабль плавно падал, заваливаясь на бок. Теперь, чтобы подняться на капитанский мостик, требовалось преодолеть отдельно каждую ступень высотою выше колена. Повиснув на рулевом колесе, Зенон отвернул нос судна от вершины горы, и ветер понес его, как жука на воздушном шаре, над сплошным всклокоченным океаном.
Стараясь отдалить катастрофу, Зенон сбросил главный резервуар с горючим, но скоро об этом пожалел. На кромке горизонта, сквозь потоки струй ясно вырисовывался гористый пейзаж, и траектория неизбежного падения оканчивалась примерно в его эпицентре. Ветер гнал корабль, словно по волнам небесной реки. Струи сливались, образуя сплошной коридор. Тело фрегата разбухало и, казалось, готово было упереться мачтой в небесную твердь, не преодолимую для альбианского воздухоплавания.
-- Эссима!!! -- ругался Зенон, пытаясь дотянуться до рулевого колеса. -- Что мы наделали! Что мы натворили! -- И, падая на подножку панели, пытался вновь анализировать происходящее. Каким образом он выбил корабль из агравитационной комы? Неужели один из снарядов попал в цель? Неужели попытка контакта снова спровоцировала движение манустрала? Почему время тормозит в системе фрегата, отторгая его, словно принадлежность другого мира?
Киль царапнул о камень, перевалив корпус на другой бок. Под брюхом корабля пронесся горный хребет, выросший посреди океана. Дождь утих. Впереди тянулась песчаная коса, а за ней новые выросты скал. До мягкой посадки кораблю не хватало одного вздоха. Зенон попытался втянуть киль, но не хватило сил надавить на рычаг. От столкновения судно кидало с боку на бок, а расхлябанные крепления стволов только увеличивали амплитуду. Зенон вспомнил, что забыл укрепить отстрелянные пушки и, обрадовавшись собственному разгильдяйству, немедленно начал спуск в трюм, спрыгивая со ступеней, высота которых уже достигала пояса. На пушечной палубе он посрывал крючки креплений, и десять массивных стволов один за другим соскользнули вниз. Киль прошел в расщелину последнего скалистого хребта и, подняв шлейф песчаных брызг, мягко затормозил у кромки океана, отбросил винты, залег на бок и умиротворенно затих.

Когда костюм вытолкнул Зенона из воды, все уже было кончено. Облако дыма над телом фрегата стояло неподвижным шаром и медленно рассасывалось в безветренной атмосфере. Небо было ровным и мертвым. Таким же ровным и мертвым был бы и океан, если б Зенон не брел по нему в направлении берега. Ни капли дождя, ни клочка тумана, словно это была не бешеная Альба, а сон усталого странника, нашедшего долгожданную гибель. Впервые Зенон вспомнил о манжете, но не стал тратить силы на пустое переживание. Он не имел понятия о собственной координате, не говоря уже о приемах спасения на антигравитантах тех, кто "затонул" по собственной глупости.
Достигнув берега, он решил обойти фрегат, размеры которого в десятки раз превосходили прежние. Он заметил на песке следы босых ног и сравнил их с размером своего ботинка. Расположение следов говорило о том, что некий субъект фактуриалоподобного телосложения вышел из океана чуть раньше него и, немного поколебавшись, полез в пустую дыру бойницы.
-- Эссима? -- робко произнес Зенон.
-- Эссима... Эссима... -- гулко отозвался голос из утробы фрегата. -- Что же ты, дурень, не выбросил громоотвод? Ты же мне чуть не загубил корабль!

Расстроенный альбианин изучал внутренности потерпевшего судна. Зенон же, исполненный внутреннего спокойствия, прогуливался вдоль кромки океана и не реагировал на вопли отчаяния, доносящиеся из трюмов.
-- Ты вывернул топливный рычаг! -- бушевал Эссима. Зенон с молчаливым достоинством принимал все выдвинутые против него обвинения. -- Ты порвал рулевые тяги! Разве можно с такой силой давить на антикварную механику! О, горе мне, горе! Что теперь будет! Я уже не говорю о парусе... У меня что, -- спросил он, взобравшись на подоконник бойницы, -- фабрика по пошиву старинных дирижаблей? -- И, не дождавшись ответа, провалился обратно в трюм. -- Ты хоть понимаешь, что это уникальная работа!
Зенон понимал все на свете. То, что повел себя, как оголтелый кретин. Что, даже если бы удалось пригрунтовать фрегат у горы, Эссима все равно бы не позволил контакта. А даже если б позволил -- вряд ли поздние альбиане в предбаннике апокалипсиса смогли бы выдать ему спасительный рецепт. Не понимал Зенон одного-единственного, почему его товарищ так расстроен и озадачен поломками корабля, который вышел с агравитантов и, вероятнее всего, там же сгинет. Во всяком случае, еще бесконечное количество раз будет иметь возможность вернуть себе естественно-первозданную форму, если только можно причислить к Естеству порождение манустрала. Эссима убивался над каждой треснувшей доской, словно она являлась последним мостиком, связующим две Вселенные. Причем убивался без малейших признаков фальши, так свойственной ему в ситуациях, гораздо менее трагических. Еще немного -- и, по логике жанра, он должен был помешаться с горя, оставив пришельца блуждать по мокрым пескам. Вместо этого Эссима снова вскарабкался на подоконник.
-- Как теперь прикажешь отсюда выбираться?
-- Мы вроде бы еще на твоей планете. Выбирай транспорт сам.
-- Прекрасно! Только, знаешь ли, бронированного вездехода я в контейнерах базы не нашел.
-- А как ты сюда забрался?
-- Как... как... -- злился альбианин, -- вляпаться дело нехитрое. А вот выплывать-то куда? -- Он указал на зеркальную линию водного горизонта, над которым, едва заметным облаком возвышалась ровная дуга и, отражаясь на поверхности, производила впечатление громадного сигароподобного объекта.
-- Болф? -- Воскликнул Зенон. -- Ты пригрунтовал его здесь?!
-- А что мне оставалось!... -- кричал в ответ альбианин. -- Я-то уберу за собой... А кто утащит на место битый фрегат? Он не должен валяться в таком виде.
-- Твоя планета, -- рассердился Зенон, -- делай что хочешь, а мне надо закончить схему до потопа. Так что решай: либо ты поведешь меня, либо я пойду сам.
-- Балда ты, балда, -- сокрушался над ним альбианин. - Потопа не будет. На Альбе больше никогда не будет потопов.

Болтающейся походкой, вяло и неспешно, размахивая широким подолом халата, подпоясанного на талии, впереди шел Эссима и, чтобы развлечь себя на марше, выдавливал голыми ступнями узоры на влажном песке. По свежему следу, столь же неторопливо, но гораздо более целеустремленно продвигался Зенон. За Зеноном волочились лохмотья нарезанного папируса, испещренного сплошной линией графического узора, предназначенного для ориентировки. Но, вместо того чтобы ориентировать себя во времени и пространстве, покуда местность еще не утратила постоянства формы и простоты сути, Зенон лихорадочно анализировал произошедшие события, анализировал результаты анализа, затем результаты результатов, и его вместительный мыслящий аппарат распирало от нагромождения абсурда. Страшно было представить, что за всю жизнь он не натворил столько глупостей, сколько за истекшие сутки. Глупостей вселенского масштаба с отвратительными последствиями для репутации манустролога. Точка отсчета дегеона находилась близко... Возможно, была видна с летящего над облаками фрегата. Все рухнуло вмиг. А главное, виновником провала, всецело и однозначно, являлся он сам. Это был именно тот исключительный случай, когда переложить вину на обстоятельства или на шатающегося впереди субъекта не было никакой моральной возможности. Хотя обстоятельства, как и субъект, самим провидением были посланы для того, чтобы принять на себя вину за все промахи и фальшь-старты в гуманистических устремлениях цивилизации.
Странные мысли посещали Зенона на этой дикой равнине, зажатой между скалами и океаном. Жуткие мысли. Оттого, что этот мокрый пейзаж не имеет никакой логической преемственности с его намерением закончить расчет. Оттого, что его родной Ареал в этой природе пространства не существует и, более всего прочего, потому, что в данной природе вещей не существует ничего, кроме мерзавца Эссимы и планеты привидений.
Собирая в карман полоски папируса, Зенон потерял мысль. Что-то заставило его обернуться. В нескольких шагах за спиной барахталась на песке усатая рыба, разгребая плавниками следы. Ее единственный выпученный глаз целился прямо по курсу. Зенон мигом залег на грунт, чтобы не попасться в фокус, и пополз в сторону. Рыба продолжила свои неуклюжие броски и ужимки. Кряхтя, с горем пополам она вскоре достигла линии укрытия Зенона и была атакована им с правого фланга по всем правилам стратегии и тактики обороны от нежелательных последствий контакта в смещенной агравитации. Ураган сырого песка выталкивал рыбу к границе океана. Та же, в свою очередь, демонстрировала акробатические чудеса, чтобы продолжить сухопутное путешествие. Зенон тащил ее за хвост, дергал за плавники и упорно пихал к воде, если рыба выбивалась из сил маневрировать. Рыба, едва очухавшись, тут же давала сдачи сочными шлепками по защитной оболочке костюма. Ни одна из воюющих сторон не собиралась сдаваться. Ситуация накалялась и грозила обоюдным истощением сил. Рыба мастерски фехтовала хвостом, а экс готов был перейти к схватке в партере, но вдруг услышал за спиной голос альбианина.
-- Это совсем не то, что ты подумал. Нап-Кальтиат просится в компанию. В последнее время он часто беспокоится за меня.

