Первый раз в первый класс Мария Натановна Боровская пошла как все нормальные девочки, с бантиком на макушке, а вернулась с порванным букварем. В школе Марии Натановне не понравилось буквально все: и первая учительница, и мальчик, с которым ее посадили, и фикусы в пластмассовых кадках, от которых нельзя отрывать листы. Мария Натановна ухитрилась сделать то, что до сей поры не удавалось ни одному российскому школьнику: она получила двойку в первый день. Даже отпетым лодырям и тупицам не ставят двоек в первый день школы, но для Марии Натановны сделали исключение. Никто не хотел крови, но топор войны был отрыт, и первое полугодие младшая дочь Боровского окончила из рук вон плохо. Преподаватели подметили странную семейную особенность отпрысков ученого-физика: каждое следующее чадо оказывается на порядок глупее предыдущего. Каждой следующей дочери труднее дается золотая медаль, каждая следующая берет меньше призов на олимпиадах. Единственное, что отличало четырех предыдущих сестер Боровских, это способности в области точных наук. Марии Натановне одинаково не давались все науки без исключения, но главным образом – дисциплина. Свою первую двойку она получила за то, что в кровь разбила мальчику нос. С тех пор ни один мальчик, ни одна девочка в классе не желали сидеть с хулиганкой. По итогам первого полугодия Мария Натановна получила двойку, в том числе, и по математике. «Никогда! – восклицала Розалия Львовна в кабинете директора. – Никогда дочерям Натана Валерьяновича не требовался репетитор с первого класса!» Розалию Львовну можно было понять. Ее убеждали на педсовете и на родительском собрании, в присутствии школьного психолога и в кабинете участкового инспектора по делам несовершеннолетних. Розалия Львовна обвинила всех и забрала дочь из школы. Она оставила квартиру в Москве и переехала с двоечницей на дачу, подальше от негодных мальчишек, поближе к свежему воздуху. Второе полугодие первого класса Мария Натановна постигала дома. Профессор Боровский преподавал Марии правила приличного поведения, его недавняя супруга – все остальные науки. На той же даче погожим весенним днем на свет появился Лев Натанович, и это событие радикально перевернуло жизнь семьи. С этой минуты Розалия Львовна стала считать свою миссию на Земле исполненной до конца. Сначала она продала квартиру в Москве, полученную супругом и отошедшую ей при разводе. Затем продала квартиру, принадлежащую семье старшей дочери, и собственное жилье, принятое в наследство от покойного дяди. Следующей в списке оказалась дача, но желающих купить ее не нашлось, и Розалия Львовна оставила дачу в покое. На этом перемены в жизни Боровских не закончились, а только начались. Вслед за имуществом, Розалия Львовна продала Родину и перебралась на Землю Обетованную.
Мотивация переезда была проста: мальчик родился слабым, часто болел, а лучшие в мире врачи приходились Розалии Львовне родственниками, и долгие годы уговаривали ее воссоединиться в Израиле большой и дружной семьей. Натану Валерьяновичу не было позволено возражать, поскольку неважное Левкино самочувствие объяснялось вредной работой отца, и других причин не имело. Все потомство супругов Боровских отличалось отменным здоровьем до той поры, пока подвал дачи не превратился в физическую лабораторию. За лето Розалия Львовна перевезла на новое место жительства старый хлам, взяла ссуду, заняла у родственников и приобрела второй этаж на одном из бульваров Тель-Авива, в трех минутах от городского пляжа, в пяти автобусных остановках от своей родной тетки, бывшего педиатра. Три просторные квартиры на общем этаже подверглись немедленному ремонту, который требовал затрат, и Розалия Львовна решила покончить с дачей, но желающих ее купить не нашлось даже за полцены. Дача с нехорошим подвалом была оставлена в покое навек. «Пусть будет, – решила Розалия, – мало ли как жизнь сложится».
По окончании ремонта семейство принялось осваивать новую территорию. Только Натан Валерьянович своего согласия на переезд не давал. Он просто попал в турбулентный поток переселенческого энтузиазма своей второй половины, и сам не понял, как оказался в кресле перед дверью балкона, с которого виден тенистый бульвар и пестрый ларек, увешанный связками фруктов. Натан Валерьянович понять не успел, что за перемены ворвались в его жизнь, только волосы на его голове отчего-то стояли дыбом, и очки запотели. Новая реальность превратилась в мутное пятно непонятного мира, похожего на сон, от которого невозможно проснуться.
