"Чем ближе
узнаю человечество, тем больше уважаю Дарвина", - висело над столом
Алены Зайцевой, на стене ее родной кафедры. Лозунг, выполненный белой
аппликацией на красной тряпке, ей подарили студенты, и Алена не желала
расстаться с ним в пользу интерьера секторианского офиса. Вега усмотрел
в лозунге инопланетную ересь и проявил замашки цензора, требуя снять
тряпку со стены. Алена даже не подумала подчиниться. Каждый из нас
старался урвать что-нибудь с древа демократии, пока оно еще
дистрофически плодоносило время от времени мелкой зеленой кислятиной.
Нет в
природе совершенства, откуда же ему взяться в обществе? Абсолютно
разумный человек, едва осознав себя таковым, должен немедленно
застрелиться. А абсолютно глупый вряд ли способен выжить вне отделения
реанимации. Все известные науке мутации, направленные на поумнение
средней массы, в конечном итоге, ведут к деградации. Вега слукавил,
сказав, что нашей социальной патологии аналогов нет. Может быть, не в
такой критической форме. Кто-то должен был обозначить нижний предел,
чтобы получить исходную точку отсчета. Сигирийская наука подтверждает,
что время от времени, в похожих друг на друга планетарных социумах
возникают персонажи, лишенные внутреннего позыва следовать устойчивым
моделям поведения. Они живут и действуют в общем потоке: получают
образование, если того требуют обстоятельства, устраивают быт, заводят
семьи. Они, как тени на стене, рефлекторно выполняют действия, лишенные
внутренней мотивации. Иногда они выпадают из социума, иногда
маскируются в нем. Их деятельность часто зависит от попадания "в струю"
и обусловлена желанием не выделяться из общей массы. Эти существа не
способны получать удовольствия. Им скучно с друзьями, проблемы
продолжения рода их волнуют лишь в рамках физиологической
необходимости. Им все равно, как устроено жилище, и, если спросить,
благодарны ли они родителям за то, что появились на свет, они скоре
всего ответят "да", потому что так принято отвечать, не задумываясь над
смыслом сказанного. Альфа-сиги присвоили этому явлению термин социапат
- "социально апатичный" член общества.
Формы
социапатии для каждой цивилизации индивидуальны. Как правило, социапат
распознается в зрелом возрасте. В детстве он мало отличается от
нормальных детей, и это обусловлено необходимостью развития.
Человеческая социапатия - особый случай. Здесь и в зрелом возрасте
такую особь не вдруг распознаешь. Это сбивает с толку психологов, не
позволяет определить масштаб явления. В здоровом социуме общее
количество социапатов не превышает пяти процентов, и только преодоление
десятипроцентного барьера можно принять за тревожный симптом. В нашей
среде картина ужасающая: около тридцати процентов человечества в той
или иной степени поражено социапатией. Более того, никакой тенденции к
стабилизации. Феномен прогрессирует. Если раньше высокий процент
набирался за счет благополучных стран и мог быть списан на "усталость
цивилизации" и статистическую некорректность, то теперь сигирийцы стали
воспринимать его как признак эпидемии. Тридцать процентов - цифра
запредельная, но из них только треть четко выраженных социапатов.
Остальные своим поведением себя не выдают: они делают карьеру, ходят на
пиво и смеются над анекдотами. Они любезны у прилавка и улыбчивы в
общественном транспорте; умны, добры, порядочны и, зачастую,
образованны. Единственное, что их отличает от братьев по разуму, - они
не имеют понятия, что от этого всего можно получить удовольствие. Они
не знают, что в реальности означает слово "кайф" и принимают его за
окончание очередной добросовестно выполненной работы.
Открытие
этого латентного явления стало для Секториума неприятным сюрпризом.
Рост процента социапатов в нормальном обществе обычно обусловлен
долгим, вялотекущим и относительно сытым историческим периодом. Стоит
цивилизацию встряхнуть войной, революцией, эпидемией, - все
возвращается в норму. Как ребенок не может быть социапатом, в силу
физической необходимости расти и развиваться, так и взрослый человек,
озабоченный выживанием, не может быть апатичным. Причину этого явления
среди нас сигирийская наука не объясняет. Тем более примечательно, что
всплеск социапатии совпадает со Вторым Критическим Коридором, что само
по себе тянет на логический парадокс.