УЧЕБНИК
ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

Свойства имитационных полей. "Перпендикулярная концепция миросторения"

Ничего принципиально нового в этих понятиях нет, замкнутый цикл выполняет очередную петлю с тем, чтобы вернуться на прежнее место. Этот призрак бродит по пятам за самим собой на протяжении всего учебника, начиная с таблицы Дуйля и фактурологии. Призрак некой изначальной искусственности бытия, противоестественности для всего, претендующего на первозданную подлинность. От этого призрака старались избавиться ранние фактурологи ввиду своего гипертрофированного самомнения. К нему же, в свою очередь, также стремились приобщиться поздние критические сообщества цивилизаций, видя во вторичности природы бытия верный шанс выжить. Перпендикулярная концепция в этом смысле не утешит последних и не развеет заблуждения первых. Разве что самую малость. Но прежде немного о необычных свойствах Имитационных полей.

В профессиональном языке АГ! эти свойства иногда называют "рефлексивными", а МИП -- рефлексирующими полями. Логически это вернее всех прочих названий. Однако рефлексия, как таковая, по мнению тех же агравиталистов, есть всего лишь частный случай имитации. Наблюдая развитие подобных информационных образований, они выявили систему градации, где нижнюю ступень занимают рефлексивно-полярные очаги. Следующую ступень -- единое рефлексирующее поле. С каждым новым замером состояния исследователи выявляли новые знакомые свойства. Ступенька за ступенькой -- и вот уже манустральная функция идет параллельно аркарной и, того гляди , даст нанизать себя на пространственно-временную ось. Действительно, инфополярная природа удивительно универсальна. Можно сказать и так, что развитое МИП принципиально не отличается от ИИП и вполне сопоставимо с ЕИП-аналогом. Но это умозаключение в присутствии агравиталиста следует произносить робким шепотом, поскольку, во-первых, проблема еще далеко не изучена ; во-вторых, даже на этом этапе вам насчитают с дюжину принципиальных отличий, и, в-третьих, в ученых кругах Ареала не принято произносить глупости во весь голос с высоких трибун. Не думаю, что имеет смысл углубляться в этот вопрос, но одно не то чтобы характерное, а прямо-таки кардинальное отличие Имитационных полей от прочих назвать следует. Оно состоит в уникальности этого образования, неспособности дублировать себя, невозможности иметь производные функции в рамках временного агравитанта.

Если свойства ЕИП позволяют в любое время образовать бесчисленное множество производных от функции реального времени, то манустрал, образовавший в себе Имитационное поле, напрочь лишен такой возможности. Тотальная субстанция ЕИП едина для бесчисленного множества производных. ЕИП способно проецировать себя столько же раз, сколько обычное бытовое зеркало способно отражать физиономию пользователя. Субстанция Имитационного поля индивидуальна при каждой дублирующей проекции. Она не повторяется и не множится. Она столь же зеркально способна воспринимать предъявленный ей объект, с одной существенной разницей: по ту сторону зеркального полотна будет точный биологический двойник, который не исчезнет, если оригинал отойдет в сторону. Кроме того, он будет на равных соперничать за право называться первичным. То, что Имитационное поле не способно образовывать производные функции от манустрала, это еще слабо сказано. Каждый виртуальный дублер будет так же реален, как сам исходный.

Если первые исследователи временных симуляторов приходили в ужас от отсутствия реальности происходящего на своих производных, то испытатели производных манустрала не знают, как застраховать себя от роковых последствий, к которым способны привести малейшие погрешности эксперимента. Таким образом, проблема, мучившая ранних агравиталистов, вывернулась наизнанку, но от этого не перестала быть проблемой.

Манустрал вообще, надо отдать ему должное, отличается непредсказуемым нравом, особенно для нас, адаптированных аркаров, и выкидывает иной раз такие фокусы, что агравиталисты вынуждены факультативно заниматься мадистологией, чтобы понять, манустрал ли это на самом деле или уже происки потусторонней природы. Эта функция легкого поведения, накачанная Имитационными полями, может в любой момент с легкостью от них освободиться и пуститься в свободное плавание. Она может пуститься в такое плавание и не сбрасывая полей, но тогда, при отлове, в ее недрах образуется такая информационная ахинея, что проще отпустить эту и поймать другую. Случается, манустралы ведут себя на редкость послушно. Глобальная тенденция такова: обретая инфополярную структуру, они, как правило, обретают и "горизонтальное" аркарное направление. То есть не то чтобы входят в режим пространственно-временной оси, но как будто бы и не шарахаются от сей благодати. Все эти признаки послушания пока что выглядят не весьма уверенно, но ученые работают над этим вопросом и постепенно добиваются результатов.

К чему, спрашивается, вся эта демагогия? А вот к чему. Как было сказано в начале главы, к очередной циклической завязке и вместе с тем к одной из самых эффективных панацей от гипотетически предусмотренного апокалипсиса. Она-то и называется "Перпендикулярной концепцией миростроения" и пока еще вызывает недоверие у широкой общественности. "Концепцией глобального испуга" называют ее противники, а сторонники верят, что если и есть возможность предохранить себя от тотального свертывания пространственных Уровней, то лишь благодаря этому мощнейшему направлению агравиталистики.

В принципе, апокалипсис не противоречит естественной природе. То есть не вреден а, скорее, наоборот... в тотальном понимании проблемы. Но мы-то, вершители судеб Вселенной, отнюдь не тотальны, а посему вынуждены лоббировать свои интересы. Существует масса причин для запуска процесса сворачивания Уровней, гораздо больше, чем препятствий. Но научное естествознание, оперирующее критическими величинами, так и не смогло привести пример подобного процесса в реальном аллалиуме. Посредники же в этой самой философской "матрешке" вычислили соседний Уровень пространства, эквивалентный нашему. Вычислили и ужаснулись, потому что цифра получилась солидная. Возник вопрос, что находится между нашим Уровнем А и ближайшим идентичным Уровнем Х? Возник ответ: целый склад штабелей никчемных, бесполезных, не пригодных для жизни пространственных Уровней аркарного типа. То есть даже при наличии ЕИП-структуры на этих этажах мироздания зацепиться и адаптироваться практически невозможно по причине неудобно отрегулированной пространственно-временной оси (отсутствие гармонически пропорциональных вибрационных процессов АДФС, научно выражаясь). До определенного момента этот факт воспринимался как должное. Но, с освоением МИП ученые стали задаваться вопросом: почему так? В Уровнях А и Х пространственно-временная ось регулируется Естеством. В промежутке Естество отдыхает. Тут-то и возникла убойная гипотеза о том, что эти самые промежуточные Уровни вовсе не обладают природой ЕИП. Что это чистейшие Имитационные поля, разросшиеся под ЕИП-структуру. Кроме того, это вовсе не аркарные функции, а самый настоящий штабель выровненных "в горизонталь" манустралов, играющих роль неких физических прокладок пространства, некогда утратившего естественный прототип. А Имитационные поля, в свою очередь, выполняют роль информационных протезов, которые не функционируют, а лишь проводят через себя информацию единого ЕИП от Уровня А до Уровня Х. Гипотеза ошарашила ученый "бомонд" и надолго подвисла без перспектив что-либо доказать или опровергнуть. Но упорные естествоиспытатели снова уселись за расчеты и выяснили, что это предположение хоть и абсурдно, но подозрительно плотно затыкает дыры в теории познания. Очень похоже, что некоторое количество Уровней пространства, дождавшись своего "Армагеддона", в действительности его имели. Но цепной реакции сворачивания пространства не последовало, поскольку потерянные Уровни были тут же заменены на манустральные протезы. То есть, может быть, природой предусмотрен некий механизм регенерации хвоста не только для ящериц. А может быть, над изготовлением таких протезов потрудились хорошие мастера? И та и другая версия по сей день спорны и вызывают массу противоречивых догадок. Например: возле нашего Уровня в последнее время часто стали появляться манустральные образования. К чему бы это они налетели? Либо нас, теперь уже не очумелых фактуриалов, а достойную цивилизацию Ареала, кто-то заботливо оберегает... Кто-то очень похожий на нас по природе мышления, но обладающий несравнимо большим масштабом возможностей, характерным для нового аналогичного цикла развития. Или это у нас видения от страха? Приемы развития цивилизаций действительно универсальны, и Ареалу тоже иногда мерещатся "летающие тарелки".

