Глава 10. "ЖУЧИНЫЙ СУП"
      


      На посадочный карантин я явилась с тремя коробками. В одной лежал хартианский наряд с обширной заплатой на горелом месте, в другой - жуки для Птицелова, в третьей - фрукты и "Беломор". Адам добавил четвертую, размером с несколько томов Большой Советской Энциклопедии: "Юстасу от Алекса", жирно обработанную герметиком и перевязанную подарочным бантом. Сначала я подумала, что это книги, но вес не соответствовал предположению. На ленте, как на траурном венке, было написано: "От Миши, Адама, Этьена, Олега, Петра и Веги с пожеланием счастья".
      - У него день рождения? - спросила я.
      - Вроде того, - ответил Адам, и сунул под бант конверт. - Сначала отдашь письмо, - предупредил он. - Потом коробку. Пока не прочтет, не давай.
      После посадки в капсулу, оставшись с коробкой наедине, я применила к ней хартианскую методику... Корабль набирал скорость в направлении Диска, снотворное лежало рядом, все погружалось в "резиновую" тишину, только моя возбужденная интуиция рыла дыру в подарочной оболочке. С трудом мне удалось слепить примитивную матрицу находящегося внутри предмета: изуродованного монстра, несущего в себе обман чувств и сумятицу впечатлений. Эта вещь явилась мне в кровавых тонах и подействовала угнетающе. Пока я раскодировала метаморфозу подсознания, сон настиг меня.
      
      - С днем рождения! - приветствовала я Юстина, когда рев двигателей стих и позволил мне слышать собственный голос.
      Юстин вывалился из салона с озадаченным выражением лица и сразу выхватил у меня из рук папиросы.
      - Который ща день на Земле?
      - Начало июля.
      - Дык, я, кажись, в январе родилси?..
      - Ты не напутал?
      - Хрена терь разберешь, - сказал он, прикуривая, - можа и напутал.
      - Это не все. Пообещай показать, что они тебе прислали.
      Юстин развернул письмо. "Только не показывай Ирке", - было написано в верхней строке.
      - Ладно, - расстроилась я и вручила ящик. - Поехали.
      
      Птицелов подсел ко мне перед началом представления. Принял жестяную банку с дырочками для вентиляции, запустил туда пятерню, и некоторое время шарил, в надежде отыскать что-нибудь пернатое. Чем дольше шарил, тем более обескураженным становилось выражение его лица. В конце концов, он сунул нос в банку и выудил жука вместе с травой, которую я подстелила им для пищи и комфорта. Жук схватил Птицелов лапками за палец и пополз. Птицелов наблюдал его с тем же обескураженным выражением...
      - Кто тут?
      - Майский жук, - доложила я. Меня распирало от нетерпения. Я знала, что он спросит потом, как удивится, когда я отвечу, как не поверит...
      - Тут летающая особь должна быть.
      - Он летающий.
      - Думаю, нет.
      - Еще как летает.
      Птицелов удивился и подверг жука умозрительному анализу.
      - Только в невесомости, - заключил он.
      - В планетарной гравитации, на собственных крыльях, и, что примечательно, даже при невысокой плотности атмосферы.
      Умозрительный анализ был продолжен, но заключение не изменилось:
      - Думаю, этому невозможно лететь.
      Против откровенной глупости я затруднилась найти аргумент. По счастью, представление началось. На арену вышел новичок, встал на колени, напрягся, потребовал тишины. Трибуны замерли в ожидании, а мои жуки завозились. Самый главный и самый толстый жук, которого только что мучил неблагодарный заказчик, раскрыл хитиновый панцирь и стал расправлять крылья. Я захлопнула коробку, прикрыла ее подолом, и выступающий снова был вынужден требовать тишины, на этот раз от меня. Мы замерли в ожидании. Ждали все. По трибунам пошла дрожь, лица собравшихся стали настороженными. Что-то необычное намечалось на старом добром зрелищном месте. Дрожь перешла в монотонный гул, стала растекаться от арены к верхним ярусам цирка, словно тяжело нагруженный самолет пытался противостоять гравитации. Фундамент стал ритмично вибрировать под трибуной, а эпицентр этого неожиданного катаклизма находился как раз у меня под ногами.
      Птицелов выпучил глаза и замер, объятый недоумением. Выступающий стал припадать ухом к арене, выискивая источник безобразия. Мы с Птицеловом являли собой две статуи, полные достоинства и безучастия, до тех пор, пока жук не стукнулся о крышку и не упал в траву.
      Птицелов окаменел до конца представления, словно ввел себя в транс, впал в анабиоз или провалился в спячку с открытыми глазами. Как только аудитория опустела, он упал на четвереньки перед банкой.
      - Я должен видеть, - повторял он как заклинание и раскладывал жуков на бортике арены. - Я должен сам видеть...
      Жуки расползались, Птицелов терпеливо складывал их в кучу, пока самый главный и толстый опять не завелся на взлет. Едва хитиновые пластины приподнялись, Птицелов снова остолбенел. Казалось, до последнего момента он отказывался верить глазам. Он не верил даже тогда, когда жук полетел-таки низко над ареной.
      - Такого нельзя было представить, - окончательно постановил он. - Я первый раз видел, что так делают.
      
      После представления мы пошли прогуляться. Птицелов был слегка не в себе, плохо реагировал и на вопросы отвечал не по смыслу.
      - Я надеялась, ты со мной позанимаешься в этот раз. На Земле мне не хватает учителя, здесь - времени не хватает. Знаешь, что мне дольше суток запретили находиться в зоне цирков? - Птицелову было наплевать на мои проблемы. - Давай, понесу жуков? Они ко мне привыкли. - Птицелов не отдал коробку, которая клокотала и вибрировала у него в руках. - Конечно, это не самый летучий экземпляр. Я подумала, если тебе понравится идея, можно будет в следующий раз привезти мух. Они летают как пули, быстрее, чем стрижи. Жаль, что ты торопишься. Я бы с удовольствием позанималась. Здесь мне проще это делать, чем дома. Да! Если я расскажу, что со мной приключилось после прошлой поездки, ты не поверишь. Я думала, все! Больше не увижу ни Хартии, ни тебя. Год назад я подумать не могла, что меня это так расстроит...
      Птицелов представлял только крылатое насекомое, мысли в его загруженной голове формировались с трудом:
      - Что я услышал? - спросил он и остановился. - Жук летит быстрее стрижа?
      - Не жук, а муха. Она устроена не так, как птица, и летает гораздо быстрее.
      - Как устроена?
      - Я привезу, и сам увидишь.
      - Привези.
      Он успокоился, и мы снова пошли рядом.
      - Знаешь, я по тебе скучала, - зачем-то сказала я, но Птицелова это тоже, к счастью, не взволновало.
      Кроме него мне некому было излить впечатления. Почему-то я была уверенна, что он когда-то чувствовал то же самое, а потом представила свою сентиментальную болтовню со стороны и сама себе напомнила Пятачка, увязавшегося за Винни Пухом. Куда этот "медведь" повлек за собой маленького болтливого "поросенка", я предпочитала не догадываться.
      - Биомеханика не объясняет процесс. Биомеханику ты в школе не усвоила, - сказал он.
      - Может быть, наши мухи не усвоили в школе биомеханику, но это не мешает им летать быстрее птиц.
      