В полном
цикле развития планетарной цивилизации принято различать три этапа:
генетический, энергетический и информационный. Соответственно, переходы
между ними называют Критическими Коридорами, имея в виду большой риск.
Первый, Генетический Коридор, связан с набором поголовья популяции,
можно сказать, генофондом. За короткий период малочисленная
адаптированная группа должна успеть образовать устойчивую популяцию.
Если за сотню поколений популяция не набрала численность, генофонд
портится, близкородственные браки начинают способствовать вырождению.
По этой причине в Первом Критическом Коридоре генетические
(наследственные) болезни - нонсенс. Первый Коридор - период, когда
популяция отличается отменным здоровьем, так же как Второй Коридор -
отличается повышенной социальной активностью. Поэтому социапат -
нонсенс для Второго.
Второй
Коридор ставит перед собой задачу прямо противоположную Первому -
убраться с планеты подальше, насколько позволит ее ресурс. Главная
проблема в том, чтобы ресурс не закончился раньше, чем стартует корабль
с будущими поселенцами. В этом Коридоре темп особенно важен. Если уж
оставлять от Земли пепелище, то только ради того, чтобы освоить новую
среду обитания.
Началом
процесса на Земле можно считать пресловутую НТР. Примерно в то же время
отмечен рост социапатии. По примерным подсчетам, к концу Коридора этот
процесс должен свести на нет саму идею человечества, как галактического
сообщества. "Действительно ли это явление может похоронить нас?" -
интересовалась я, но всегда получала один и тот же неопределенный
ответ: "У человечества слишком высокий интеллектуальный потенциал.
Ненормально высокий для такого типа цивилизации".
Из
расплывчатых формулировок ничего определенного не вытекало. В
Секториуме была одна дежурная версия, объясняющая феномен: будто бы
индивидуальная ментальная природа человека попадает в сильную
зависимость общей ментосферы социума. Что эта зависимость иногда
подавляет активность отдельных особей, вместо того, чтобы стимулировать
ее. Миссия Веги не имела ни полномочий, ни оборудования, чтобы
проработать техническую сторону проблемы. Для каких целей здесь
формируется этакий "гомо-индеферентус", так и осталось неясным. Как,
впрочем, неясно, стоит ли эта специфическая проблема того внимания,
которое готов уделить ей шеф.
Незадолго
до моего появления в Секториуме, Алена разработала тесты, выявляющие
социапатов, и мне подсунула. Удивительно безобидная анкета. Ни за что
не поймешь, что именно хочет узнать о тебе психолог, и результат,
соответственно, не подделаешь. Вот, допустим, вопрос: "Что вы возьмете
с собой в дальнюю дорогу: книгу, подушку или игру?" Логично, что
социапат должен предпочесть подушку. Однако ничего подобного: книгу и
только книгу. Притом, совсем не обязательно, что он станет ее читать.
Игру возьмут нормальные люди с уравновешенной психикой и хорошим
аппетитом. Подушку предпочла только я. И то после того, как на
собственном организме почувствовала, что такое "дальняя дорога".
По
возвращении в офис, Индер меня осмотрел и поставил диагноз: глубокий
сон. По одним источникам, сон продолжался неделю, по другим - две.
Сначала я спала на офисном диване. Потом меня перенесли в гостиницу при
лаборатории, чтобы не портила интерьер рабочих кабинетов. Потом снова
выложили на стол Индеру. Мое состояние начинало внушать тревогу. Вега
заподозрил "космическую кому", в которую с непривычки впадают
начинающие путешественники. В этом состоянии организм теряет контроль
суток. У землян оно похоже на летаргический сон. Разницу на глаз не
определить.
- В каком
порядке она принимала снотворное? - спросил Индер. - Я должен знать
точно.
Шеф только
развел руками, не будучи уверен, что я четко следовала инструкции.
- Тогда ее
лучше не трогать, - решил Индер. - Навредить успеем.
И я
продолжала спать у него в лаборатории, где землянам, запрещалось
находиться даже в коматозном состоянии. К моему телу имели постоянный
доступ сочувствующие наблюдатели, но наш единственный, вечно занятый
биотехник не имел ни одной приличной идеи насчет моих ближайших
перспектив.