Гипотетика, анализирующая Уровни аллалиумного пространства, кишит головоломками и вместо решений продуцирует новые условия задач типа: может ли аркарный субстрат стать протезом некоего манустрального образования? Как привести к общему знаменателю два типа реальных функций пространства? Можно ли говорить о том, что их сосуществование в перпендикулярном режиме, полное мировоззренческих парадоксов, есть на самом деле надежная страховка пространственного равновесия, а случай взаимопроникновения -- факт оказания первой неотложной помощи? Могут ли Имитационные поля со временем стать частью ЕИП, и если гипотеза верна, то как отрегулировать физическую природу на участке, отвоеванном у хаоса. С одной стороны, эта область познания открывает ужасающе заманчивые перспективы. Но, с другой стороны, образуется столь же ужасающе непроходимый тупик. Один теоретик радуется тому, что направление все-таки есть. Другого вдохновляет факт абсолютного тупика, от которого, как от начала координат, можно начинать движение во все стороны света. Трудность методики познания заключается в выборе между ними. А трудность мировоззрения в том, что не обязательно прав только один из них.

Глава 9

Следы на песке теряли ритм, обретая свойство орнамента заворачивать петли там, где можно идти напрямик. Эти узоры Зенон старался читать на манер аритаборской письменности, но то и дело терял мысль. Странно, что до сих пор он не потерял навыков прямохождения и не устремился за своим поводырем вприпрыжку на животе. Казалось, за время пути они не сдвинулись с места, только океан отступил за край горизонта, а от прибрежных скал остались беспорядочные каменистые кучи.
-- Мы могли бы сориентироваться по схеме, -- намекал Зенон Кальтиату, демонстрируя свой рукописный маршрутный план, дегеонально скрученный и сплюснутый в жестком кармане.
-- Пусть выйдет из урагана, -- отвечал Кальтиат. Эти элементы рукоделия не способны были восхитить ни одно живое существо. Разве что гад, ползущий по следу Кальтиата, то и дело тащил в пасть полоски папируса, выпадающие из карманов. Редкие псевдоформы обладали столь ярко выраженным аппетитом. Нап мог бы гордиться своим творением, но он был сдержан на эмоции, особенно теперь, идя по следу альбианина. Сами же альбиане, по мнению коприанского агравиталиста, качеством интеллекта принципиально не отличались от кальтиатских псевдоформ. Чем дальше экспедиция продвигалась к центру планетарного мироздания, тем чаще голову экса посещала беспокойная мысль о псевдоформенности самой сути альбианства, которое обладало всеми характерными чертами "буйной мадисты" и не имело ни единого аргумента в пользу "манустрала". Только присутствие Кальтиата отчасти вселяло уверенность... Всего лишь отчасти. Зенон старался вспомнить историю агравиталистики, но не находил ни одного упоминания о контакте с мадистой. От этого на душе становилось тревожно.
-- Эссима! -- кричал он. -- Куда ты нас ведешь?
Альбианин, не оборачиваясь, указал пальцем на бурые камни, торчащие над северным горизонтом.
-- Разве не могильник был намечен конечным этапом маршрута? Разве я не должен, наконец-то, завершить работу?
-- Нет, -- однозначно ответил альбианин и экс готов был смириться, тем более что конечную координату он мог без усилий рассчитать в лаборатории. Но Нап-Кальтиат неожиданно выступил в его защиту.
-- Разве ты не позволишь Зенону войти в подземелье? -- спросил он.
-- Нет, не позволю, -- подтвердил Эссима и загнул петлю в направлении, прямо противоположном бурому возвышению.
-- Ты боишься подпустить его к антенне? -- напирал Кальтиат. Эссима примолк. -- Кто, как не Зенон, может грамотно разобраться в природе этого явления? Подумай... Часто ли специалисты этой области посещают твой покинутый богами хламовник?
-- Может, я и не лучший эксперт, -- смутился Зенон, -- однако взглянуть бы не отказался.
-- Как часто ты глядел на такие объекты? -- язвил Эссима.
-- Достаточно часто, чтоб отличить подлинник от мемо-проекционных форм.
-- А меня от мадисты?
-- Разве это не то, что тебе нужно?
-- Мне? Да вы, похоже, издеваетесь надо мной сообща! -- воскликнул альбианин. -- Это именно то, что нужно вам! Это вашу цивилизацию тянет в петлю... Это вы, того гляди, начнете двоиться как призраки! А что касается меня -- то я в полном порядке. Сейчас провожу вас до каменоломни, найду стабильную зону и отправлю отсюда. После этого у меня не будет вообще никаких проблем.
-- Знаешь что, благодетель, -- рассердился Зенон, -- если у тебя нет проблем, чего ради ты возник на Копре? Предлагаю, раз уж мы взялись сообща заниматься делом, на бурых камнях не останавливаться и впредь не изобретать друг для друга искусственных препятствий.
-- Нет, -- ответил Эссима, и стороны взяли минутный тайм-аут.

На выходе из петли конечная цель маршрута подступила неожиданно близко. Зенон испугался, что не успеет найти весомого аргумента, способного убедить упрямого недоучку продолжить общее дело. Но поймал себя на мысли, что никакого общего дела меж ними отродясь не лежало. Что альбианин не просто прав, а прав несомненно и абсолютно. Что сам он, озлобленный манустрально-беспорядочным образом бытия, вел бы себя точно так же, стараясь получить благодатную опору мироздания.
-- Ты вернешься с нами на базу? -- спросил Зенон.
-- Не сразу. Нужно время, чтобы убрать фрегат.
-- Я сильно нарушил историческую последовательность? -- виновато поинтересовался экс, что привело оппонента в крайнюю степень ярости. Он даже обернулся, чего не следовало делать на траектории урагана. И взял Зенона за плечевой герметизатор поблекшего костюма, что по технике безопасности запрещалось категорически.
-- Это же манустрал! Балда! Кретин! "Манустральная функция", чтоб тебе было легче усвоить! Что происходит? Что здесь с тобой творится? Ты же не можешь быть настолько тупым! Откуда на Альбе может взяться историческая последовательность, ты, экс-аритаборец, понимаешь, что значит "перпендикулярное измерение"?