Розалия Львовна выделила супругу кабинет для работы, поставила компьютер и привезла из России часть библиотеки, которую посчитала наиболее важной. В нее вошел учебник иврита, справочник молекулярной физики и несколько монографий с автографами известных ученых. Все это богатство она со вкусом расставила на полках кабинета и разбавила мебельными каталогами в надежде, что со временем библиотека станет пополняться сама. Натан Валерьянович ни разу не подошел к столу. Так и сидел перед распахнутой дверью балкона с видом на тенистый бульвар. Наблюдал, как хозяева выгуливают собак, как студенты подходят к киоску, как отходят от него с оранжевым соком в высоких стаканах. Никто не мешал Натану заняться наукой. Напротив, с момента приезда в Тель-Авив, квартиру Боровских посетила масса ученого люда. Коллеги приходили поздравить с сыном и с переездом, приглашали прочесть цикл лекций. Издатели делали коммерческое предложение по поводу учебника, за который профессор давно горел со стыда. Однажды Натан Валерьянович нащупал в своем кармане пучок визиток, но не вспомнил, откуда они взялись. Вспомнил только Леду Ефимовну Кац, близкую подругу Сары Исааковны, педагога с тысячелетним стажем, которая преподавала иврит еще первым переселенцам. Натан прекрасно помнил старуху. Прежде, чем взяться за русских евреев, она лет двести преподавала немецкий в российском университете, и Натан еще успел сдать ей зачет. До этого Леда Ефимовна Кац так же успешно преподавала французский в Германии. До Германии она проживала в Париже, а до Парижа являлась супругой Британского посла в королевстве Испании. Прежде чем угнездиться в Европе, эта почтенная дама пережила немало душевных драм. Черт носил Леду Ефимовну по Южной Америке за каким-то миссионером. Туда она попала, вероятно, с кораблями конкистадоров, а, будучи брошена любовником, преподавала «кастильяно» местным индейцам. Среди учеников почтенной старухи было немало известных людей. Стены ее квартиры пестрели фотографиями и благодарственными посланиями учеников, среди которых ученые и политики, журналисты и бизнесмены, даже министр правительства Венесуэлы ухитрился быть лично обязанным этой невозможной особе. Теперь, угомонившись на старости лет, Леда Ефимовна согласилась уделить внимание лично Натану. Боровскому стало стыдно перед Ледой Ефимовной, и он сунул визитки обратно в карман. Последний раз они виделись на похоронах бабушки Сары, потом лишь передавали друг другу поклоны, и вот, наконец, поселились жить в одном городе. «Ты умрешь, – вспомнил Натан напутствие покойной бабки, и мурашки побежали по спине. – Умрешь также как я. Также как все. Состаришься и умрешь. Все умрут, только Леда Кац останется жить. Мало ли кому пригодятся ее услуги».
Время текло. Натан Валерьянович созерцал бульвар. Младшим дочерям было строго запрещено беспокоить отца, старшие – сами забыли, где дверь отцовского кабинета. Только Розалия Львовна заходила без стука, влажной тряпкой протирала пол, сухой тряпкой – очки, возвращала их на нос Натану и тяжко вздыхала. – Позвонил бы Леде Ефимовне, Натик! – уговаривала она. – Подъехал бы. Как ни крутись, а язык учить надо.
Но время текло, а Натан Валерьянович не поднимался с кресла. Розалия приобрела машину и поставила ее под балкон. Огромный белый пикап, который занял весь тротуар и половину проезжей части, но как иначе разъезжать по родственникам всей семьей? – Мама, на что мы живем? – не понимала Алиса. – Если папа не начнет работать, мы все пойдем на панель! Не то, чтобы Розалия оценила угрозу, не то чтобы в корне пересмотрела свою расточительную политику, но… выслушав доводы дочери, на некоторые уступки пошла, а именно: уволила Левкину няньку. Теперь обязанность гулять с ребенком была распределена между сестрой и отцом. Великому сидению Натана перед раскрытой дверью был положен конец. Два