      Мы зашли под купол, где в прошлый приезд начались мои приключения, сели и замолчали. Точнее, я замолчала. Птицелов и так был немногословен. Я надеялась на новый урок, моя голова была как никогда ясной, а у учителя еще оставалась в запасе пара минут.
      - Ты должна меня пригласить, - вдруг сказал он.
      - На Землю?
      - Конечно.
      - Зачем? Клянусь, я привезу тебе муху.
      - Если я приглашусь на Землю, тогда тебя приглашу на Флио. Это просто.
      - Что? - не поверила я. - Ты хочешь пригласить меня к себе в гости?
      - К планете Флио, - пояснил Птицелов. - Мне приятно тебе показать Флио. Я хочу, чтобы ты удивилась, потому что сегодня удивился я. Это приятно.
      - Ты покажешь мне настоящие флионы? Милый мой, я и так привезу тебе массу всякой летучей твари, которую только смогу поймать. Считай, что ты уже удивил меня на полный чемодан. Нет, ты действительно хочешь мне показать флионы?
      - Я буду доволен, - ответил Птицелов. - Мне приятно так сделать.
      Насчет своей ясной головы я поторопилась. Впрочем, я могла неправильно его понять. Птицелов говорил тяжело, особенно, когда его мысли бродили в стороне от предмета разговора.
      - Ты, в самом деле, хочешь меня звать на Флио?
      - Да, - подтвердил он, чем обезоружил меня окончательно.
      - Но мне нельзя. Я должна говорить с шефом.
      - Говори, - сказал он.
      - Вообще-то, я у начальства на плохом счету. Наверно, меня отпустят нескоро.
      - Можно ждать.
      - Зачем я тебе?
      - Так хочу, - ответил он, коротко и ясно.
      
      Урок не состоялся. Мы сидели на тесной арене, играли в молчанку. Не могли дождаться, когда нам представится возможность избавиться друг от друга. Впрочем, не знаю. Похоже, Птицелова ничуть не тяготили длинные паузы в разговоре. "С чего бы вдруг? - думала я. - Обычно он только и делает, что ищет повод от меня смыться". Логическая задача не решалась, и я мысленно поставила себе первую двойку в новом учебном семестре.
      - Как ты думаешь, - спросила я, - отчего образовались цирки? Наши считают, что грунт бомбили с орбиты тепловыми лучами, уменьшая радиус.
      - Так было.
      - Ты думаешь?
      - Я знаю.
      - Может быть, ты знаешь, зачем? - Мой собеседник примолк, не решился выдать государственную тайну. - Наши считают, что таким образом затыкали выводящие каналы какого-то мощного природного излучателя. Так или нет?
      - Здесь тело алгония, - сказал Птицелов.
      - Нет такого слова. Может быть, "агония"? Впрочем, такого слова тоже нет.
      - Алгоний, - повторил Птицелов, - светлое вещество Вселенной.
      - Объясняй.
      - Есть темное вещество, - объяснил он, - есть светлое, - и снова погрузился в размышления о майских жуках. - Из них строится невидимая Вселенная, - уточнил он, когда я отчаялась дождаться пояснений.
      - А...
      - Темное вещество - магнетик, светлое вещество - алгоний.
      На этот раз мы замолчали надолго. Я - потому что не решалась обнаружить свою некомпетентность, он - потому что снова думал о жуках.
      - Оно присутствует в недрах планеты? В смысле, алгоний?
      - Алгоний везде, - ответил немногословный флионер. - Здесь тело алгония.
      - То есть, здесь он в такой концентрации, что его можно пощупать? - догадалась я.
      - Алгоний не надо щупать. Он здесь.
      - Откуда ты знаешь?
      Блуждающий взгляд Птицелова остановился на мне, словно он забыл, кто я такая и откуда взялась.
      - Наверно, тело алгония дает такое сильное излучение?
      Его взгляд переместился на потолок, едва тлеющий алгоническим излучением.
      - Здесь такой свет, - произнес он. - Ты должна видеть белую массу в спектре. Свет другой на Земле.
      - Нет, на Земле свет такой же.
      Жучиные мысли Птицелова слегка потеснились.
      - Да, - сказал он, словно я допустила ошибку в основном понятии, - свет на Земле другой.
      - Нет, свет на Земле такой же, как в светящихся цирках. В дороге он другой, в космопортах, в челноках, в лифтах и капсулах. Но в цирках - точно такой же.
      - Тогда тело алгония на Земле тоже присутствует, - предположил Птицелов.
      - Вряд ли, шеф бы знал.
      - Присутствует, если белая зона спектра есть.
      - Нету. Красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый. Где белый?
      Птицелов проанализировал информацию.
      - Да, - подтвердил он. - Белое смещение в коротких волнах. Тело присутствует.
      - Где?
      - Голубой, - объяснил Птицелов. - Белое смещение синего диапазона. Порядок должен быть такой: красный, желтый, синий. Это правильный порядок.
      Моих знаний в области физической оптики не хватило, чтобы возразить. Наше время истекало, я опять увозила на Землю вопросы, вместо того, чтобы искать ответы на них.
      - Скажи, пожалуйста, - спросила я, - если это действительно так, тело алгония может повлиять на развитие цивилизации?
      - Не скажу, - ответил мой наставник. - Я могу сказать, когда увижу Землю. - Он поднялся, поправил плащ и поместил в карман коробку с жуками. - Тело алгония всегда влияет.
      Я вышла за ним следом, не понимая, что я должна спросить, и как мне деликатнее подступиться к этому архиву информации, пока он не закрылся для меня еще на полгода.
      - А почему одни цирки светятся, а другие нет? - спросила я, хотя более бестолковый вопрос трудно было представить. - Это из-за давления вещества, да?
      - Да, - ответил Птицелов.
      - Поэтому крупные цирки светятся чаще и ярче, да?
      - Да.
      - А мелкие - реже, потому что узкие каналы?
      - Да, - терпеливо отвечал он.
      - И что, нормальный спектр действительно должен состоять из шести цветов?
      - Нормального спектра нет. Есть разные.
      - Скажи, пожалуйста, отчего образуется тело алгония в планетах?
      Птицелов остановился и задумался.
      "Ага, - решила я. - В точку попала".
      - Едь на Флио сейчас, - вдруг сказал он.
      - Не могу.
      - Год ты на Флио. Потом - на Земле.
      - Прости, не могу сейчас, - я даже попятилась, а Птицелов сделал шаг в мою сторону.
      - Почему?
      - Не могу. Я несвободный человек. У меня обязательства. Нет, не уговаривай. Я же сказала, в следующий раз. И вообще, дальше иди один, а я возвращаюсь.
      Птицелов сначала сделал несколько шагов в направлении транспортных площадок, но вернулся с тем же самым дурацким словечком:
      - Почему?
      - Не скажу, - уперлась я.
      - Ты боишься?
      - Да, я боюсь.
      - Тебе не сделают вред.
      - Мне шеф запретил без спроса посещать незнакомые места, - объяснила я, продолжая пятиться. - Я однажды сходила без спроса, видишь, какая заплата у меня сзади? Все! Больше не хочу. Разрешит шеф, тогда другое дело. - Для наглядности, я развернула подол. - Видишь, какой мне вред причинили?
      - Где? - спросил Птицелов, и я с удовольствием указала в сторону цирка, который однажды так его возмутил.
      В глубине души я надеялась, что он знает, кому следует надавать за это по шее, но Птицелов ловко схватил меня за плащ.
      - Войдем туда.
      Купол срамного места едва сиял на горизонте, но я узнала бы его среди прочих по вдавленной верхушке, словно прижатой к поверхности планеты.
      - Нет! - испугалась я и упала на четвереньки, но Птицелов одной рукой поставил меня на ноги.
      - Войдем сейчас. Ты не должна бояться. Я не позволю тебе бояться. Это стыдно.
      Освободиться от его хватки не было никакой возможности. Желания преодолевать этот психологический барьер не было и подавно. Мне хотелось только убежать в порт, уединиться и трезво осмыслить странное вещество, которому опытный хартианин не смог найти эквивалент в моем родном языке. У Птицелова были другие планы.
      - Со мной там не сделают ничего плохого? - на всякий случай спросила я.
      Ответа не последовало. Все, что происходит в этом заведении, мой товарищ считал срамом несусветным. А действующих лиц, вероятно, относил к низшей категории существ, не годящихся даже для того, чтобы навредить достойному хартианину.
      Уверенной рукой он провел меня сквозь штору, словно сам являлся завсегдатаем. Мы оказались под потолком, на балконе, сплетенном из канатов. Под нами открывалась пропасть. В пропасть тянулись веревки, шесты, петли. Здесь не было зрительских мест. Внутреннее пространство напоминало перевернутый вверх дном котелок, утопленный в грунте. Нижняя площадь сверху казалась огромной. Снизу доносились ритмичные удары и лязг пружин. Канаты, свисающие с потолка, шевелились и беспорядочно вибрировали. Точно также беспорядочно вибрировало мое сердце от предчувствия непристойных зрелищ. А это всего лишь крупный как кабан гуманоид совершал ритмичные прыжки на батуте. Подлетал вверх, переворачивался, и снова ударялся о пружины, то ли задницей, то ли головой, - с высоты было не понять, но это занятие доставляло ему наркотическое удовольствие. Похоже, именно за это местная публика была презираема Птицеловом. "Какой срам! - повторял он, глядя на все это. - Какой срам!"
      Внизу ощущалась бодрая спортивная возня. То ли устанавливались качели, то ли катапульта на резинках. Мне удалось рассмотреть только верхушку агрегата и светящееся кольцо, которое само бегало по арене, доставляя неприличное удовольствие существу, укрепившемуся внутри. По ребристому канату вверх прямо на нас карабкался хартианин, в котором я узнала своего давнего собеседника. В первый день он охотнее других циркачей атаковал меня вопросами.
      - Что здесь делают флионеры? - спросил он, заметив на балконе Птицелова и, не дожидаясь ответа, поехал вниз.
      - Срам! - последний раз произнес Птицелов, уводя меня к выходу.
      Действительно, нам, флионерам, в этом сомнительном заведении делать было нечего.
      