Возле бурых камней Эссима остановился и проверил связь. Зенон устроился рядом выжимать песок из протекторов подошвы. Вместо Кальтиата вслед за ними перемещалось по воздуху змеевидное тело, оснащенное восемью парами коротеньких лапок.
-- Нап не может быстро ходить? -- спросил Зенон.
-- Все он может... -- ворчал Эссима, перебирая панели связи на своем манжете. -- Вы вернетесь вдвоем... Сначала на мой корабль...
-- Вернемся вместе.
-- Неужели я все еще интересен Копре?
-- Сколько времени тебе нужно, чтобы покончить с фрегатом?
Эссима улыбнулся.
-- Проблема, видишь ли, не в том, чтобы покончить.
-- Так в чем же?
-- В том самом глупом фактурологическом словечке, которое ты так любишь употреблять: "историческая последовательность". Точнее, непоследовательность. Если фрегат упал у берега океана, значит, была причина... Возможно, в ураганном пятне мы не одни.
-- Отчего здесь образовалось пятно?
-- От твоих воздушных пируэтов.
-- А говорил, нет последовательности... Вот тебе причина - вот тебе проблема.
-- Все так, -- с горечью вздохнул альбианин, -- все верно. Дело лишь в том, что причины и следствия меняются местами, а проблемы остаются. Не знаю, как у вас в Ареале, а здесь не всякая вещь имеет обоснование, поэтому долго на свежем воздухе не лежит. -- Выдержав паузу, он поднял глаза к светлому небу. -- Ладно. Считай, что уговорил. Дождемся Кальтиата, -- возьму вас поглядеть на антенну.
Кальтиат не появлялся. Отчаявшись ждать, Эссима полез на камень.
-- Ты ж только полюбуйся! -- воскликнул он и взмахнул рукавами халата. Не понимая зачем, экс полез следом. Далекая фигура Кальтиата бродил по пустыне размеренными кругами, по одному и тому же месту, давно взмыленному его магнитной подушкой. Кальтиат даже не потрудился заметить, что произошло, просто брел в окружении глубоких раздумий и поверхностных псевдоформ. - Я вернусь за ним, пока не унесло... -- сказал Эссима и, спрыгнув на песок, двинулся ему навстречу по дуге , словно по краю пропасти.

В подземелье Нап-Кальтиат был исключительно сосредоточен. Главным образом для того, чтобы не набить шишку о свод потолка, расположенного низко для существ его расы. Он предусмотрительно занял место посреди колонны. Впереди шел Зенон, так как заблудиться все равно не было возможности. Переход представлял собой сплошной каменный рукав, опущенный вниз. Эссима замыкал, объясняя это необходимостью отгонять злонамеренных попутчиков. Но никаких попутчиков в недрах Альбы экспедицией отмечено не было. Разве что попутные ручейки, стекающие змейкой с поверхности планеты.
-- Если привяжутся, не реагируй, -- советовал альбианин. -- Прикидывайся манустралом. Ты их не видишь -- и все! Испугаются -- отойдут сами. Или, знаешь что, лучше скрести на груди руки. Вот так... В этих лохмотьях ты сойдешь за аркара. А аркаров они боятся больше всего на свете.
-- Они... это что за величина? -- спросил Зенон, но его интерес остался без ответа.
-- Направо, -- командовал Эссима на разветвлениях туннеля, -- налево. -- Экс послушно соблюдал направления, но его любопытство не иссякало под грузом ответственности, возложенной на него как ведущего.
-- Где они прячутся? -- интересовался он. -- Почему я должен непременно пугать несчастных обитателей нор?
-- Сейчас будет спуск. Не поскользнись, смотри под ноги.
И под ноги, и по верху, и во все стороны Зенон прекрасно успевал смотреть и без руководящих директив. Он даже успевал бы оборачиваться назад, если б Эссиму не раздражал каждый лишний жест. Не то чтобы Зенон продолжал надеяться. При таком тотальном контроле он не имел бы возможности даже разглядеть потенциального контактера... Но мысль, что он вернется на Копру и будет вспоминать проход по подземелью, кишащему фактурой, заставляла его вертеть маской по сторонам с предельно допустимой скоростью. Ни единой твари, даже размером с микроб, на полудохлом индикаторе пока не зафиксировалось. Пока он в очередной раз окончательно не утратил надежду на то, во имя чего в тайной глубине души снаряжал экспедицию на Альбу.
Все случилось внезапно. Емко и достоверно на фоне рутинного однообразия. Зенон остановился так резко, что Кальтиат налетел на него магнитным полем, и защита костюма отбросила его вперед, словно очнулась от анабиоза. Среди развалин камней, в эпицентре вонючего водоема, гниющего в сыром закутке, стояла на четвереньках глазастая тварь, погрузившись в лужу волосатым брюхом, и прихлебывала аппетитные пенки плесени, проплывающие мимо морды. Глаза этого существа были выпучены на макушке. Уши висели, нос отсутствовал в принципе, а туго натянутый, упитанный торс ходил ходуном от удовольствия трапезы. Но пришельца больше всего поразило, что Эссима не кинулся на соплеменника, не стал втаптывать его в лужу, а равнодушно прошел мимо. Такое поведение свидетельствовало если не о едином пространственно-временном состоянии присутствующих существ, то, по крайней мере, о том, что агравитационное смещение между ними не представляет опасности.
-- Позволь, -- взмолился Зенон. -- Ни о чем никогда не попрошу. Единственный раз. Буду обязан до конца жизни.
Удивленный Эссима присел на камень у сырой стены.
-- Пожалуйста, если для тебя это так важно.

Музы запели в душе Зенона и чуть не вынесли на крыльях последние признаки здравомыслия. Апогей гостеприимства, на который был способен не каждый патриот, заставил в момент пересмотреть негативные моменты в отношении к личности Эссимы. Может, это был первый благородный жест в досье стервозного альбианина. Зенон приблизился к твари на карачках, соблюдая неписаный кодекс контактера, о котором имел весьма глубокое теоретическое представление, и замер в ожидании ответного жеста. Жеста не последовало. Тварь шарила глазами по потолку, в упор игнорируя счастливого фактуролога. Зенон немедленно принял решение пошевелиться, то есть перейти к следующему этапу в попытке привлечь внимание. Нельзя сказать, что результат этого этапа разительно отличался от предыдущего. Существо ухом не повело, только со звонким хлюпаньем всосало разболтанные в воде хлопья белесой жижи и устремило взгляд навстречу вялому течению в поисках следующего блюда. По всему видать, помятые манустралом экс-посредники не входили в его рацион. Глядя на замысловатые телодвижения экса, Эссима трясся от смеха.
-- Гляди и учись, -- говорил он Кальтиату, -- школа юного контактера.
Но Зенон уже приступил к третьему этапу. Он потряс существо за ухо, похлопал по пояснице, нащупал пупок среди погруженной в грязь обильной брюшной растительности. Существо почесывалось, потряхивало головой, но ни малейшего позыва к взаимности не проявляло.
-- Он точно видит меня? -- усомнился Зенон. -- Он не болен? Не спит?
-- Понятия не имею, -- ответил Эссима. -- Для сонного и больного у него слишком хороший аппетит. Пойдем-ка лучше, не стоит тратить время...
-- Еще секунду, -- попросил экс, -- видишь ли, для того, чтобы достоверно идентифицировать фактуру, кому-то приходится заниматься проблемой контакта. Другого способа наука еще не придумала. -- Он заприметил жирный зеленоватый комок "еды", прибившийся к камню вверх по течению, и побрел за ним. -- А контакт с чистым натуралом, не адаптированным к цивилизации, может дать больше, чем самая достоверная историческая действительность. Я не утверждаю, что у меня получится с единственной попытки, но сейчас любая реакция с его стороны была бы полезнее наших с тобой ученых бесед. Если, конечно... -- он с трепетным ожиданием протянул аборигену ком, и тот, обшарив взглядом угощение, охотно втянул его внутрь ненасытного живота. Дыхание твари участилось, мышцы напряглись на гладкой спине, глаза закатились на загривок, беззубая пасть вытянулась трубой и содержимое желудка одной мощной струей вылетело наружу, сбив с ног зазевавшегося экса. Сквозь мутную поволоку обзорной маски Зенон видел, как чудовище, возвысившись над ним, грозно икнуло и поджало к ребрам опустевший живот. Как пупочная бороденка приподнялась над поверхностью водоема и потекла струйкой гниющей воды...
-- Ну, знаешь ли, -- посочувствовал Эссима, -- здесь тебе не Аритабор.