- Надо
повторить химический сканер, - предложил Адам, но Индер даже не стал
реагировать на такую глупость. - Или отправить в Сиги.
- Нет, -
запротестовал Миша, - она достаточно прогулялась. Пусть спит здесь.
- Так может
продолжаться всю жизнь, - пугал его Адам. - Или ты интересуешься этим
безжизненным телом?
- Индер, -
предупредил Миша, - в Сиги я ее не пущу.
Индер
считал ниже своего достоинства участвовать в бессмысленной болтовне.
Тем более что столпотворение в рабочем пространстве действовало ему на
нервы. Меня выкатили в офисный медкабинет и поместили в углу, чтобы не
мешалась в проходе.
- Давай
поднимем ее и потрясем, - кинул идею Адам.
- Лучше
отнесем под холодный душ, - предложил Миша. - Так будет интереснее.
- Миша! -
строго предупредил шеф, услышав разговор в селектор. - Держи себя в
руках!
- Разве я
похож на некрофила? - возмутился Миша. - Что значит, "в руках"? За кого
ты меня принимаешь?
- Миша! -
сердился шеф.
- Что
опять, Миша?
- Язык свой
тоже придержи. Ирина может все слышать.
Настал
момент, когда терпение Индера лопнуло, и он обратился к коллегам с
классической фразой: "Будьте любезны, выйти отсюда вон!"
Миша с
Адамом покинули его владения без энтузиазма, переместились в кабинет
шефа и там продолжили обсуждать нюансы моей временной
нетрудоспособности, заглядывая в лабораторию сквозь прозрачные стенки.
Индер накрыл меня белой простыней, колпаком от камеры воздушного
фильтра, и пообещал, что если в течение суток не будет изменений, он
займется мною вплотную. Теперь я спала, как невеста в гробу, дожидаясь
назначенного часа. Но, то ли от предчувствия, что мною займутся, то ли
от обилия пошлостей, сказанных над моим "саркофагом", я успела прийти в
себя до истечения срока.
- Привет! -
сказал Миша, склонившись надо мной. - Я тебе цветы принес с
лабораторных клумб, только не знаю, как дарить? Чет или нечет?
В тот
момент я поняла, что вернулась домой, и узнала маргаритки, которые
Индер разводил в тайных оранжереях, и над которыми трясся, как над
святыми реликвиями.
- Теперь
они оба побывали в царстве мертвых, - прокомментировал Адам. - Только
Мишкин одной ногой, и Ирина - во сне.
Моим
чудесным пробуждением все были удивлены.
- Ты
помнишь, в каком порядке принимала пилюли? - спросил шеф, и, когда я
призналась в своем вероломстве, виновато обернулся к Индеру. - Я думал,
она умная девушка...
Моя попытка
слезть со стола и уйти домой была пресечена на корню.
- Будешь
дергаться, - предупредил Миша, - будешь уколота иглой.
- Как в
больнице, - подтвердил Индер и продемонстрировал шприц.
- Тем
более, - добавил Адам, - что дергаться тебе некуда. Мы сдали твою хату.
Он кивнул
на вещи, сваленные в конце коридора, в которых я узнала свой чемодан.
- Короче, -
объяснил Миша, - мы с товарищем Беспупочным решили подняться на
квартирных аферах...
- То есть,
как сдали хату? Вы ополоумели? Я же за полгода вперед заплатила!
- Глянь-ка,
проснулась! Голос прорезался!
- Мы ж не
знали, - оправдывался Адам. - Может, ты того...
- Мы
решили, зачем зря добру пропадать? - продолжил Миша. - И впарили ее за
стольник.
- Как, "за
стольник"? Кому впарили?
- Да,
Господи Иисусе! - умилился моей глупости Адам. - Позвонили по
объявлению. Пришли две студентки.
-
Хорошенькие, - уточнил Миша.
- Мишкин
собрался жить с ними. А ты будешь пока квартировать в его бункере.
- Ну, уж
нет, спасибо, - сказала я и села, демонстрируя готовность убраться
отсюда, но ноги не доставали до пола, и я не была уверенна, что,
спрыгнув, не растянусь на полу, к общему веселью.