      За Птицеловом прилетел левитационный "колокол", похожий на граненый стакан. Такие машины летали бесшумно, не то, что наш простецкий транспорт. Они были рассчитаны на одну-две персоны, в них можно было только стоять, но такие устройства могли приземляться в любой точке цирковой зоны. Единственным их недостатком была низкая скорость; с другой стороны, "стаканы" могли самостоятельно выходить на орбиту, избавляя своих хозяев от необходимости пользоваться портом и челноками.
      - Повезу... - пригласил Птицелов, но Юстин уже вылетел за мной. Было неловко разворачивать его с середины дороги.
      - В другой раз, - сказала я на прощанье.
      - Другой раз гостишься на Флио, - напомнил он.
      - Гощусь, - подтвердила я, и с завистью проводила взглядом "колокол", который, мягко оторвавшись от плит, поплыл, не набирая высоты.
      "Действительно, - думала я, - надо ли подниматься, если в Хартии не растут деревья и не бегают жирафы. Но почему-то самый короткий путь преодоления силы тяжести направлен вертикально в небо. Флионеры, должно быть, сильно отличаются от людей, так же, как Флио от Земли. Возможно, землянам совершенно нечего делать на Флио".
      Мне на раздумья оставался год. Все шло прекрасно. И то, что мне стала понятна без перевода фраза, сказанная "канатным наркоманом", обнадежило. Только на Земле не должно, не может быть залежей алгония. Иначе, почему я не могу слушать без "переводчика" CNN? Что-то мы напутали с Птицеловом в попытках понять друг друга. Наверно, я слишком торопилась. Стоило бы остаться, вникнуть в детали, но мой учитель уже скрылся из вида. Вместо него на площадь целилось брюхом гадкое чудовище, ревущее и смердящее, ненаглядное сокровище Юстина.
      
      - Не передумаешь, - спросил Юстин, - сутки в порту рассиживать? Назад не запросисси?
      - Вега мне запретил оставаться здесь, - ответила я. - Теперь я во всем и всегда слушаюсь только Вегу.
      Подтянувшись на вороте люка, я испугалась: из темноты салона на меня смотрела голая дама с растрепанными волосами и разинутым ртом. Ноги голой дамы упирались в стенки, голова в потолок. Все это выглядело угрожающе, хуже того, лишало меня единственного посадочного места в этом летучем "сортире". Через тот же ворот я съехала обратно, к ботинкам Юстина, который только того и ждал.
      - Чо, оробела?
      - Кто это?
      Он затянулся папиросой и звонко сплюнул.
      - Хто... хто... Мариванна.
      - Что за Мариванна? - уточнила я шепотом.
      - Чо... чо... Трепуха ты, вот чо!
      Чтобы проверить догадку, мне пришлось совершить новое восхождение в салон.
      - Она что, резиновая?
      Юстин хмыкнул, еще раз плюнул, а затем демонстративно повернулся ко мне спиной.
      - Ты считаешь, что я натрепалась мужикам?
      - А хто ж натрепался-то?
      - Значит, я? Значит, не ты сунул мне в карман самописец и отправил на Землю?
      - Какое... сунул? Ты что, коза?
      - Значит, не ты придумал, как заложить меня шефу и остаться чистеньким? А вот, гляди-ка, опростоволосился. Знаешь, как они с тебя ржали? Нет, ты не знаешь. Я чуть с работы не вылетела из-за твоей выходки.
      Юстин побагровел от злости и растоптал бычок. Я, на всякий случай, укрылась за опорой самолета.
      - Я тебя заложил?! - заревел он.
      - Только забыл отключить рекодер, когда просил бабу.
      - Я ж не знал, что эта х...вина пишет!
      - Знал ты все, знал! Не надо делать из меня дурочку!
      - Дык, падла буду...
      - Дык, ты и есть падла! Сам и нарвался на свою западлянку.
      - А ну, подь сюды! - он сделал выпад, чтобы схватить меня, но промазал. - Ах ты, гадючка! Смотри, какая...
      - Только не надо делать вид, что ты не узнал самописец.
      - Дык, я ж... Ну, ты чума! Я ж думал, это батарея!
      - И сунул мне в карман батарею, чтобы я до Земли живой не добралась? Ври кому-нибудь еще!
      - Дык, я ж носил ее... замерял мощность! Я ж думал, что дохлая батарея! Я ж не знал, что та б...ая х...вина пишет, мать твою!..
      - Не верю!
      - Ну, подь сейчас же сюды!
      - Разбежалась! Я тебя просила достать диктофон? Просила? Умоляла! Ты разве почесался? Проще у инопланетян допроситься помощи.
      - Ах ты... парша козявая! Вот она, благодарность-то! - Юстин предпринял серию попыток меня поймать, но сегодня ему не фортило. Ему удалось только сорвать с меня плащ.
      - Чтобы я еще раз о чем-нибудь тебя попросила, свинью беззубую! Лучше сдохну! - я даже расплакалась от обиды и пошла прочь от самолета.
      - Ну... Ирка! - Юстин подобрал плащ и поплелся за мной. - Ды, ладно те... Ну, х...ня получилась. Я ж не нарочно.
      - Провались ты ко всем чертям, - рыдала я.
      - Ладно те... ну чо я такого сделал?
      - Ничо! Ничо хорошего ты не сделал. Можешь проваливать в ангар и заниматься... с Мариванной. Я найду себе транспорт.
      - Уймись ты, коза! Уймись... Чо ты, в самом деле!
      Ничего не ответив, я направилась в сторону космопорта. Юстин еще некоторое время волочился за мной. За ним по каменным плитам тянулся мой плащ, собирая пыль и гарь хартианского транспортного парка.
      - Слышь, Ирка, ты это... давай кончай дуться-то! Ну я, типа, осел! Но ты тоже хороша, на хрен! Хто ж так делает, ну, это самое, мир?
      Моя проклятая гордыня одержала верх над соблазном помириться.
      - Эй, девка, ты это дело брось! Пешедралом все одно не допресси! Давай, это... грузись. А то ведь и я могу обидеться.
      