C той поры более никакие соблазны подземелья не вдохновляли пришельца. Даже если аборигены выглядели цивилизованно, не обладали вместительным желудком и сами проявляли инициативу, -- он шел мимо. Экса отныне не существовало в природе вещей.
-- Ты не фактуролог, -- издевался над ним альбианин, -- ты должен был ползать вокруг, подвергая химическому анализу все, что вылетело из этого обжоры.
-- Успею, -- огрызался экс, -- весь материал для анализа на мне.
-- Ты обязан быть доволен любым результатом.
-- Я доволен, -- отвечал экс и снова уходил в себя. Единственный раз местным аборигенам удалось подступиться к его бесчувственному сознанию, и то потому, что они пристали к Эссиме.
-- Привет, Эссима! -- крикнул один из волосатых самцов, сидящих на вершине каскада, в то время как экспедиция переправлялась через бурлящий поток, утопая в нем по пояс.
-- Он делает вид, что нас не знает, -- ответил другой, стараясь перекричать шум воды. -- Эй, ты! Куда разогнался?
"Не уважают, -- отметил по себя Зенон, -- похоже, в альбианской иерархии этот тип не занимает стратегических социальных высот".
-- Куда... куда... -- орал первый. -- Ясное дело, к могильнику. Ты что, Эссиму не знаешь? Этот вечно чуть что -- бежит к могильнику...
-- А этих... зачем тащит? -- пытался переорать его сосед.
-- Как зачем? К могильнику только по трое ходят. И ходят, и ходят...
Эссима соблюдал хладнокровное молчание, зато мыслительный процесс Зенона с каждой новой репликой прибавлял обороты. "Могильник совсем близко, -- думал он, -- только по трое... ходят и ходят..." Впервые после долгих мутационных адаптаций его обуяло мерзостное ощущение собственной принадлежности к процессам, которые он не в состоянии даже полноценно осмыслить, не говоря о том, чтобы повлиять. Словно душная песчаная волна накрыла его аритаборскими воспоминаниями. Эссима глядел ему вслед с нескрываемым соучастием, и в сознаний возбужденного экса щелкали указатели поворотов: "Направо... налево... Только вперед. Только не оборачивайся. Ты же знаешь, чтобы выжить в потоке, который сильнее тебя, нельзя смотреть назад. Все прожитое несется с тобой, и, обернувшись внезапно, ты уже не выберешься из прошлого. Ага? Будь ты хоть сто раз эксом, Аритабор забыть нелегко. Если решишь вернуться, скажи"...
-- Здесь, -- топнул ногой экс. Эхо разбежалось по коридору. -- Могильник должен находиться на этой вертикали.
-- Правильно, -- Эссима взял его за локоть, -- если ты не будешь так шуметь, мы спустимся вниз и зайдем с боковых туннелей к черному гроту. Теперь я пойду впереди, а ты будешь ориентироваться на Кальтиата. Только не вздумай в могильнике так сильно топать ногами.