- Я тебе
выдам ключ от отдельной комнаты, - уговаривал Миша.
- Нет.
-
Правильно, - поддержал меня Вега. - Не соглашайся. У него на каждый
замок есть отмычка.
Миша злобно
поглядел в сторону шефа, который вертел в руках схему, издали
напоминающую архитектурный проект. Шеф старался понять, где верх, где
низ.
- Что это
за значок? - спросил он.
Миша с
Адамом, оставили меня в покое.
- Это
деревья, - Адам ткнул в схему карандашом. - Так кусты пойдут вдоль
канала, а здесь будет несколько клумб для Индера.
- С
натуральным грунтом, - добавил Миша, - и почти естественным светом.
- Какие
деревья? - удивился шеф.
- Яблони,
груши, сливы, вишни... - Адам задумался.
- Абрикос,
- помог ему Миша.
- К черту
абрикос!
- Товарищ
не понимает! Товарищ не знает, какое варенье получается из абрикоса.
- А ты
умеешь его варить?
- Ирку
заставим. Она же из Таганрога. Ее родной продукт!
- Ха!
Сначала ее заставь! - справедливо усомнился Адам.
- Куда она
денется с подводной лодки?
- Здесь
засадим виноград, - продолжил Адам водить карандашом по схеме. - Мишкин
грозился делать домашнее вино.
- Я и
наливку могу, вишневую... - подтвердил Мишкин.
-
Подождите-ка, - не понял Вега. - Вы хотите тропический климат?
- Вот это
все, - объяснил Адам, - накроется куполом зимнего сада. Температуру
можно будет регулировать. А жилые комнаты мы отсечем, поставим фильтры.
Если двери не держать нараспашку, влажность будет в норме.
- Отдельные
фильтры?
- Включим
каскад, - успокаивал его Адам. - Слышно не будет, а в бассейне будет
проточная вода.
- В
бассейне? - обескураженный шеф стал искать на схеме бассейн. - Почему
же не аквапарк?
Пока Адам с
Мишей наперебой заступались за проект, до меня дошло, что речь идет о
моем будущем жилище.
До весны
Индер приютил меня в офисной гостинице. Вега лично установил там
компьютер, чтобы я опять не повадилась в холл; и кухню, чтобы за время,
пока ставится бункер, я получила наркотическую зависимость от комфорта
и больше не просилась наверх.
- Если бы у
тебя была денежная работа, - оправдывался шеф, - можно было бы легально
оформить коттедж. Но я уверен, что в бункере будет удобнее, тем более
что это будет не просто бункер, а целый модуль.
Разницы я
не чувствовала. Для меня любое подземное жилье означало прощание с
человечеством, каким бы просторным и комфортным оно ни оказалось.
- А гости?
- спросила я. - Я ведь не смогу привести туда гостей...
- Миша
будет с удовольствием к тебе приходить.
- И все?
- Миша
заменит тебе ораву гостей. А если получится подземный сад, тебя будет
навещать Индер.
В глубине
души я надеялась, что не получится ни сада, ни модуля. Что грунт под
Минском окажется непригодным, а проект преждевременным, потому что меня
все-таки выгонят с работы. Я не знала, как набраться храбрости для
того, чтобы еще раз показаться в цирках. Но после сессии шеф вручил мне
папку, в которой лежал техпаспорт на дом и договора.
- Сходи
посмотри, - сказал он. - Познакомься с хозяйкой. Дешевый домик без
удобств, почти в центре города. До лета он должен быть оформлен на
тебя. Так что каникулы отменяются. Нужен будет ремонт - проси Володю.
Нельзя, чтобы там появлялись посторонние.
-
Прекрасно, - сказала я. - Полтора года меня не видели родители. Брат,
говорят, уже выше меня ростом...
- Кстати, о
родителях, - вспомнил Вега. - Поезжай к ним, пусть они сделают
дарственную тысяч на пятнадцать.
- Вы,
наверно, надо мной смеетесь?
- Ничуть.
Чем меньше фальшивых документов мы используем, тем спокойнее будем жить.