      Юстин обиделся, пройдя за мной неприлично длинное расстояние, на которое пилот не имел права отлучаться от вверенного ему транспорта. Он швырнул мне вдогонку плащ, добавил к нему пару матерных выражений на счет моего характера и побрел назад. Не могу сказать, что мне полегчало, скорее наоборот, но я не сбавила темпа, продолжила пеший путь в направлении порта, в глубине души надеясь, что за десятикилометровой зоной Юстин с Мариванной все-таки подберут меня, не смотря на то, что я буду отчаянно сопротивляться. Это будет уже не то сопротивление. Через десять километров я достаточно вымотаюсь.
      Небо было чистым. Оно осталось таким и через десять километров, и тогда, когда я выбилась из сил и прилегла отдохнуть. Перед закрытыми глазами продолжали двигаться каменные плиты. Я все рассчитала: время на обратную дорогу, время на окончание очередного сборища в цирках и даже вероятность, что удастся уговорить кого-то из знакомых Птицелова подбросить меня на посадку. Я не учла одного: у меня не было сил, чтобы проделать обратный путь в том же темпе. Теперь, если меня не подберет какой-нибудь низко летящий "стакан", я пропущу транспорт и, против всяких правил, застряну здесь на немыслимый срок. Мне было точно известно, что рано или поздно все закончится. Что на этой планете я не умру, а умру совершенно в другом месте, не сейчас, и, слава богу, неизвестно когда. Хотя в тот момент мне не помешало бы прозреть насчет точной даты своей кончины. Впрочем, никому бы не помешало. Если набраться храбрости заглянуть в будущее, многое можно исправить.
      
      По истечении суток меня подобрала пассажирская "катушка": две параллельные площадки, соединенные шестом, летающие, как "колокол", низко и бесшумно. За шест уже держались двое хартиан. Они и заметили мои скитания по пустыне.
      - Космопорт? - спросила я, используя универсальную терминологию.
      - Космопорт, - утвердительно ответили они.
      "Катушка" разогналась до скорости гоночного болида, и ветер стал пробивать защитный экран. Дышать стало трудно, я опустилась на нижнюю площадку, несмотря на то, что подобное поведение выглядит неприлично.
      - Куда? - склонился надо мной один из попутчиков.
      Его пухлый нос вывалился из шарфа. Я задрала рукав, показать код транспортной развязки, на которую мне следовало выйти с Кольца.
      - Повезу... - сказал носатый. - Мне по дороге на два круга.
      - Спасибо, у меня порт загрузки через час, - ответила я, и носатый выпрямился.
      Они оставили меня на верхней галерее, и я подумала, что избитый вахтер был чем-то похож на них. Знать бы точно, я бы извинилась. Но эти двое не имели ко мне претензий. Да и нос у жертвы моего безумия был несравнимо больших размеров. Можно сказать, не нос, а недоразвитый хобот.
      "Два круга" в навигационном исчислении равнялись примерно восьми земным часам. По той же дороге меня тащили трое суток. Это значит, мои попутчики располагали транспортом, способным идти в режиме скоростных коридоров, напоминающих принцип движения Колец. До загрузки оставалось менее часа, но посадочный порт не отвечал на запрос. Это выглядело странно. Обычно, капсульная зона за сутки готова принять клиента в карантин, но к странностям своих хартианских командировок я привыкла.
      Порт не ответил и через полчаса. За двадцать минут до вылета я поняла, в чем дело, и дрожащим пальцем нажала пульт связи с Юстином на переговорном устройстве.
      - Юстин! Меня завезли не в тот порт!
      - А что я сделаю? - ответил Юстин.
      - Придумай что-нибудь, голубчик, двадцать минут осталось!
      - Мне только за тобой лететь полчаса... и до порта столько же.
      - Попроси их задержать вылет!
      - Ты чо? Как я попрошу? Там автоматика. Я чо, контачу с внешней навигацией что ли?
      - Что же мне делать?
      - Жди, - злорадствовал он, - подвернется что-нибудь попутное...
      - Юстин, миленький, может, успеешь?
      - Неа... не успею, - ответил Юстин. - Будешь знать в другой раз...
      Мимо прошагала делегация на посадку, важно, с достоинством иностранных туристов. У меня возникла идея спросить, не согласятся ли они взглянуть на код, записанный на моем запястье?
      - Займи место на "кислородном" этаже, - советовал голос Юстина, - там тепло. Перезимуешь. На этот раз я все расскажу шефу! Все выложу. Пусть узнает, какая ты...
      Вслед за делегацией в сторону открытого посадочного порта направились двое носатых хартиан, что подобрали меня в дороге, и я пристроилась за ними.
      - Шеф все узнает, когда получит дулю из челнока, - обещал Юстин. - Я все расскажу, что ты здесь вытворяешь...
      - Ребята, - обратилась я к носатым товарищам, - если это не шутка, подкиньте до любой кольцевой развязки, которая сможет меня принять, а?
      Ребята странно закопошились, ласковые глаза одного из них вынырнули из-под накидки.
      - Да, - ответил он задушевно, и мое сердце оттаяло после глубокой заморозки.
      Я отвернулась с микрофоном и попросила благодетелей не вникать в суть моих междоусобных разборок.
      - Знаешь что, ты, тощая свиная жопа, - обратилась я к брату по разуму, - можешь оставаться в своем вонючем сортире, спать с резиновой бабой и забыть о моем существовании навсегда. Я никогда, слышишь, никогда больше ни о чем тебя не попрошу! Так и передай шефу.
      На этом связь с Юстином была мною прервана. Дух злорадного торжества клокотал во мне, вызывая недоумение у попутчиков. Мы стояли в лифте, который не отличался от моего посадочного порта, мне предстояла дорога короче обычного, а лучезарные взгляды попутчиков наполняли меня уверенностью в том, что рано или поздно человечество найдет понимание и сочувствие разумного космоса. Я еще раз задрала рукав, чтобы показать им код, но записи не увидела. На ее месте кровоточила свежая ссадина. Потом померк свет. Потом я ничего не помню.
      
      Сон возник, словно из чужих воспоминаний: ветка сирени, торчащая в разбитом стекле окна, запах лета и валерианы, луч солнца в стакане с водой, крашенные доски потолка, пустая больничная палата. Словно только что закончилась война. Мне приснилось, что я на Земле, что мои руки по локоть в бинтах. Мне приснилось, что я жива.
      Никогда прежде мне не снились сны в космосе. Возможно, это имеет логику: чем дальше от дома, тем жиже сновидения. То, что это сон, я поняла сразу, потому что проснулась и решила убедиться: все, что произошло со мной в дороге, произошло по причине недоразумения и без злого умысла.
      Глаза открылись в полумраке тесного пространства. Я лежала щекой в темной луже, та же жидкость испачкала циферблат хронометра. Хартианская одежда поблекла, липла к телу и почти не согревала. Я вытерла циферблат и вдумалась в цифры календаря. Невозможно было поверить, что с момента отъезда из Хартии прошло двенадцать дней. Я приподнялась и стукнулась головой о крышу. Что-то капнуло с носа на ладонь, стало ясно, что я лежу в луже собственной крови. Голова гудела. Тусклый свет проникал сквозь стены узкого пенала, похожего на гроб. Сначала он размывал очертания предметов, затем погас. Я еще успела подумать, что произошла ошибка, что этого не должно было случиться со мной.
      