Мятые камни последнего перехода произвели на Зенона больше впечатления, чем сам могильник. Под сводом стоял тяжелый запах гари. Стены были черны и, казалось, совсем лишены доступа воздуха, несмотря на то, что по меньшей мере пять рукавов выходило наружу. Ни сквозняка, ни проблеска. Прошло время, прежде чем маска экса адаптировалась к кромешной черноте, после которой прочие подземелья казались ему сияющим потоком. Нап и Эссима стояли у плиты и рылись в карманах халата, собирая конструктор из зубчатых железок. Нап выбирал детали, а Эссима вкручивал их на штырь, закрепляя зубцы и впадины. Складывалось впечатление, что эти манипуляции в темноте они проделывали миллион раз и уже достигли абсолютного автоматизма.
-- Подойди, не бойся, -- позвал альбианин. -- Нап, предложи ему свою маску. -- Кальтиат отстегнул лицевую насадку, обнажив вытянутое коричневое лицо, лишенное речевого аппарата. -- Только сразу не прижимай к глазам, смотри вверх, -- послышалось Зенону из недр маски, прилипающей к обзорному полю его шлема. Взглянув сквозь кальтиатские индикаторы, он испытал головокружение. Километраж грунтовых наслоений маска пробивала с ходу, четкость казалась нереальной для прибора такого класса. Похожей техникой обычно оснащены наблюдательные платформы, дрейфующие в необитаемых зонах ареала. Но больше всего поразило экса свойство локатора нивелировать перспективу. Удаленные предметы не уменьшали пропорций, приближенные не увеличивали. Все имело натуральный размер на одном и том же расстоянии от наблюдателя. Все было смешано в единую, несуразную кашу, словно кальтиатская раса по природе своей обязана была соблюдать равную дистанцию со всем сущим. Впрочем, так и было на самом деле. В связи с этим, экс не до конца понимал причину такой нежной привязанности Напа к своему альбианскому товарищу.
Содержимое могильника было надежно защищено от его всепроникающего взгляда, зато, сконцентрировавшись на поверхности грунта, экс немало удивился. От места кораблекрушения до черного грота пролегала мертвая зона конусовидного пространства. Если в недрах планеты оно не сильно искажало ландшафт, то на грунте наблюдалась поистине феерическая картина: кромешная пустота, пятно сырости и безветрия площадью в несколько сотен квадратных километров, со всех сторон окруженное стоячими стенами океана. Водяная масса, захлестывающая вершины гор, бурлящая ветрами, обрывалась вокруг агравитационной проплешины, забитой желтыми пленками облаков, которые сгущались у границ и, смешиваясь с грязью, образовывали непроходимый туман.
-- Все это моя работа? -- поинтересовался экс.
-- А то чья же? -- ответил альбианин и, сунув конструкцию ключа в отверстие каменной глыбы, стал поворачивать ее в вертикальной плоскости. Водяная стена тронулась с юга и покатилась на них. Хлопья тумана взметнулись в небо. Уровень воды опустился, обнажив мокрую оконечность экваториального хребта.
-- Потрясающе, -- восхищался Зенон, -- невероятно, что может творить природа. Зачем мы мучаемся? Для чего придумываем и изобретаем? Какой смысл, если в Естестве все наши игрушки заложены испокон бытия.
Собрав воздушный колодец над антенной, Эссима вынул ключ, переставил резьбу и, поместив его обратно, накренил камень по горизонтали.
-- Ты сделал дыру в "осевом" балансе, который у нас и так нестабилен. -- Объяснил он. -- Не знаю, есть ли у агравиталистов специальный термин. У нас в таких случаях говорят: "пробил кратер".
-- Приношу глубокие извинения.
-- А извинения, тем более глубокие, здесь неуместны. Пришельцы постоянно пробивают нам кратеры и коридоры. Если б не это легкомыслие с вашей стороны, Альба вряд ли стала бы манустральной цивилизацией.
-- Снова не могу понять тебя, альбианин.
-- И все же постарайся. Да, в манустрале развитие невозможно. Но каждая интервенция такого рода неминуемо ведет в петлю. Значит, в нашем прошлом пропадают ваши записи и приборы, слова и навыки. Настанет время, когда в этой вселенской помойке не сможет разобраться ни один систематизатор и вынужден будет признать, что имеет дело с самостоятельным архивом. Ты хотел наблюдать антенну? Ну, и что же ты видишь?
Маска Кальтиата сделала очередную осечку при попытке выявить внутренности плиты. Дальше отверстия замка выявлялись лишь пугающие пустоты.
-- Это похоже на переменное состояние материи. -- предположил Зенон.
-- Ты еще не понял, что происходит? -- не давая эксу погрузиться в раздумья, Эссима снова двинул плиту. Плоскость пошла по синусоиде. Вверх рванули ураганные кольца, расходясь у поверхности километровыми водяными бурунами. -- Смотри и учись. Когда-нибудь пригодится.
Глубина водоворотов достигла дна, вверх полетела гниль вперемешку с пеной, скорость вращения потока создавала впечатление полированных граней. Круги расширялись, расползались от экватора к полюсам, подбрасывали в небо стволы деревьев, выдранных с корневищем из раскисшего грунта, и тут же разбивали их в щепки.
-- Не правда ли, напоминает апокалипсис? -- радовался альбианин.
-- Это он и есть, -- предположил экс.
-- Сейчас расчистим поверхность, и это не будет выглядеть столь ужасно. Или, как говорят аритаборцы, тихий всплеск стихии самый зловещий, ибо он есть последний?
Гад, преследовавший Кальтиата до порога пещеры, вдруг расхрабрился, вбежал в могильник и спрятался под двигательной подушкой хозяина.
"Кто-то идет", -- жестом предупредил Нап и потребовал назад свою маску.
-- Ничего, -- ответил Эссима, -- он ретируется от твоей красы...
Однако абориген, заглянувший в могильник, оказался не из робкого числа. Собственно, это был не совсем абориген, а лишь его шея, увенчанная морщинистой лысиной. Мощностью "красы" он не сильно уступал Кальтиату.
-- Слышишь, Эссима, -- зашипел посетитель, -- Ты... это дело давай... заканчивай. А то... это самое...
Судя по скорости прохождения мысли, его мозговое приспособление располагалось где-то в районе экватора. И правильно делало, потому что Эссима швырнул в него копченый булыжник, попав точно в лоб.
На верхних туннелях Зенон разглядел несколько групп организованных тварей, которые мало того что представляли собой букет самых разнообразных рас, но еще и вели себя соответственно бестолково. Пытались укрыться от урагана в расщелинах камней. Планета при беглом взгляде изнутри напоминала эксу свалку биоинженерной лаборатории, зоопарк экстремальных мутантов-оборотней, меняющих экстерьер в зависимости от погоды, а вместе с экстерьером и личностную суть. Этот напуганный муравейник метался по туннелям, таял, деформировался и перемешивался, приводя в восхищение своим органическим природным непостоянством.
Ураганные кольца, смыкаясь у границы мезосферы, создавали мощный гравитационный эффект, от которого океанская влага вдавливалась в недра планеты и замирала там неподвижными водяными столбами.
-- Что ты ожидал увидеть? -- спрашивал Эссима своего гостя. -- Наверху пролетают тысячелетия, а ты спускаешь фрегат, не задумываясь о том, что в слоях агравитации может образоваться кратер? Я тебя, как бога, определил над всем альбианским миром, а ты, как последняя тварь, решил уцепиться за грунт.
-- Страшно подумать, что бы я делал, -- расчувствовался Зенон, -- если б ты меня не нашел.
-- Хлебал бы плесень, -- пояснил Кальтиат, возвращая на место лицевую маску.
-- Да он счастливчик, -- шутил Эссима, -- мог бы так треснуться о камни, что не видать мне моих "летных прав". А я их, между прочим, с большим трудом добыл из вашей навигаторской школы. Думаешь, манустралу просто пройти тест? Д я полжизни понять не мог, что такое "центрический оптикуляр". Ты знаешь, как с Альбы выглядит звездное небо? -- Он поменял расположение резьбы на ключе, и могильная глыба отвернула планету от солнца. Кальтиат с неохотой протянул свою маску Зенону. Картинки звездных россыпей менялись с каледоскопической быстротой, особенно у дальних границ. Иногда, благодаря зеркальным эффектам, из них выстраивались узоры. Иногда небо очищалось от псевдоформенных вакханалий, и экс вздрагивал. Такой пейзаж можно было увидеть только в оркапустотах у границ ареала.
Планетарное тело в свободной агравитации исполняло фигуры высшего пилотажа.
-- Эссима, что происходит? -- раздался вопль из каменного рукава. На пороге могильника собралась толпа одинаковых фактуриалов, подозрительно похожих на единый манустральный транслянт. -- Если не прекратишь, тебе попадет от Папы.
-- Иди... топай отсюда. Ты уже надоел, -- ответил Эссима и продолжил свое дело, словно к нему обратился старый знакомый, размножившийся в петле для устрашения оппонента если не мускулами, то количеством персон. -- Энергия разных стихий, -- рассуждал альбианин, -- слившаяся в потоке, меняет свойства пространства.
-- Зачем ты читаешь Зенону лекции, -- вмешался Кальтиат, применяя универсальный навигаторский язык жестов, -- лучше найди Ареал. Пусть убедится, что база на месте .
-- А я чем занимаюсь...
Зенон оторвался от маски и застыл в слепоте, в позе чокнутого ясновидца. Этот язык оказался доступным его экс-аритаборскому лингвистическому менталитету.
-- Вот и ищи, -- ворчал Кальтиат, -- не о чем болтать.
-- Я ищу.
-- Так поторопись, будь добр, крути живее, пока твой "оптикуляр" наизнанку не завернулся.
-- Я кручу.
На спине Зенона обозначилась испарина.
-- Это что, -- робко спросил он, -- агравитационный пульт?
-- С чего это тебе показалось?
-- Ты что, не способен найти измерение Ареала? Родной антенной на собственной планете? Ты ведешь себя как новичок за пультом базы.
-- Сейчас все сделаю, чего вы переполошились!
-- Еще раз спрашиваю, это могильник или закамуфлированный пульт агравитации?
-- Откуда ему взяться, -- защищался альбианин, судорожно вращая рукоятку ключа, -- разве мы, дерзкие фактуриалы, способны опередить вас в техническом прогрессе? -- Он уже не пытался скрыть волнения и несколько раз выронил ключ при попытках сменить резьбу.
-- Тогда немедленно покажи нам базу. Хочу убедиться, что она в порядке.
-- Я ее не трогал.
-- С облегчением верю.
-- Сам сказал, захоронение мадисты -- эпицентр аномалий. Ну, слегка заблудились... Чего психовать?
-- Есть у меня одно скверное подозрение, -- с чувством произнес Зенон, -- ой какое скверное подозрение насчет исторической последовательности, которой не существует. Уж не ее ли ты сейчас заплетаешь у меня на глазах?
-- Я здесь ни при чем, -- оправдывался Эссима, -- и твои глаза ни при чем. Все мы прыгнем в одну могилу, когда придет срок. Самое мудрое, что мы можем сделать, это смириться с неизбежным.
-- Нет, ты не прав.
-- Он прав, -- услышал экс неожиданно резкий голос. Сухой старик стоял за его спиной, прикрытый небрежно надетой рубахой до колен, осанистый и остроносый. -- Он прав. Дай мне ключ, сынок. -- Обратился старик к Эссиме и, получив от него зубчатую железяку, отвесил добротный отеческий подзатыльник. -- А теперь вон отсюда! Все вон!
Эссима первым вылетел в коридор, за ним последовал Зенон, между делом не переставая размышлять над смыслом сказанного. Нап еще пытался выманить из могильника осьминогого гада, который от испуга сменил окрас и лишился возможности манипулировать конечностями.
-- Тебя тоже касается, -- рявкнул старик и вышиб гада в коридор пинком. Голоформа рассыпалась от удара о камень и озарила туннель. -- Прочь! Все прочь!

-- Удивительно, -- делился впечатлениями Зенон, едва поспевая за Эссимой быстрым шагом. -- Кто этот тип? Он ни в чем не похож на тебя. Милейший старец, очаровательный в своей откровенности. Если мадиста захочет надежно замаскироваться в этом мире, она будет выглядеть именно так.
Соблюдая молчание, Эссима стремился как можно быстрее вырваться из черного коридора.
-- Почему ты не скажешь, что это Ло? -- тормозил его Кальтиат.
-- Папа Ло? -- воскликнул Зенон. -- Неужели... -- и, не мешкая, ринулся назад. Но Эссима догнал его и преградил дорогу.
-- Пропусти, -- просил Нап, -- они поладят...
-- Нет.
-- Ладно, -- согласился Зенон, -- успокойся. Мне нужна только его мемограмма. Это займет секунду. Он не заметит, если ты не будешь препятствовать.
-- Я уже препятствую.
-- Как глупо!
-- Все равно...
-- Пусти его, -- раздался спокойный голос Папы Ло, и Эссима послушно отошел в сторону. -- Ты... подойди.
Зенон приблизился к порогу могильника.
-- Ближе. Чего робеешь? После всего, что ты видел на Альбе, разве можно так пугаться помешанного старика? Пойдем, я покажу тебе кое-что.
Зенон подплыл к могильной плите. На темной поверхности камня обозначилось световое пятно. Оно росло, расширялось, уходило вглубь. В недрах этого мадистогенного агрегата проявилась лучевая сетка, сплетенная тончайшими микросхемами вокруг акселеративного поля пятигранной антенны. Каналы управления уходили на глубину, терялись из вида, создавая иллюзию, будто ядро планетарного тела напичкано последними техническими достижениями агравиталистики. Световое пятно продолжало опускаться, вскрывая внутренности объекта, но Зенону было достаточно.
-- Какой же я кретин, -- прошептал он. -- Какой же я безмозглый идиот! -- Он выгреб из карманов рукописный архив на обрывках папируса и с размаху швырнул его на пол. Скрученные узелки раскатились в стороны. Вне себя от злости он вышел из могильника и устремился вперед, не видя дороги. Эссима не сразу решился последовать за ним.
-- Оставь меня в покое! -- рыкнул экс. -- Я возвращаюсь на базу. Никаких экспериментов. С таким мошенником, как ты... и речи быть не может.
-- Зенон, -- пытался докричаться до него Эссима, -- ты выбросил схемы! Зенон, опомнись! Ты сам это сделал!
-- Я сейчас же возвращаюсь на Копру. И если твой корабль когда-нибудь еще раз приблизится к зоне Аритабора, я лично вышвырну его.
-- Зенон! -- кричал Эссима. -- Ты выбросил шифр дегеона. Ты сам виноват!
-- И если ты еще раз влезешь в сеть со своими мошенническими проектами, можешь проститься не только с летным допуском. Я лично лишу тебя желания когда-либо соваться в архивы Ареала.
-- Зенон! Ты не должен был оставлять расчеты на Альбе! Ты не должен был этого делать!