раза в день по два часа он гулял по бульвару с сыном, чтобы дать Розалии время на отдых и домашние хлопоты. Теперь Натан Валерьянович катал по бульвару коляску и встречал из школы младшую дочь. – Я хочу такой оранжевый сок, – заявила однажды Мария. – Купи мне большую порцию. Натан Валерьянович пришел в ужас от размера стакана и цвета напитка. – Там химия, Маша! – сказал он. – Такого оранжевого цвета в природе нет. Мама запретила пить химию. Это вредно. – Что ты, папа?! Там только морковка. Купи! Натан Валерьянович подкатил коляску к киоску и увидел, как огромная морковь на его глазах за секунду превратилась в сок. Профессор задумался: совершенно твердый предмет вдруг стал совершенно жидким. «Надо что-то менять, – подумал ученый, – однажды стрелки часов наберут обороты, перемелют пространство в эфир и сдуют все, что не сможет удержаться за жизнь». Подумав, Натан Валерьянович пришел к выводу, что порядком деградировал. Сидение у двери, распахнутой на бульвар, не добавило ему интеллекта. «Нет, – убедился Натан, – в этой жизни надо что-то менять, если еще не поздно». – Маша, – обратился он к дочери, которая с хлюпом извлекала остатки сока со дна стакана, – тебе нравится Тель-Авив? Тебе не хочется вернуться в Москву? – Конечно, нет, – ответила дочь. – Почему? – Ты забыл? Мы же завтра идем на море. – Только поэтому? – Конечно, не только! – Мария Натановна покончила с соком, раскрыла портфель и вынула бутылку с водой, на дне которой плавала маленькая красная рыбка. – Смотри, что у меня есть. В школе их полный аквариум. Там так интересно. – Ты украла рыбку из аквариума? – Нет, я поймала ее, – с гордостью сообщила девочка, – теперь она будет жить у нас. Мы будем ее кормить и плавать с ней в море. – Как же тебе не стыдно! – возмутился отец. – Если мама узнает, она накажет тебя. – Но это же рыбка, – обиделась Маша. – Она же не вещь. Нужно спрашивать разрешение, когда хочешь взять чью-то вещь. А эта рыбка живая! – По-твоему, рыбку можно взять без спроса только потому, что она живая? Маша, ты же взрослая девочка! – Но ведь мама взяла Левку совсем без спроса, и теперь он живет у нас, – сказала девочка, указывая на брата, спящего в коляске. – Знаешь, почему? – Почему? – Потому что Левка живой. Натан Валерьянович задумался, насколько сильно он деградировал, сидя в кресле перед раскрытой дверью балкона. Так сильно, что утратил способность понимать элементарные вещи, доступные младшим школьницам. Он отстал от жизни настолько, что разучился пользоваться телефоном и с ужасом отметил: с момента приезда он не позвонил никому, даже Оскару не сообщил адрес, не пригласил любимого ученика погостить. Впрочем, организационную работу за него всегда выполняла Розалия Львовна. Она же поздравляла с днем рождения его родственников, покуда те были живы. Она же напоминала, что пора бы взять отпуск. Она же в один прекрасный день собрала его чемодан, заказала такси до аэропорта и объявила бывшему супругу, что прежняя жизнь для него закончилась, а новая скоро начнется. То, что старая жизнь закончилась, Натан Валерьянович, с трудом, но все-таки осознал. Однако новая, обещанная ему жизнь, так и не началась.
В следующий раз, когда Розалия Львовна протирала супругу очки, ее тон уже не был таким снисходительным. – Не понимаю, Натик, что ты о себе думаешь?! Кто за тебя позвонит Леде Ефимовне? Я позвоню? Как ты себе представляешь жить дальше, Натик? Ты собираешься занять кафедру, или хочешь зарабатывать игрой на виолончели у магазина, как тетя Фая? – Я не умею играть на виолончели, – ответил Натан и продолжил созерцать бульвар. Мимо Натана протекала жизнь, которая никак его не касалась. Жизнь за мутными стеклами очков, такая далекая, такая странная. Жизнь, которая однажды его заставит… Однажды она его просто вынудит позвонить Леде Кац. Эта чужая, такая ненужная ему жизнь.