      На фоне дощатого потолка появилось лицо женщины в белой косынке. Она говорила громко, склонившись надо мной, словно я могла не услышать. Я вздрагивала от звуков. Они сливались в слова и громыхали у меня в голове, но я не могла понять смысл. Не могла понять и пугалась, старалась скрыться под белой простыней. Сон проявлялся в мельчайших деталях, в отражении света на металлической спинке кровати, в краске, отлупившейся от подоконника, в лепестках сирени и осколках стекла на полу. Сирень шевелилась, ветки терлись об острые края стекол. На улице сидели мужики с костылями. Один из них до ушей был замотан в гипс. По двору шла нянечка, и кто-то за ней в полосатой пижаме нес таз. Я хотела кричать, чтобы они заметили меня, но, стукнувшись головой о крышку, проснулась в той же липкой луже, в том же пенале. "Быть может, меня похоронили?" - предположила я. У изголовья рука нащупала решетку, в которую поддувал воздух, все остальное пространство было похоже на гладкий контейнер. "Надо выйти, - решила я, - найти кого-нибудь и объяснить, что произошла ошибка". Упершись ногами в крышку, я сдвинула ее. Вокруг пенала был пар и сильная гравитация, дышать было нечем, мне приходилось нырять за воздухом к решетке, чтобы иметь возможность изучать окрестность. Все, что мне удалось рассмотреть, точнее, нащупать - сильно намагниченная выпуклость под ногами. Она притянула меня к себе так, словно я весила тонну. Вместо воздуха легкие наполнились газом, который застрял в горле ватой. Кровь пошла из носа, и снова ветка сирени уперлась в окно палаты.
      На тумбочке лежал опрокинутый стакан, вода стекала на пол. "Почему меня держат здесь?" - удивилась я. Крашенные стены, пустые кровати, лампа на плетеном шнуре под потолком... Мне снова захотелось позвать на помощь, но на носу была плотная маска, сквозь которую воздух под напором шел в легкие. За горло меня держало существо с желтой головой и бархатистой кожей. Оно шевелило губами, возможно, призывая меня к порядку. "Это недоразумение", - хотела сказать я, но только воздух гудел в шланге. Стенки пенала снова ограничили жизненное пространство. Желтая голова казалась ненормально большой; гуманоид разговаривал со мной, жестикулировал, но я не понимала ни слов, ни жестов, я разглядывала пространство вокруг. Паровая завеса опустилась. Стала хорошо видна арка бурого потолка, повторяющая изгиб цилиндра, на котором стоял мой ящик. Совершенно точно, что никогда раньше мне здесь не приходилось бывать.
      Когда удалось сделать первый самостоятельный вдох, со мной уже никто не разговаривал. Календарь на часах говорил о том, что прошло еще двое суток. Теперь я точно знала, где и когда умру.
      
      Одинаковый сон посещал меня с нелепым постоянством. Интерьер не менялся, смысл не прочитывался. Очнувшись, я смотрела на часы и плакала оттого, что еще жива, оттого, что здесь меня никто не найдет. Может быть, Миша уже отправился на поиск, но я не оставила приметы тех, кто вывез меня их Хартии. Я все еще в сознании, но уже "ничто" и "никто". Сон был единственным способом выбраться отсюда. Сон был странным и жутким. Мне снилась Земля, и по прошествии месяца меня уже ничто другое не волновало. Едва проснувшись в "гробу", я снова мечтала оказаться в палате для приговоренных, а, вернувшись в палату, боялась, что скоро мне придется покинуть мир, ставший вдруг таким непонятным.
      Несколько раз желтая голова появлялась надо мной. С каждым новым появлением мне все меньше хотелось заявлять о праве на жизнь. Образы прошлого почти перестали являться в воспоминаниях. Мне не было жаль... "Когда-нибудь это должно было случиться, потому что человек не может жить вечно, - думала я. - А если может, то ему не дают". Я догадывалась, что однажды умру, но представить не могла, что это произойдет так скоро.
      
      Жизнь меня оставила, но смерть не торопилась забрать. Настал день, когда мне не хватило сил сдвинуть крышку гроба. Я желала еще раз привлечь желтого гуманоида, чтобы схватить его за горло, прежде чем отправиться в мир иной. Это была последняя мысль, которая согревала меня в липкой луже. Это была почти мечта, но однажды крышка сдвинулась сама. Я очнулась от удушья. Воздух выходил из ящика. Гуманоида не было. Чтобы подняться, я повернулась на бок, но сил не хватило оторвать себя от дна; я перевернулась, но плащ намертво влип в грязь. Силы оставили меня. Смерть пришла, она стояла рядом, а я беспомощно ворочалась, вместо того, чтобы выйти навстречу.
      Гравитация ослабла, головокружение лишило меня способности ориентироваться, но туман опустился. Гуманоид не подошел. Вместо него надо мной возвышался призрак из нереального мира. Образ, знакомый мне когда-то, но забытый. Идея, подобно удару молнии, пронзила рассудок: вдруг я еще живу, я обозналась и это вовсе не смерть. Я еще помню того, кто пришел, и он узнает меня. Я бросилась вперед и почувствовала, как волосы отрываются от лужи запекшейся крови. Руки провалились в пустоту, я нахлебалась ватного тумана, нырнула в него с головой, а когда выбралась, призрак снова стоял предо мной, побелевший и напуганный. Я снова кинулась к нему навстречу и снова провалилась в туман. Я узнала его, только имени не могла вспомнить.
      - Птицелов!!! - закричала я из последних сил. - Я здесь!!! - и попробовала схватить его, но передо мной была пустота. - Я живая! Забери меня! - просила я, сбиваясь с фальцета на хрип. - Я жива, жива! Возьми меня с собой! - я ползла вперед по цилиндру, хватая руками пустые галлюцинации.
      Неподвижная фигура флионера с той же скоростью удалялась в неизвестность, пока я не провалилась в яму. Сферическое пространство сомкнулось вокруг. Я нащупала решетку и почувствовала, что качусь вниз, как шар по дорожке кегельбана.
      - Птицелов, не оставляй меня здесь! - газ с могильным привкусом забивал легкие. - Не уходи! Только не уходи!
      Шар стукнулся, отпружинил, тонкие струи воды вонзились в меня со всех сторон.
      - Не уходи! Не уходи! - повторяла я как заклинание. - Я выживу, только не бросай меня здесь! - а шар вертелся в струях, с одежды сползали селевые потоки, телу возвращалось забытое ощущение чистоты и покоя.
      
      В дороге я только плакала, положив голову на мантию Птицелова. Он гладил меня теплой ладонью, как котенка. От этого еще больше хотелось плакать. Мы почти не разговаривали. То есть мои оголтелые вопли благодарности в обмен на его молчаливое благодушие, нельзя было назвать разговором. Я запретила себе думать о том, что произошло. Я желала только добраться до Индера, чтобы он вычистил мою память. Птицелов меня не разубеждал, он молча выслушивал истерики. Он не ругал меня, ни жалел, только смотрел и слушал... Разумеется, я являла собой отвратительное зрелище, только мне было все равно. Наверняка, я удивила его еще раз, но меня и это не волновало. Мне надо было убедиться в том, что я живу и возвращаюсь домой, что самое страшное позади. Казалось, я могла убедить в этом всю хартианскую аудиторию и самого Господа Бога на Страшном суде, но возле меня был только Птицелов и мертвая пустота пассажирской капсулы.
      В Галактике я стала приходить в себя. Идея чистить память уже казалась слишком радикальной. Мне пришлось самой заказывать транспорт, самой устраиваться на ночлег в порту и просить препарат, который позволит расслабиться, но не отключит сознание во время "сна". "Чего так?" - спросил тамошний биотехник. "Могу не проснуться", - пошутила я. Никто не смеялся. Второй раз я пошутила на родной Магистрали, когда диспетчер спросил, почему я все время сижу и не хочу принять состояние анабиоза. Я ответила, что моя жизнь не так ужасна, чтобы проживать ее под наркозом. Наврала с три короба. Не могла же я признаться машине, что сновидения меня пугают больше чем смерть. Тогда бортовой компьютер впервые меня заметил. Точнее, перестал воспринимать содержимое капсулы как безмозглый биоресурс. Когда челнок прошел Диск, мне предложили разгерметизироваться и выйти на смотровые палубы. Я надела дыхательный аппарат, вышла, но смотровую палубу не нашла. Побродила по пустым и одинаковым коридорам, увидела лифт, но войти побоялась. Когда корабль прошел зону, мне сообщили, что телескоп отключился и искать смотровую палубу бессмысленно. Борт делал маневр, упала гравитация и я напугалась до смерти. "Нет, - решила я, - лучше сидеть на койке. Второго чудесного спасения не будет".
      