Глава 10

Ничто не изменилось в коприанских владениях с тех пор, как Нап-Кальтиат покинул эту тревожную обитель. Только орбита мемо-станции увеличила радиус. Только вместо пропавшего Аритабора зияла энергетическая растяжка для удержания баланса в планетарной системе. Но удерживала она лишь облако влаги, возникшее на месте планетарного ядра. Трагический пафос происходящего сменился обреченным достоинством цивилизации перед коллизиями судьбы. В сути -- не изменилось ничто. Не изменилось, даже несмотря на то, что зона Аритабора, некогда безраздельно контролируемая Копрой, теперь кишела исследовательскими станциями всех мало-мальски зрелых ученых сообществ. Чего здесь только не было: орбитальные базы и дрейфующие платформы агравиталистов, архиваторные системы и дешифрационные установки в полной мобильной экипировке. Проблема исчезающих планет успела стать доминирующим направлением развития наук. В зоне, традиционно закрытой для навигации, Нап-Кальтиату не нашлось парковочного места ни в одном из тысячи технопарков. Последний раз, когда Эссима был с ним, а Копра возвышалась над аритаборским пространством, путешествие по зоне показалось ему мгновенным. Теперь же вечность прошла, прежде чем его корабль проник к орбите потускневшей Копры и встал в магнетическом поле мемо-сферы.
Выйдя на внешнюю галерею, Зенон не поверил глазам.
-- Ты, Нап? Или голограмма связи такая четкая, что я затрудняюсь отличить от оригинала.
-- Не имею более четкой голограммы, чем я сам, -- ответил Кальтиат. -- Но, все равно, рад застать тебя здесь. Рад всему, что не изменилось с тех времен, как мы расстались на Альбе.
-- Что-то случилось с Эссимой?..
-- Я был нечаянно в ваших краях. Решил, что Копра по старой памяти пустит меня в зону. С ним все в порядке, насколько это возможно. Надеюсь... Хоть и давно не виделись. Я хотел говорить с тобой, Зенон, но совсем не о старых обидах.
-- Все, что произошло на Альбе, -- заверил Зенон, видя нерешительность собеседника, -- никак не должно касаться нас теперь. Это забытая история. Если ты не решился использовать связь, допускаю, что разговор серьезный...
Оба умолкли на полуслове, дождались, пока мимо них проплывет... то ли эксперт-информатехник, то ли шаровая молния, облитая кипятком.
-- Так вот, -- продолжил Кальтиат, -- о забытых историях... -- но поторопился. "Молния" притормозила и засияла. -- Можно ли узнать, чем закончились твои опыты с Альбой?
Пока Зенон преодолевал чувство неловкости и подбирал корректные фразы, эксперт вплотную приблизился к Напу.
-- Полным и безоговорочным триумфом со стороны Эссимы, -- объявил он, -- и грандиозным позором с противоположной стороны. Потому что цель опыта была предельно конкретна: унизить посредника и надругаться над тем, что представляет ценность цивилизации.
Первый раз Нап постиг смысл органической неприязни Эссимы к летающим шарам. Его друг непременно бы сказал в ответ что-нибудь совершенно омерзительное, что простительно тронутому манустралу и категорически недопустимо для представителя уважаемой расы.
-- Ты хочешь знать, что на самом деле представляет собой Альба? -- спросил Зенон. -- Мы закрыли эксперимент лишь после того, как полностью восстановили код и прошли полный диапазон манустрала. Мне жаль, Нап, ни в одном измерении признаков цивилизации нет. Это типичная мемо-проекция. Она может быть интересна для фактурологов, но не для Копры.
-- Именно об этом я размышлял, пока добирался сюда, -- ответил Нап. -- Ты видел возможности антенны, представляешь, какой она дает эффект маневра. Нельзя ли предположить, что цивилизация может прятаться от наблюдателя. Ведь мы не знаем о манустралах ничего. Даже предполагать не можем их возможный способ существования, поскольку не было прецедентов. Все наши предположения о них построены на наших же теоретических расчетах.
-- Их антенные маневры предполагают мадистогенную природу. Мы не строим расчеты на голой абстракции.
-- Может быть, в наших представлениях было упущено что-то фундаментальное, что искажает общую картину. Подумай, когда-то наивно было предположить существование цивилизации в перпендикулярных измерениях, а теперь мы научились рассчитывать их бытие и не верим глазам, если они не живут по нашим расчетам.
-- Что ты хочешь от Копры?
-- Кальта заинтересовалась личностью Эссимы по результату теста навигаторской школы. Он сдал шесть уровней, в глаза не видя панелей управления большинства типов кораблей. Он сдал бы все восемь, если б в том возникла необходимость.
-- Были времена, когда ты сомневался, что имеешь дело с мадистой.
-- Я и теперь в этом не уверен. Именно неуверенность заставила меня вернуться к закрытой теме. Если Эссима не мадиста -- мы имели первый в истории Ареала настоящий контакт с манустральной расой и отказались верить своим глазам. Мы даже не захотели понять, что наши методы научного подхода не в состоянии идентифицировать этот феномен.
Зенон вдруг вспомнил альбианский вояж, и чувство реальности стало покидать его, словно под ногами, откуда ни возьмись, возникла шаткая палуба анголейского фрегата. Перед ним стоял мадистолог с непререкаемой репутацией и признавался в том, что не способен распознать мадисту, с которой провел годы в едином пространстве. Это означало полный триумф альбианина не только над Копрой, но и над виртуозами одной из самых сложных наук Ареала. Он и припомнить не мог, к какой еще подозрительной личности, открыто и недвусмысленно, приставлялся персональный мадистолог, принимая на себя обязанность потакать малейшим капризам...
-- Я наблюдал Эссиму задолго до его визита на Копру. Он предлагал проекты в программу изучения экстремальных мутаций, искал контакты в колониях орканейтралов, вступал в полемику с учеными шизофрениками, которые брались идентифицировать Альбу. Все они останавливались в полушаге от цели. Все доказывали безоговорочно, что субцивилизации в этой стихии быть не может, но пока никто не доказал того, что ее там нет.
-- Что ты можешь предложить? -- спросил Зенон.
-- Закончить начатое. Копра, в отличие от прочих, остановилась ближе всех...
-- Каким образом?
-- Могу предложить простой план. Возможно, это полная глупость. Вероятно, я многого не понимаю в вашей профессиональной специфике. Скажи, сохранилась ли мема Папы Ло, сделанная тобой во время экспедиции?
-- Допустим, -- удивился Зенон. - Что она доказывает? Мема может выдать любую информацию, но как проверить ее достоверность?
-- Можно ли найти в коприанском архиве мему бонтуанца Фрея? -- продолжил Нап, -- которая не вызывала бы сомнений в подлинности?
-- Предположим, -- подтвердил экс, -- технически здесь нет сложности.
-- Эти существа идентичной ментальной природы. Даже не идентичной, а в абсолюте одинаковой. Если обе мемы синхронизировать и подключить к общему полю в вашем аппарате...
-- Очень интересно. Ты полагаешь, что в случае манустральной подлинности Папы Ло произойдет рефлекторный контакт на манер того, что Копра пыталась проделать между эксами и Аритабором?
-- Я уверен, если Ло -- элемент мемо-проекции, контакта не будет.
-- Его может не быть даже в случае подлинности манустрала. Кто знает, в каких отношениях расстались эти братья по разуму.
-- Вы зафиксируете контакт, даже если он будет выражен молчанием. Это уникальный случай: фактурные соплеменники с разными судьбами, разлученные на вечность. Не может не быть контакта. Или я вынужден буду признать, что наша цивилизация ничего не смыслит в собственном прошлом.
-- Одним словом, -- подытожил Зенон, -- если мемограф не зафиксирует взаимного импульса, Кальта признает эксперимент окончательно бесперспективным.
-- Разумеется, -- подтвердил Кальтиат.
-- Мы сможем разгрузить прибор от текущих программ? -- обратился Зенон к повисшему рядом эксперту и, получив утвердительный ответ, пошел к панораме управляющих панелей. -- Кроме чистого поля и двух подлинных мемограмм, мне потребуется лингвистический дешифратор, -- распорядился экс. Эксперт нерешительно притормозил. -- На всякий случай, -- успокоил его Зенон, -- мало ли что там... Это Земля, закрытая планетарная фактура. Точный дешифратор только в спецархивах. Надо сделать это... -- увещевал он коллегу, -- чтобы призрак Эссимы не преследовал Копру до истечения времен. -- И "ртутный" шар коприанского существа робко поплыл к туннелю, соединяющему галерею с рабочими отсеками станции.