- Мои
праведники-родители таких денег не видали издалека. Они меня из дома не
выпустят.
- Выпустят,
- заявил шеф. - Я же не прошу у них деньги. Мне нужна только
дарственная.
Родители на
меня посмотрели с большим подозрением:
- У тебя
кто-то есть? - спросила мама. - У тебя кто-то есть... - ответила она
же, не дожидаясь моих откровений. - Кто он? Наверно, старше тебя
намного?
- Прилично.
- Фирмач?
Не помню,
чтобы прежде мне приходилось столь бессовестно обманывать родителей. Не
помню в своей прошлой жизни обстоятельств, способных заставить меня
пойти на такую низость, поэтому покраснела как помидор.
- Ира! Как
ты можешь? Ведь он наверняка женат? Ну... женат ведь?
- Нет.
- Так
почему же замуж тебя не возьмет? Зачем это... дом молодой девушке? В
доме мужик нужен. Что за причуда такая? Или он собирается с тобой жить?
- Не
собирается.
- Это ж
сколько мы ему будем должны?
- Ничего не
будем должны.
- Так не
бывает, доченька.
- Теперь
будет.
-
Познакомила бы нас сначала...
- В другой
раз.
- Какой он
из себя? Может, фото покажешь?..
Я вынула из
записной книжки фотографию Веги за рабочим столом, которую Миша сделал
случайно, в испытательных целях. Решил проверить, будет ли его
самодельный фотоаппарат работать с нормальной бумагой. Сделал и бросил
в офисе. Рабочий стол я отрезала, поскольку его вид мог вызвать вопросы
у внимательного землянина. А остальное присвоила. Шеф выглядел вполне
респектабельно. Не знаю, зачем я сделала это? Как чувствовала, что
пригодится.
Мама ничего
не сказала, только покачала головой.
- Как
звать-то благодетеля? Имя у него есть?
У меня
опять отнялся язык.
На обратном
пути я представляла реакцию шефа. Он должен был знать, что назначен
моим богатым любовником, и я уже подобрала деликатные выражения, но в
последний момент передумала. Не решилась.
Нотариальная
волокита закончилась в августе. Я получила зарплату, поблагодарила
Индера за гостеприимство, собрала чемоданы. Мое имущество так
разрослось, что не вместилось в такси, но Миша с Адамом были заняты
важным делом: выясняли обстоятельства падения в атмосферу Венеры
контейнерного крепления "Марсиона", которое один из них плохо закрепил
перед маневром.
- Оставь
все здесь, - сказал Миша, отнял у меня рюкзак с одеялом и закинул в
холл. - Я сам привезу.
В поле
экрана проявился вулкан в туманной поверхности соседней планеты, но
креплением от "Марсиона" даже не пахло. Миша с Адамом предвкушали
большой нагоняй от шефа, и я не горела желанием разделить их участь.
- Так я,
может быть, пойду?
- Иди... -
отмахнулся Адам, словно мое присутствие наводило помехи на поисковое
устройство.
И я пошла,
прихватив с собой пару сумок. Вылезла из-под лестницы в подвале
университета, втиснулась в троллейбус, добралась до своей хижины,
пропахшей сыростью и крысиным "навозом", полюбовалась сквозь мутное
стекло веранды на косой забор, на драную теплицу, из которой торчала
коричневая прошлогодняя ботва. Пожалела себя, и только потом заметила в
коридоре чемоданы, оставленные мною в офисе час назад.
- Миша? -
тишина стояла в пустых комнатах. У меня сердце замерло от страха, но
чемоданы не висели в воздухе, не безобразничали и не устраивали
пожарищ. Они мирно стояли на полу. - Адам? Кто здесь?
Лампочка не
горела. В окнах свистел сквозняк. Что-то блеснуло, и в подполе
послышалась возня, от которой у меня мороз пробежал по коже. Доска
приподнялась. Мишина сердитая физиономия показалась наружу, и следующий
чемодан был выпихнут из подземелья.
- Чего
глядишь?
- Лифт? -
воскликнула я. - Неужели у меня будет свой лифт?
- Выйди во
двор, - попросил Миша, - посмотри, будет ли пробивать свет?
- Будет, -
ответила я. - Даже в сумерках так полыхнуло, что тени пошли по потолку.