Розалия Львовна перестала нервничать, когда Левкино здоровье пошло на поправку. Она молча обтирала тряпкой пустые полки, молча подавала кофе и вытрясала пепельницу. Лишь изредка позволяла себя напомнить супругу о том, что жизнь продолжается, что бывшему тестю Натана, Льву Марковичу, исполняется девяносто лет, семейство отправляется в Беер Шеву на торжество, и звонок от бывшего зятя не испортит семейного ужина. Даже наоборот. Льва Марковича, как бывшего кардиолога, всегда беспокоило здоровье Натана. А неблагодарный зять, который не хочет ехать, мог бы помочь упаковать в машину Левкину «колесницу». Натан Валерьянович поднялся с кресла и выполнил просьбу Розалии. Он положил в багажник белой машины сумки и сложенную коляску. Положил и задумался: та ли это машина? Натан Валерьянович почесал затылок, обошел автомобиль, заглянул в салон, но, заметив на сидении старшую дочь с внучкой на коленях, успокоился и отметил про себя, что девочки здорово подросли. – Хочешь сесть за руль? – спросила отца Алиса. – Если не хочешь, тогда, может быть, я сяду? – Конечно, садись, – разрешил Натан. – Тогда отойди от двери. Натан отошел. Белая машина с коляской в багажнике уплыла и утонула в фонарях светофоров. На ее месте остался стоять молодой человек. Кудрявые волосы были собраны в хвост, руки утопали в карманах, глаза закрывали массивные зеркальные очки. У Натана Боровского екнуло сердце. – Оскар… – прошептал он и сделал шаг, но человек исчез. Натан не видел глаз за очками, но ученика узнал, потому что не мог не узнать. Оскар стоял перед ним на том месте, где только что находилась машина, и смотрел сквозь него, словно не видел в упор. Натана Валерьяновича пробил озноб. Он понял, что больше не может доверять глазам, но на всякий случай достал носовой платок и протер очки. Молодой человек опять предстал перед ним. За спиной человека не было ни бульвара, ни светофоров. За спиной человека была абсолютная, кромешная, серо-зеленая пустота. – Оскар, – повторил Натан и сделал еще один шаг, но ударился коленом о бампер чужой машины, и боль на мгновение вернула его в чувство. Боль вернула на место светофор и бульвар. Молодого человека в очках больше не было. Натан огляделся вокруг, прошелся по тротуару, глянул за угол, и испугался, что сходит с ума. С этой мыслью и с ушибленным коленом он поплелся домой, но обернулся у двери подъезда, как будто кто-то окликнул его. – Оскар! – в последний раз произнес Натан, но виденье не повторилось. Боровский поднялся в кабинет, взял телефон, но не нашел кода Флориды. Он раскрыл телефонный справочник, но не смог прочесть ни слова на чужом языке. Он взял тетрадку и карандаш, вернулся в насиженное кресло и сосредоточился: «Что произошло? – спросил себя физик. – Почему контакта не получилось?» Он поймал идею одного несложного расчета, но не успел коснуться страницы. Вечности океан снова потек по бульвару в направлении моря. Натан задумался и не заметил, как пришел новый день, а за ним другой, третий. Розалия Львовна с влажной тряпкой снова вошла в кабинет. Заметив на коленях супруга тетрадь, она просто вернула ее на полку, а заточенный карандаш положила на стол.
Удивительное явление человека в зеркальных очках наблюдал нотариус семейства Боровских на даче, брошенной на его попечение, и тоже немало удивился. – Неужели с автобуса шли пешком? – обратился он к человеку. – А я все слушаю, думаю, машина подъедет. Как добрались? – он разложил документы на капоте своей машины. – Попрошу ознакомиться с доверенностью. Имеете право проживать на площади Боровских, а также прописаться самому и прописать членов семьи. У вас есть семья?.. Вот мои телефоны, – сказал нотариус, не дождавшись ответа, и протянул человеку визитную карточку. Ему не понравились зеркальные очки, сквозь которые клиент осматривал его дипломат. Человек осматривал дом и сад, и даже трещины в фундаменте. – Дом новый, – отметил нотариус. – В прекрасном состоянии. Вот, ознакомьтесь с техническим паспортом… договора на воду, на электричество… Вас интересует, откуда трещина? – Я знаю, откуда, – ответил человек. – Желаете получить ключи? – Спасибо у меня есть. – Тогда распишитесь здесь, что ознакомились с документами, и здесь… распишитесь, – нотариус тыкал пальцем в бумаги, пока не заметил, что человек в зеркальных очках подозрительно рассматривает его самого. – Мы ничего не забыли? – спросил человек. – Как будто бы нет, – нотариус пересчитал бумаги и вопросительно посмотрел на клиента. – Вы забыли мне сообщить о судьбе младенца. Мальчика, привезенного сюда в начале лета. А я забыл вам предложить гонорар за полезную информацию. – Мальчика? – Разве Натан Валерьянович не предупредил, что я приеду за ним? – Но… семья Боровских увезла ребенка в Израиль. – Сын Натана Валерьяновича меня не интересует. Я спрашиваю про сироту, которого привезла из Америки гражданка по фамилии Виноградова. – Впервые слышу. – Разумеется, информация стоит денег. Назовите сумму. – Но у меня нет на этот счет никакой информации! – испугался нотариус и стал спешно собирать бумаги в портфель. – Что вы хотите? Я не слышал о привезенных младенцах и не видел здесь никого. Почему бы вам не спросить об этом лично Натана? Причем здесь я? Мне поручено передать доверенность и ознакомить вас с документами. Не мое дело устраивать судьбы сирот! – И, тем не менее, – настаивал Оскар, – я заплачу, если вы соберете для меня информацию. Мне известно, что ребенок не переехал с семьей в Израиль. Он может быть только здесь. Найдите приют или семью, которая усыновила его.