      Индер вскрыл капсулу и отпрянул.
      - Здравствуй, - сказала я.
      Крышка закрылась, но тут же открылась опять.
      - Ты? - спросил Индер. - Я думал, Вега.
      - Да ладно, я посижу...
      - Выходи, все равно разгерметизировал! Как же так? Я думал, что Вега... Ты, что ли, добиралась сама? Надо было предупредить.
      - Прости, я не знала, как это сделать. И потом, у меня никогда не было осложнений от неполного карантина.
      - Ты заблудилась или случилось что?..
      - А вы беспокоились?
      - Вега отправился в диспетчерский узел узнавать твой маршрут. Он тебя заждался.
      - А Миша?
      - С Мишей все в порядке, - успокоил меня Индер, - хорошо ест, много работает. А у тебя вид не очень... - он оглядел меня, словно просветил рентгеном. - Плазма светится. Тебе чем-то разбавили кровь?
      Мое сердце екнуло, и Индер не мог этого не заметить.
      - Ничего страшного. У меня кровь шла из носа.
      - Иди-ка на сканер, - засомневался Индер.
      Я покорно легла на медицинский стол. За время моего отсутствия кактус на сканерной тумбе обзавелся желтым цветком, на стенах лаборатории появились занавески, а над дверью колокольчик.
      - У меня с детства кровь из носа идет. Это наследственное...
      - Не моргай, - попросил Индер, - не болтай, не дыши.
      Луч прошел по глазам и отправился дальше, "нарезать" ломтями мои внутренности на экране монитора.
      - Ты облучилась...
      - Нечаянно, - сказала я.
      - Где?
      - Не знаю.
      - Сильно облучилась. Вечером будешь лежать в камере.
      - Ладно.
      - Если не сойдут изотопы за сеанс, буду делать химическую коррекцию.
      - Делай.
      - Мне надо взять на анализ плазму.
      - Бери, пожалуйста, Индер, хоть прямо сейчас.
      Индер выключил сканер.
      - Что с тобой?
      - Все прекрасно. Хочу переодеться и прогуляться. Мне можно выйти наверх?
      - Да, - сказал Индер и отправился в кабинет к шефу. Я последовала за ним. - Переоденься и прогуляйся к Алене, - он выгреб из стола охапку российских денег и отдал мне. - Возьми все. Такси теперь неохотно идет за город.
      - Что случилось? - испугалась я. Индер занервничал. - Она разбилась на машине?
      - Нет, но будет лучше, если ты к ней поедешь.
      
      Я была уверенна, что Алена треснулась на своем новом джипе, который Петр преподнес ей в подарок к тридцатилетию. У меня сразу появилось дурное предчувствие, как только я увидела этот громоздкий черный "самосвал". Алена была от него без ума, и слушать никого не хотела. То же самое предчувствие не покидало меня на протяжении всего пути, и отпустило лишь в тот момент, когда я узнала издалека "самосвал", в полном ажуре стоящий у гаражных ворот. Потом я узнала Володю с измерительной рулеткой, прогуливающегося по крыльцу. Стекло парадной двери оказалось разбитым.
      - О! - сказал Володя, увидев меня. - Какими судьбами?
      В холе, забившись под одеяло, сидела Алена, растрепанная и зареванная. Ее рука была замотана бинтом. У меня опять екнуло сердце. Рядом сидел Олег Палыч, размешивая в чашке таблетку и, пытаясь по ложечке влить раствор в свое капризное дитя. Алена фыркала, вертела головой, но, увидев меня, преобразилась:
      - Вот она, полюбуйтесь! - воскликнула Алена. - Явилась, не запылилась. Чего тебе надо? - она отвела от себя руку Палыча вместе с чашкой и выбралась из-под одеяла. Какого черта ты вернулась в наш милый гадюшник, я спрашиваю?
      - Тихо, тихо... - увещевал ее Олег Палыч, и укрывал одеялом.
      - Нет, пусть ответит! Пусть объяснит... Нагулялась, да? Соскучилась?
      Олег Палыч виновато обернулся ко мне. Голова закружилась, перед глазами поплыли разноцветные пятна, я стала восстанавливать события последних дней, подозревая, что случилось нечто, гораздо более ужасное, чем мне казалось.
      - Ничего, - ответила я, - пусть скажет, - и не узнала свой голос.
      - Я скажу! - подтвердила Алена. - Еще как скажу, и нечего затыкать мне рот. Ты что, не видишь, что происходит?
      На крики, из кухни выбежал Адам:
      - Ну, что опять? Что ты разоралась? Ирина здесь причем?
      - Пошел вон!!! - рявкнула Алена, и Адама вынесло в коридор.
      Олег Палыч продолжил накрывать ее голые лодыжки.
      - И ты, Олег! Нечего меня окучивать! Ступай к себе!
      Олег не ушел. В дверь просунулось несколько физиономий, желающих убедиться в том, что Алена не станет меня убивать.
      - Зачем ты вернулась? - спросила она спокойнее. - Ты не знаешь, что таким, как мы, на Земле не место? Таких, как мы, здесь быть не должно! Ты понимаешь, что шанс бывает раз в жизни, и ты опять его упустила. Сколько жизней тебе надо прожить, чтобы поумнеть?
      Я не знала, что ответить. Я понятия не имела, что случится, если вдруг я начну реагировать на странности, происходящие вокруг меня. Мне надо было убедиться, что я на Земле, только убедиться, а потом пусть бьют, хуже не будет. Мне надо было только понять, что я не сплю, но под ногами хрустели осколки стекла и бинты на руках у Алены светились в полумраке зашторенной комнаты.
      Она сделала попытку спрыгнуть с дивана, но Палыч схватил ее. К нему присоединился Адам. Как они урезонивали Алену, мне видеть не позволили. Можно было только догадываться по доносящимся из комнаты крикам: либо они ломали ей кости, либо она откусывала им носы.
      Володя вздохнул и пошел в гараж, потрясая стеклорезом. Я забрела на кухню, и, увидев Петра в обществе бутылки, стала приходить в себя. Петр откупоривал коньяк, не дожидаясь счастливой развязки.
      - Примешь? - спросил он.
      - Я на изотопах.
      - Заходи, - он вынул из шкафа две мелкие рюмочки. - Под изотопы хорошо пойдет...
      Среди кухни лежала сметенная в кучу горка битой посуды. На стене застыли свежие капли крови. Петр подошел, разминая плечи под лоснящейся кожей пиджака, установил емкость с коньяком в моих дрожащих пальцах и жестом указал, в какое отверстие головы его следует влить. Так я и сделала, к его бесспорному удовольствию, но крики из комнаты от этого тише не стали.
      - Да ну... - махнул рукой Петр. - Обычное дело. Вега отлучился. При Веге она бы себе не позволила... паршивка такая! Хоть бы о матери подумала.
      - Врача надо вызвать...
      - Не надо! - Петр недоверчиво поглядел в мою сторону. - Не надо врача! - и вернулся к бутылке.
      