Трудовые будни инфоинженерных служб Кальтиата не привлекли. Не дожидаясь приглашения выйти вон, он покинул станцию, как только выпал из поля зрения коприан.
Шло время. Корабль дрейфовал на границе системы, наблюдая шар мемо-станции на обзорных панелях при полном бездействии внешней локации. Нап не выходил из пульта. Его душа только тогда была спокойна, когда мемограф поглощал в себя энергетические резервы станции и ее контур ускользал от индикаторов . Он готов был сидеть здесь годы и столетия, лишь бы не нарушать хрупкой ауры процесса, который он уже не чаял довести до конца.
Иногда его навещал Зенон. Иногда Зенон жаловался, что на станции то и дело обнаруживаются эфемерные твари, имеющие вид протофактурных биофизических образований, которые ползают по стенам в отсеках с невесомостью и, напротив, парят там, где силовые поля создают такую гравитацию, которая не допускает самого существования формы, как таковой. Зенон утверждал, что работа идет, но мема Ло всем порядком надоела, потому что не содержит никакой принципиально новой информации. Что якобы старик, проживший неизвестно сколько миллионов лет, ухитрялся всю жизнь учить одних и тех же соплеменников одним и тем же премудростям бытия с одним и тем же печальным результатом. Что память его имеет массу завершенных циклов, на развертку которых уходит драгоценное время. Зенон просил Кальтиата уточнить, какой тип контакта доминировал у древних землян: акустический, телепатический или визуальный, и свериться с архивом Кальты. Характер этих существ говорил ему о том, что для телепатического контакта у них недостаточно развито индивидуальное поле, для свободного языка жестов -- недостаточно свободные конечности.
В другой раз жалобы Зенона касались затруднений с мемографической хронологией и необходимостью заворачивать искусственные временные петли из аномального жизненного хронометража Папаши Ло.
Посещения Зенона становились более продолжительными и менее оптимистичными. Мема Ло все увереннее стремилась в бесконечность.
-- Я представил, -- рассказывал Зенон, -- что бы делал я сам, желая создать иллюзию манустрального опыта вторичной мемы. Я заплел бы ее точно так же, именно по такому алгоритму. Или мы в ближайшее время найдем способ рубить "узлы", либо эксперимент уже теперь не имеет перспективы. Это не над Эссимой проклятье мадисты. Оно над всеми нами. Взгляни, во что превратили зону! Архивы поражены, реакция идет быстрее, чем мы предполагали. Кто поумнее, тот адаптировал себя к планетарным ресурсам. Зоны навигации прикрываются одна за другой. Скоро летать будем вслепую. Сейчас раздолье только поздним фактуриалам да экстремальным мутантам. Вот у кого перспективы воистину бескрайние.
-- Неизлечимая болезнь цивилизации, -- возражал Кальтиат, -- еще не повод похоронить себя заживо.

Однажды Копра очнулась от бесплодных терзаний, словно от летаргического сна. Стабилизировалась, показалась на индикаторах. Словом, заняла достойное место в ряду объектов, наблюдающих мокрое место, оставшееся от Аритабора. Нап-Кальтиата обуяло смутное чувство дискомфорта, но, вместо того чтобы выйти на связь, он набрался терпения. Визитов не было. Терпение скоропостижно иссякло. Нап появился на галерее мемо-станции, обуреваемый самым тревожным предчувствием. Зенон, ни слова не сказав, увлек его за собой в отсек управления.
-- Что происходит? -- встревожился Нап.
Экс указал на трансляционную панель и отошел в сторону.
-- Феликс, -- донеслось из транслятора, бурлящего графикой акустических волн.
-- Это настоящее имя бонтуанца, -- отрывисто произнес экс и жестом пригласил Кальтиата занять место у пульта.
-- Феликс... -- повторил невидимый субъект, обладающий гнусавым тембром, характерным для позднего Папы Ло.
-- Ну... -- ответил незнакомый Напу голос "Феликса".
-- Я должен перед тобой извиниться.
-- За что? -- спросил Феликс с интонацией снисходительного благодушия.
-- Я соврал. Помнишь, ты спросил, что случилось в тот день, когда мы с тобой отчалили с Земли?
-- Ерунда, выброси из головы.
-- Нет, не ерунда, -- настаивал Ло. -- Помнишь, я сказал, что встретил тебя пьяным, когда ты возвращался ночью?
-- Помню.
-- Так вот, это не ты, а я был пьян в стельку. Это я пришел и ждал тебя у подъезда. Это я принес бутылку, и мы нарезались, как положено по-свински. Ты выводил меня подышать, а я говорил, что в последний раз дышу воздухом родной планеты. Ты еще довольно мерзко посмеялся. Феликс, я не хотел прощаться. Я сознательно утащил тебя за собой и сто раз проклял себя за то, что сделал это. Ты прости... Если я перед кем и виноват...
-- Ладно, чего теперь.
-- Ох, и напились же мы тогда, так уж напились...
-- Ты лучше скажи, -- перебил его Феликс, -- я-то тебе зачем понадобился?
Пауза возникла из недр мемо-массы, и акустические волны залегли на дно океана. Пауза, которая уже не обещала разрешиться ответом. Зенон собирался что-то сказать и уже потянулся к панели, но замер на середине жеста.
-- Так ты ничего не понял? -- удивился Ло. -- Я испугался. Это всего лишь страх, Матлин, нормальный человеческий страх.
Перчатка Зенона повисла над панелью. Транслятор отключился. Больше сигналов не было.

Шестая тетрадь

ДОМ НА СПЯЩЕМ ВУЛКАНЕ

Глава 1

УЧЕБНИК ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

Мемо-субстанция

Глава 2

УЧЕБНИК ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

Мемобилизация

Глава 3

УЧЕБНИК ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

Фигуры практической агравитации

Глава 4

УЧЕБНИК ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

Логическое моделирование принципов функционального кода. "Углы дегеона". Пустотные дефектации

Глава 5

Глава 6

УЧЕБНИК ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

Оркафектанты и транспериодики. Агравиталистическое обоснование Естественных инфополей

Глава 7

УЧЕБНИК ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

Имитационные поля

Глава 8

УЧЕБНИК ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

Свойства имитационных полей. "Перпендикулярная концепция миросторения"

Глава 9

Глава 10

УЧЕБНИК
ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

УЧЕБНИК
ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

УЧЕБНИК
ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

УЧЕБНИК
ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

УЧЕБНИК
ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

УЧЕБНИК
ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ

УЧЕБНИК
ТЕОРИЯ АНТИГРАВИТАНТОВ