Нотариус семейства Боровских ничего не обещал человеку в очках. История с сиротой его слегка напугала, а упоминание о гражданке Виноградовой отбило желание исполнять поручение. Он понятия не имел, кто эта дама, только слышал, как Розалия Львовна умоляла Алису близко не подходить к гражданке с такой фамилией. Не общаться по телефону и всяким способом избегать встреч, потому что эта женщина чрезвычайно опасна. Вероятно, Алиса нечто подобное замышляла, но Розалия Львовна была уверена: как только гражданка Виноградова появится здесь, непременно случится беда. Всем дочерям следовало усвоить технику безопасности проживания на одной планете с данной гражданкой. Нотариус семейства Боровских не на шутку обеспокоился за семью, когда однажды во сне увидел ведьму с младенцем. Он поменял замки, установил в подъезде видеокамеру и не велел супруге ходить по рынку одной, но человек в зеркальных очках с тех пор не появился ни разу. Даже не позвонил.
Человек в зеркальных очках появился у сибирского хутора и долго стоял на холме, рассматривая дом, словно ждал приглашения. Человек стоял, прохожие подозрительно косились на человека. В доме не происходило ничего. Толстый кот Мартин сидел на форточке, по двору носилась вислоухая овчарка, прихрамывая на лапу. Лишь однажды приподнялся край шторы, и тень скользнула по подоконнику. Легкая и воздушная, словно шлейф за платьем принцессы. Мальчишка с удочками снисходительно хмыкнул, проходя мимо гостя. – Хм, – сказал мальчишка, – еще один стоит. Не стой. Все равно не покажут. Теперь его никому не показывают. – Кого? – удивился приезжий. – Гуманоида. Его прячут на чердаке. Уходи, а то на тебя собаку напустят. Вислоухая овчарка, что бегала по двору бабушки Серафимы, грозного впечатления не производила, и гость остался стоять на холме. Тень еще раз мелькнула за шторой, кот Мартин попятился в дом и рухнул на подоконник. Тяжелая рука легла на плечо приезжего, и тот вздрогнул, потому что не слышал шагов. – Физик, мать твою!!! – раздался бас за спиной. – А я иду, смотрю: ты или нет? О, черт! Какими судьбами? Двухметровый сибирский богатырь стоял против света и Оскар не сразу его узнал. Зеркальные очки потемнели, на сером пятне проступили черты лица. – Ты чо? – хлопнул его по плечу здоровяк. – Не признал? Забыл, как мы с тобой по тайге шатались? – Паша? – удивился Оскар. – Пашка Воробьев? Ты что ли? – Ну! – обрадовался Павел и приобнял товарища одною рукой, потому что другая была занята сумкой. – А тебя, блин, не узнать! Оброс, как леший. О, черт! Здорово, что к нам заглянул! – Что ты здесь делаешь? – Дембельнулся я, – объяснил Павел с гримасой пережитых неприятностей. – Помогаю хозяйство вести. – А Федька?.. – Федька? Так я ж дембельнулся раньше, чем прикрыли отдел. Ничего не слышал про Федьку. Я ж как побегал по лесу за шизиками, так понял, что с меня хватит. От жизни такой недолго и спятить. Подал рапорт и свалил на гражданку. Так чо? В дом идем? Во, Женька обрадуется! Во, дела! И тачку гони во двор… Ты без тачки? – спросил хозяин и оглядел пустую дорогу. – Ну… в дом так в дом, – согласился гость.