Миша
задумался, облокотившись на чемодан.
- Хреново,
- сказал он и исчез.
В следующий
раз блеснуло не очень.
- Теперь
как? - спросил он, вытаскивая на поверхность новую партию сумок.
Я подошла
ближе. На дне подпола лежал камень, похожий на мельничные жернова,
лестница из пяти ступенек и совсем ничего такого, что могло бы вызвать
подозрение у человека, полезшего вниз за картошкой.
- Поверить
не могу. Неужели это мой лифт?
- Я
спрашиваю, свет пробивает?
- Пробивает
немного...
- Совсем
хреново, - огорчился Миша. - Придется отключить.
- А...
-
Привыкнешь. Подсветки панели с тебя вполне хватит.
С меня бы
хватило даже кромешной темноты. "Либо это сон, - думала я, - либо я
действительно ценный сотрудник", и мысль о предстоящей командировке
сразу испортила настроение.
Миша
прогулялся по комнатам, заглянул под кровать, прикрытую грязным
матрасом. Другой мебели в доме не было. Разве что кухонный стол с
прилипшей клеенкой, где он нашел гнутую алюминиевую вилку и обратился
ко мне с риторическим вопросом:
- Мы
ужинать сегодня будем или как?
- Только не
на этой территории.
- Ладно,
так и быть, - снисходительно сказал он, - идем, покажу тебе другую...
территорию.
Сначала я
решила, что мы пойдем в ресторан, но Миша пригласил меня в подпол. Лифт
опустил нас на просторную стройплощадку, перегороженную прозрачными
стенками, точно как в офисе. Видимо, это был единый секторианский
дизайн. Жалюзи имелись только в ванной комнате, и то на одной стене. Из
прихожей выходила широкая дверь под купол будущего зимнего сада. Там не
было ничего, кроме пустых резервуаров, которые предстояло засыпать
грунтом. В углу были сложены стопки плит для бассейна и груда камней
для неизвестных целей. От масштабов строительства я потеряла дар речи.
Две комнаты в углу модуля, вероятно, предназначались для жилья, но
заповедник, который секториане все-таки решили пристроить к объекту,
мог вместить в себя бронтозавра.
- Здесь
будет кухня, - рассказывал Миша. - Смотри сюда. С выходом в сад и в
прихожую. Но пока здесь одна только урна. Хочешь посмотреть, как она
работает?
Ясно, что
для голодного мужчины кухня - самое значимое место квартиры, но это
помещение было приспособлено для приготовления пищи еще меньше, чем
верхний дом с отсутствующим газом и отключенным электричеством. Из пола
торчала только черная гильза с двумя кнопками.
- Нажимаешь
зеленую, - объяснил Миша, - все дерьмо опускается в камеру. Нажимаешь
красную - оно аннигилирует с выбросом энергии, которой тебе хватит на
сутки. Если, конечно, ты не будешь использовать сто пятьдесят тысяч
утюгов одновременно. Так что, думай, прежде чем выбросить полезную вещь.
- Материя
не исчезает бесследно, - произнесла я так, словно меня заподозрили в
измене диалектическому материализму.
Пока
продолжались мои мировоззренческие терзания над мусорницей будущего,
Миша открывал двери комнат.
- Что-то ты
тормозишь, старуха. Иди сюда, смотри, какой просторный шкаф с
подсветкой. Европейская планировка. Здесь поставим компьютеры, а в той
комнате будешь спать. О! Глянь сюда. Еще и кладовка. Можно сказать,
дополнительная комната.
- Спасибо
вам с Адамом, - сказала я, но чуть не поблагодарила партию и
правительство.
- В
основном мне спасибо, - уточнил Миша. - Я сказал так: если мы не
создадим ей условий, будет бегать по мужикам.
- По кому?
- Нет, ты
мне определенно сегодня не нравишься. Давай-ка, лучше сядем и выпьем?
Я
согласилась. Мы сели и выпили на развалинах грядущего благополучия за
нас, за друзей, которые никогда не придут к нам в гости; за семьи,
которых, вероятнее всего, никогда не будет; и за родителей, которые уж
точно не узнают, какую работу нашли их пропащие отпрыски.