      - Отвяжись! - кричала Алена. - Дай поговорить с человеком!
      Олег Палыч устроил торг:
      - Сейчас ты выпьешь лекарство, и мы уйдем, - настаивал он. Алена еще мотала головой, но в глубине души уже согласилась. - Пока не выпьешь... - грозил Палыч и вливал в нее содержимое чашки, пока чашка не опустела.
      - Подойди, сядь, - сказала Алена, когда мы остались в холле одни.
      Я села.
      - Ну? - спросила она.
      - Что "ну"?
      - Рассказывай...
      - Зачем я вернулась?
      - Только не говори, что ради человечества. Этому человечеству будет лучше, если такие, как мы, вымрут вслед за мамонтами.
      - Какие мы? Что в нас не так?
      - Все не так, - ответила Алена, - и притяжение Земли на нас действует иначе, и притяжение звезд... Какая звезда тебя притянула?
      - Плохая звезда. Лучше я поработаю под Солнцем.
      - Ты уверенна, что человечеству на пользу твоя работа?
      - Алена, что с тобой? Раньше ты рассуждала иначе.
      - Просто я в здравом уме. Именно сейчас. Остальное время я в состоянии наркотического опьянения от воздействия гравитации.
      - Месяц назад я мечтала о том, чтобы остаться в живых. Прости, мне трудно тебя понять. Я думала, вернусь, каждого встречного прохожего расцелую. Теперь у меня странное ощущение, будто вернулась не целиком. Хочу... а не получается.
      Алена разозлилась, но успокоительное Палыча подействовало и заставило ее, если не согласиться, то хотя бы не броситься на меня с кулаками.
      - Не рассказывай мне ни о чем!!! - сказала она. - Я знаю, чтобы полюбить родину, нужно отъехать от нее подальше. Я так надеялась, что ты найдешь для нас более достойное место во Вселенной, а ты вернулась целоваться с прохожими! Знаешь, что Вега понесся тебя искать? А я сказала: "Ты ее больше не увидишь! И Мишкин не увидит..." Ты знаешь, где этот маньяк? Он способен думать о чем-нибудь, кроме секса? Я тебя предупреждаю, будешь последней дурой, если станешь с ним спать! А ты станешь, я знаю! За этим ты и вернулась. Потому что этот кретин тебя обработал!
      - Ничего подобного, - ответила я. - Он водит девиц в мой верхний дом и представляет меня двоюродной сестрой.
      Алена улыбнулась, хоть и не без внутреннего усилия.
      - Да... - согласилась она, - видно, что вы близнецы.
      А я подумала: "Что со мной? Ради чего я оклеветала ни в чем не повинного Мишу Галкина, к тому же, своего лучшего друга? Он, конечно, не эталон нравственности, но столь откровенного свинства за ним никогда не водилось". Потом поняла. Я сделала это ради ее улыбки. Потому что только после этой улыбки я стала возвращаться домой. И сделала бы еще раз, потому слишком желала этого возвращения.
      - Да... дела. Как кобель он еще ничего, но как мужик - дерьмо полное. Как на такого положиться?
      Я не поверила ушам:
      - Ты с Мишей?.. Не могу представить!
      - Сама не могу представить. Вроде как не со мной было... Ай, - отмахнулась она. - Забытая история. - И, вдруг опомнившись, с удивлением уставилась на меня. - Он что, ни разу не проболтался? Ты действительно ничего не знала?
      - Может быть, люди все-таки лучше, чем ты о них думаешь?
      - Это Мишкин-то человек? - воскликнула она. - Ну, если Мишкин человек, то мы с тобой поплавки унитазные! Он же гений! - Алена расхохоталась, потом расплакалась, и Адам с Олегом Палычем снова заступили на пост.
      
      К вечеру Алена уснула в холле у холодного камина, а я вышла в сад. Володя заканчивал ремонт двери и собирал инструменты. Петр с Палычем тихонько выпивали, запершись на кухне. Адам разгуливал вокруг джипа.
      - Как думаешь, - спрашивал он Володю, - если мы с Иркой доедем до гаражей, она не убьет?
      - Убьет, - заверил Володя.
      - Тогда лови такси.
      - Щас! Все брошу...
      Адам уже нарядился в белый плащ и побрякивал ключами от запретной машины.
      - Тогда сам вези.
      - Она не разрешила лапать машину, понял?
      - Так, а нам что делать? По небу лететь?
      - Вызывай свою "кастрюлю", - ворчал Володя. - В небе хоть на мента не нарвешься.
      - Ладно, - вмешалась я, - под мою ответственность, едем.
      - Куда? - удивился Володя. - Не видишь, он в сиську пьян. Куда ты поедешь с таким водилой? До первой канавы? Ложись вон... в спальне наверху. А он пусть катится!
      Володя собрал инструментарий и удалился, точнее, присоединился к Олегу и Петру. Нас с Адамом не пригласили. Меня - потому что от моего присутствия компания переставала быть мужской. Адама - потому что он выпил сегодня больше всех, и от него несло перегаром дальше, чем до поста ГАИ. По свидетельству очевидцев, он час назад лыка не вязал и принимал вертикальное положение с помощью шведской стенки. Но не было такой силы, которая могла удержать Адама от глупости, которую ему хотелось совершить, и в Секториуме то и дело ходил слух, что, выпивши, Адам Славабогувич больше похож на человека, чем в какой-либо иной ипостаси.
      За рулем, он вмиг протрезвел и всю дорогу не произнес ни слова, словно мы ехали с похорон на поминки, и я решилась задать вопрос:
      - Алена информал? - спросила я у Адама.
      - Нет, - ответил он.
      Я удивилась, что с Адамом можно говорить серьезно, минуя его ехидную усмешку. В тот вечер он был слишком серьезен.
      - Ты в этом абсолютно уверен?
      - Уверен, - подтвердил Адам.
      - Тогда почему?..
      - Она на вредной работе, - напомнил он и не позволил мне углубиться в тему.
      
      Ночью Адам позвонил и тем же серьезным тоном осведомился о моем самочувствии.
      - Лучше не бывает. Всегда рада быть разбуженной среди ночи, - ответила я, не смотря на то, что с вечера не ложилась в постель. - А что, Миша вернулся?
      - Вернулся шеф, - объявил Адам. - Так что собирайся на ковер. Если у тебя есть оправдательный документ, не забудь его захватить.
      - Какой еще документ?
      - Допустим, справка о временном приступе слабоумия, заверенная участковым психиатром...
      У меня был единственный оправдательный документ - белое пятно, выжженное на запястье вместо кода. Но предъявлять его не имело смысла, жалкие оправдания наших неудач шефа интересовали в последнюю очередь.
      