Не то, чтобы Женя обрадовался визиту товарища, не то, чтобы огорчился. Женя приехал из поселка на ночь глядя, сильно рассерженный и уставший. Если бы не Оскар, он бы сразу лег спать. Теперь доктор вынужден был маяться за столом в ожидании, когда Павел разогреет картошку. – Не узнал? – спросил Оскар, чем рассердил хозяина еще больше. – Считаешь меня идиотом? Вы все меня идиотом считаете? – Я просто спросил. Спросить нельзя? Паша принес на стол шипящую сковородку и ситуация перестала накаляться. Женя положил себе немного еды, оторвал кусок хлеба и запустил большую ложку в банку сметаны. – Не обижайся, – сказал он. – Я с утра на винтах. Серафима совсем раскисла, достала ее больница, а куда забирать? Надо оборудование ставить. Что ты будешь делать, если на хуторе аккуратно раз в день отрубается электричество? Надо ж тогда генератор, а где денег взять? – На, – Оскар выложил на стол пачку долларов, и Женя подавился куском. – За убогого меня держишь? – Нужны деньги – бери. Нет – не жалуйся. Минута прошла в тишине. Паша принес на стол чайник и высыпал баранки в миску для сладостей. – Паша! Кончай бегать, садись с нами. – Мы с физиком жрали, – доложил с кухни Павел. – Так посиди! Что за люди, не понимаю! Все не по-человечески! Не обижайся, – обратился к Оскару доктор. – Я с утра дерганный. – Пашка говорит, Деев от вас сбежал? – Слава Богу!.. Не сбежал бы сам – я б его выгнал. – Когда это случилось? – Паш, когда у нас были уфологи? В мае? – Так точно, – подтвердил Павел. – Вот тогда и сбежал. Ходил за ними, ходил… Хотел на городскую работу устроиться. Черт с ним, с Деевым! Еще прибежит. Расскажи лучше, как живешь? Про Америку расскажи. Или уже вернулся в родные края? – Я вернулся забрать ребенка. – Какого ребенка? – Того, что привезла сюда Мирка. – Мирка? – удивился доктор. – Она нам сто лет ничего не возила. Что за ребенок? Твой? – Женя неловко улыбнулся, потому как понял, что полез не в свои дела. – Парень. Родился в конце весны. Довольно прожорливый. Громко орет. Что тебе еще о нем рассказать? – Нет! – уверенно ответил Женя. – Графиня сюда только девиц поставляет. И те в возрасте. Паш, девиц запер? – В семь часов, как ты велел, – отозвался Павел. – Видел девиц? Мы сами по себе – они сами по себе, – сообщил Женя. – Общаться не хотят, ни одна, ни другая. Обе дуры и хамки. Мое дело их накормить и проследить, чтобы не бегали за забор. Серафима строго настрого запретила. Хоть, говорит, на цепь сажай, только чтоб за калитку не выходили. – Достали уфологи? – Эти сами кого хочешь достанут. Та, которая Нина, как была поленом, так и осталась. А та, которая немка, штучка себе на уме. Страшно отлучиться из дома. Если б не Павел… Паш! Она сегодня просилась гулять? – Никак нет! – донеслось из-за кухонной занавески. – Мы куклу деревянную делали. – Что с ней? – спросил Оскар. – Ничего особенного. Видишь ли, мы для нее – люди низкого сорта, все, кроме Симы. Симу девицы любят. Когда Сима дома – они лапочки. Но стоит ей лечь в больницу – одна на чердак, другая через забор и лови ее. Знаешь, куда забрела? На военную базу, к ракетчикам! Ведь надо же, тварь такая, километров двести проехала на попутках, прошла звериными тропами и чуть не в самый бункер залезла. Я не поверил, когда мне позвонили. В следующий раз я ее перехватил на подходе к шахтам. Никому неизвестно, что там добывают, только ограждение вокруг, как на зоне, и охрана с собаками. Тоже перлась на попутке, как будто знала, куда. Что это за шиза такая, объясни? Она агент разведки, засланный в наши края? Я с ней в лес пошел за грибами... Оська, ты не поверишь, она ориентируется на местности, как будто у нее спутниковый навигатор в башке зашит. В любое место ее заведи с завязанными глазами, хоть на северный полюс, она тебе точно покажет координату на карте. Откуда в ней это? Серафима говорит, запоминает все: куда очки положила, где лопату оставила в огороде. Просто клад, а не девка. А я сижу и трясусь: куда этот клад завтра смоется? – У слабоумных бывает хорошая память. – Послушай, я возил ее к неврологу в Туров, где она в жизни никогда не была. Так она лучше меня знала дорогу. Ни разу не сбилась. – Была она в Турове. – Не была! – Была. – Я не знал... – Лучше расскажи, как Сима? Она поправится? – Куда она поправится? – рассердился Женя. – Бабке под девяносто. Второй инсульт. Половина конечностей не работает, и губа обвисла, вот так, – Женя вывернул губу, чтобы продемонстрировать ужас положения. – Говорит и то еле-еле. Девицам здесь долго не жить, я их вечно пасти не буду. Если б не Пашка… Пашка тоже долго на хуторе не задержится. Куда их девать? Только что в зоопарк. Хочешь – забирай с собой. – Мне нужен мальчишка, – повторил Оскар. – Младенец, которого привезла сюда Мирка. – Только младенцев здесь не хватало. – Куда она его дела? – Нет, ты точно держишь меня за дурака! – Я знаю, что она спрятала его в России! Женька, знаю! Кроме Серафимы – некуда. Я все объехал, всех опросил. Я даже с папашей ее родным пообщался, и со всем остальным семейством. Если она не подкинула его Учителю, значит только вам. – Почему тогда я не знаю? Пашка, ты слышал что-нибудь о младенце? – Я уже ему объяснил… – сказал Павел. – Пашка тебе объяснил, что здесь не ясли? Здесь реальный дурдом! – Пойми ты, доктор хренов, что это необычный ребенок. Если я не найду его сейчас, пока он лежит поперек скамейки, будет поздно. – Чего ты пристал? – возмутился Женя. – Я похож на коллекционера младенцев? Я врал тебе когда-нибудь, что ты мне не веришь? – Но она заезжала в начале лета? – Кто? Графиня твоя? Да я забыл, как она выглядит! Встретишь – привет передай. Скажи, что недурно иногда навещать подкидышей. А еще лучше, забери эту Лизоньку и отвези ей в подарок. Скажи, что мне ее Лизонька всю печенку проела. – Мне нужен мальчишка. – Твой все-таки… – решил Женя. – Или с кем она его пригуляла? – Все-таки привозила? – Вот, деблоид! Я ж тебе русским языком объяснил. Пашка, он мне не верит! – Если узнаю, что ты его спрятал в приют и скрыл от меня… – Точно, твой! Надо же! Считает, что мне нужен здесь его отпрыск. Сними очки, посмотри мне в глаза. – Это не очки. Это детектор лжи. – Послушай сюда, физик! – обратился Женя к гостю и отодвинул пустую тарелку. – Только мое большое человеческое уважение к Натану Валерьяновичу мешает мне сейчас запустить тебя по приютам, чтобы ты намотался, как я сегодня, и оставил меня в покое. Продолжишь наезжать – так и сделаю. – Да, верю я тебе, верю! Угомонись. Я думаю, куда ж она могла его деть? – Откуда мне знать? Учителя своего расспроси. Вот, кто хороший человек! В жизни меня не попрекнул. Только выручал и поддерживал. А ты… не научился у него самому главному, – Женя перевел взгляд на пачку долларов, которая продолжала лежать на столе. – Валерьяныч бы… никакому подкидышу в приюте не отказал. Думай, физик, думай! Сегодня ты не по адресу обратился. – Что ж… – подвел итог Оскар. – Погостил и хватит. Деньги я тебе передал, помощь по хозяйству не предлагаю, а от проблем избавлю прямо сейчас, чтобы ты не думал плохо об учениках Натана Валерьяновича. – Он посмотрел на часы и поднялся из-за стола. – Буди девиц, собирай в дорогу. Увезу обеих. Обещаю, что больше ты о них не услышишь. А деньги возьми. Они не для тебя, для Серафимы. Еще мне не хватало здоровым мужикам милостыню подавать. Оскар вышел во двор. Женя Русый вылетел за ним следом. – Куда ты? На ночь-то? Перестань! Заходи в дом, переночуешь, утром обсудим… Блин, я сегодня с утра кручусь как ненормальный, уж и соображать перестал. Оська, ты чего, обиделся? – Я сказал, буди девиц, мы уезжаем. – Куда? Зачем? Пашка, ты слышал? Он хочет уехать с девицами! Прямо сейчас! На чем? – Чо за дела? – вышел на порог Павел. – Я ж ему постелил. – Хочешь, я завтра сам тебя отвезу? А сейчас не дури, иди спать, – уговаривал Женя. – С девицами в ночь!.. Вот придумал! – Отвезешь меня завтра к пещере Лепешевского? – спросил Оскар. Сквозь зеркальные стекла Женя вдруг увидел глаза товарища и оторопел. Два светлых обруча опоясывали радужные оболочки. – Что это? Такой компьютер? – догадался он. – Удаленный монитор, – сказал Оскар. – База у меня во Флориде. – А управляешь как? Мозгами? – Да, настроил на свою частоту, но он еще хреново отлажен. – А где ты видишь экран? На внутренней стороне стекла? – Система стерео. – Ух ты! – воскликнул Женя. – Дашь посмотреть? – Сказал же, что система настроена на меня. Тебе опять снесет крышу, а я виноватым буду! – Не снесет. Моя крыша держится на «колесах». Дай… Оскар снял очки и отдал товарищу. – Жень, выручай. Нужно найти карапуза. До смерти нужно. – Вопрос жизни и смерти? – спросил доктор, приглядываясь к внутренней поверхности стекол. – Хуже. Вопрос смысла жизни. Не только моей. – Слушай, ну… если мы с Пашкой не в теме, то, может, Деева допросить? В конце концов, она могла подкинуть ребенка в любой приют. Зачем делать из нас свидетелей? – В любой не могла. Там особый ребенок. За ним должен присматривать свой человек, и в случае чего, передать информацию. Мирка не дура, чтобы бросить ребенка на произвол судьбы. Кто-то, посвященный в наши дела, должен постоянно быть в курсе. Кто-то из людей, которым она доверяет. – Деев звонил неделю назад. Должен быть в памяти номер. Может, Деев? С графиней он общается чаще, чем я, это факт. Да я б и не взялся... У меня свой детсад. Иди спать. Завтра отвезу, куда скажешь, а сегодня я – труп. Слушай… а как ты обмениваешься информацией с базой во Флориде? Через спутники? – Нет, – ответил Оскар и забрал у Жени очки, – через другой прибор.
Прежде чем лечь, Оскар снял контактные линзы и выждал время, когда в сумерках все предметы встанут на свои места и обретут резкость. Тень, похожая на женский силуэт в больничной пижаме, мелькнула на фоне окна. Худая женщина невысокого роста встала у изголовья кровати, выжидая, когда гость ляжет. «Этого не хватало», – решил Оскар. Прошла минута, и кто-то присел рядом с ним. Легкий ветерок, похожий на дыхание, пробежал по руке. – Оскар, – Женя приоткрыл дверь, и свет брызнул в комнату, сметая видение вместе с сумеречным интерьером. – Она у меня. – Я уже понял. Ты как? В порядке? Прости, не предупредил… – Женя приблизился к гостю и оглядел пространство вокруг него. – Собственно, я хотел поговорить об этом отдельно, но как-то заболтались не в тему. Слушай… такой дурацкий вопрос: не знаешь, реально вернуть покойницу на тот свет или нет? Я всякие мнения слышал. – Если Ангела можно вернуть на небо, то уж покойницу… Закопать не пробовал? – Не смешно! – Увезти от тебя еще и эту девицу? – А что, сможешь? – Слушай, доктор, ты не боишься остаться совсем один? – Уж я не знаю, что лучше, – признался Женя, усаживаясь на кровати – совсем одиночество или такая компания? Мне ее по-человечески жаль. Все-таки мать. Но я не виноват, что у нее совесть проснулась за год до смерти! Я просто хочу, чтобы ее душа успокоилась. – Ты уверен, что помнишь, кто я такой? – А ты? В самом деле, считаешь меня идиотом? – Гражданочка Ушакова – твоя мать? – Ты знал? Натан Валерьянович тебе не рассказал? Конечно, были сомнения. Мы делали экспертизу. Точнее, ведомство Карася по просьбе Натана Валерьяновича установило, что да. Тот же генетик, что когда-то ужаснулся твоей ДНК. До сих пор в себя не пришел. Представь, мы у него все на особом контроле, в отдельной папке под грифом «секретно». – Уверен, что в этой папке не перепутали фамилии? – Помоги мне избавиться от нее. Нам обоим нехорошо от такого союза. Прошу тебя, как друга, если знаешь способ вернуть ее в лучший мир, верни. Если нет – Бог с ней. Будем считать, что она – мой крест. – Можешь избавиться от нее, когда захочешь. Я расскажу, как. – Как? – поинтересовался Женя. – Поедешь в Москву, возьмешь прижизненные анализы этой дамы и вместе с ними обратишься в любую лабораторию, подальше от нашей с тобой общей папки. Еще раз сдаешь кровь или что там… и я тебе обещаю, что между вами родства не найдут. – Смеешься? – Если окажусь не прав, позвони мне во Флориду. Я вернусь специально за тем, чтобы увезти ее от тебя. Если прав – уберется сама. Чего ей тебя опекать? – Освобожусь на недельку, попробую, – решил Женя. – Думаешь, ошибка? Какая ошибка? Там только твои анализы, да мои… да этой, Ниночки, дуры глазастой. Или ты намекаешь, что она твоя… Точно! – осенило Женю. – Ведь первоначальная версия именно такой и была. Ведь я поэтому отвез тебе книгу. Как я мог забыть? Но Марина вбила себе в голову, что я – ее сын. Я, а не ты. И оказалась права. – С чем я вас обоих и поздравляю. – А если нет, то кто же тогда моя мать? Теперь-то я точно знаю, что меня усыновили. – Тебе так важно узнать? – А тебе? Разве не хотелось узнать, откуда ты взялся? – Мне – нет. – Тогда… – доктор поднялся с кровати, – приятных сновидений! Слушай… а если надеть твои линзы… я увижу экран на стеклах? – Испортишь глаза. – Понял. Едва за Женей закрылась дверь, призрак склонился над Оскаром. Длинные локоны коснулись плеча, дыхание пустило сквозняк и наполнило холодом душу скитальца. – Не смей ко мне прикасаться, – сказал он, и виденье шарахнулась прочь. – Не смей никогда.