      Шеф сидел в медкабинете, пил горячую воду и смотрел на меня воспаленным взглядом поверх очков.
      - Может быть, вы отдохнете, а завтра я все объясню?
      В знак протеста шеф потряс головой и проглотил полчашки. После карантина на Земле все альфа-сиги пили горячее. Чем длиннее был путь, тем больше приходилось пить. Перед шефом стоял полный чайник.
      - Ты не пробовала выяснить, что это было? - спросил он.
      - Пробовала. То есть, нет... Птицелов не стал объяснять. Сказал, что это вояжерная станция, которая дрейфует в свободных зонах, и замолчал.
      - В каких зонах?
      Я покраснела.
      - Не знаю... Он сказал "свободные", я так и запомнила.
      - Что еще ты успела спросить?
      - Вы шутите? Я два месяца пролежала в гробу и после этого...
      - Ты отсутствовала шесть дней, - остановил меня Вега.
      - Не может быть!
      - Шесть дней, - повторил он.
      - Но мой хронометр...
      - ...испортился. Зато мой в полном порядке. Объясни мне, что за "свободная зона"? Как это трактовать?
      - Не знаю. Птицелов сказал, лучше все забыть, ни о чем не думать...
      - Кому лучше?
      - О чем я должна была спрашивать? Это навигационные термины, а я даже астрофизику не изучала. Разве я могу грамотно сформулировать вопрос?
      - С сегодняшнего дня будешь изучать астрофизику.
      - Хорошо.
      - Не по школьным учебникам!
      Индер налил новый стакан и подал шефу манжетный монитор, измеряющий давление и температуру, но шеф не торопился его надеть.
      - Что делать будем? - спросил он.
      Впервые я наблюдала шефа таким растерянным, к тому же, выходящим из карантина, и готова была со стыда провалиться.
      - Тебя не удивило появление Птицелова?
      - Нет, - призналась я. - Мне показалось, что это галлюцинация.
      Шеф поперхнулся.
      - То есть, я хотела сказать, что он действительно странно себя повел. Не думала, что Птицелов кинется мне на помощь.
      - Его отправил за тобой Юстин.
      - А... так вот кому я обязана жизнью.
      - Жизнью ты обязана родителям, - строго произнес мой суровый начальник. - Всем остальным ты обязана только отсрочкой своих похорон!
      И, погодя немного, добавил:
      - Действительно, странно. Он не обязан был тебя выручать. Насколько мне известно, фроны не имеют таких этических традиций. Но... - шеф задумался, проглотил еще полстакана и забыл, о чем речь.
      - Так что? - осторожно спросила я.
      - Мне не удалось выяснить, кто он. Флионеры относятся к цивилизации фронов. Они имеют много генетических ветвей, но все "нисходящие". Очень большая, рассеянная раса. Есть поселения, о которых просто ничего не известно. Есть поселения, от которых следует держаться подальше, таким как мы с тобой. Зачем ты понадобилась этому существу, понять не могу.
      - Я так и знала, что приглашать его сюда без вашего согласия...
      - Ирина, ты в своем уме? - возмутился шеф. - Он нашел тебя на краю Вселенной и доставил в Галактику, не имея точных координат. И ты полагаешь, что для посещения Земли он нуждается в нашей "визе"?
      Я и без того ощущала себя первоклассницей.
      - Откуда мне знать? Разве вы меня посвящали в систематику цивилизаций? На эту тему я могу только читать фантастику.
      Слово "фантастика" сразило шефа наповал. Он вскочил с табурета, начал бегать по медицинской комнате от шкафа к шкафу, в поисках, надо полагать, успокоительной таблетки.
      - Будешь изучать! - постановил он. - С сегодняшнего дня будешь получать любую информацию по запросу. - Опрокинув на себя склянки, он успокоился, и вернулся на табурет. - Кто знал, что ты так фривольно начнешь вести себя в космосе? - полушепотом произнес он.
      - Вы поставили передо мной задачу, - таким же полушепотом ответила я. - По мере сил, я стараюсь ее выполнять.
      Индер вышел на шум, и шеф повел меня в кабинет.
      - Ирина, пойми, ты бутылка, брошенная в океан. Куда тебя прибьет течением? В чьи руки ты попадешься? В тебе информация, которая может быть кому-то небезразлична. Кто-то распорядится ею. Осознай, наконец, что в космосе степень риска многократно возрастает.
      - Знаю, что сделала глупость.
      - Нет, ты не глупость сделала. Ты совершила преступление. И я не знаю, какие это может иметь последствия. Хуже того, моя цивилизация не обладает достаточными техническими возможностями, чтобы защититься от фронов.
      - Может, нам лучше пригласить Птицелова?
      - Ты уверена, что это не он затеял с тобой игру?
      - Уверена.
      - Подумай как следует, есть ли у нас основания для такой уверенности?
      - К сожалению, только моя интуиция.
      - Я не понимаю, - занервничал шеф, - кому ты могла понадобиться в Хартии? А главное, для чего? Тебя умыкнули без следов. Просто так из Хартий никого не крадут. А твоего Птицелова... - он попытался успокоиться, приняв таблетку, сел на рабочее место перед темным полем экрана и снова забыл, о чем речь.
      - Что Птицелова?..
      - В Хартии информация о нем отсутствует. Других источников я не нашел.
      - Короче говоря, его приглашение на Землю нежелательно?
      - Исключено.
      - Мой визит к нему тоже под большим вопросом?
      - Без вопросов. Я не стану рисковать.
      - Соответственно, в Хартии я больше не появлюсь?
      - Это не последняя Хартия. Я найду, чем тебя занять.
      - Когда?
      Шеф снова ушел в себя, и, казалось, уже не собирался возвращаться, как вдруг вспомнил:
      - Тебе звонили родители месяц назад. Скоро разыскивать с милицией будут. Поезжай домой, дай мне от тебя отдохнуть две недели, а там видно будет.
      - Две недели слишком много.
      - Месяц! - рассердился шеф. - Нормальный плановый отпуск. Выдержишь больше - получишь премию. Отправляйся сегодня же. И не вздумай оставить информацию о том, где ты. Возьми мобильник на экстренный случай, но пользуйся только городскими линиями.
      - Все действительно так серьезно?
      - Если бы я мог знать, - шеф вынул из ящика несколько стодолларовых купюр. - На, уезжай сейчас же.
      - Хорошо.
      - Немедленно!
      - А можно еще спросить?
      - Еще? - удивился шеф. - Спроси.
      - Что такое алгоний?
      - Алгоний? - удивился шеф. - Где ты услышала про алгоний?
      - Алгоний, тело алгония... Можете мне объяснить, что это? Вроде бы тело алгония дает излучение, которое притягивает хартиан.
      - Дементальное излучение, - уточнил шеф. - Да. Я тебе говорил об этом, но причем здесь алгоний?
      - Притом, что именно тело алгония распространяет дементальное излучение. Кроме того, Птицелов утверждает, что то же самое тело присутствует на Земле.
      
      Если бы шеф на секунду усомнился в моем невежестве, он умер бы от инфаркта.
      - Что? - воскликнул он, не понимая, смеяться ли ему, или хвататься за голову. - На Земле?
      - Глупость сказала? Может быть, Птицелов некорректно выразился по-русски или я неправильно его поняла?
      - Послушай меня, - сказал шеф. - Алгоний - "белая плазма", иначе его называют "гелиосомной плазмой", это особая материя, которая составляет половину всего мироздания...
      - Вот, и Птицелов так говорил! - согласилась я, но шефа такое откровение не смутило.
      - Алгоническое вещество присутствует везде и во всем, на том же уровне природы, на котором фиксируются ментальные матрицы. Это информационный срез пространства. Говорить о том, что существует алгоническое тело, все равно, что рассматривать мысль в твердом состоянии.
      - Вы уверенны, что нет среды, где мысль могла бы принимать твердое состояние?
      - Есть, - ответил шеф. - Эта среда называется фантастикой. Ты же будешь изучать физику по другим источникам.
      - Откуда же в Хартии дементальное излучение такой силы?
      - Если изучить природу планеты, объяснение найдется, - заверил шеф. - Можно предположить сочетание геомагнитных и радиационных аномалий. Не надо думать, что дементальные зоны во Вселенной редкость.
      - А чем можно объяснить белое смещение в спектре? В Хартии оно в фиолетовом диапазоне. У нас - в синем. Птицелов утверждает, что это верный признак присутствия тела.
      Вега казался совершенно выбитым из равновесия.
      - Вы же не будете спорить, что чистый спектр состоит из шести цветов?
      - Из трех, - поправил Вега. - Солнечный спектр состоит из трех цветов. Остальные - производные от смешения. Ты хочешь сказать, что алгоническое тело присутствует в Солнце? - он умолк, глядя на меня с подозрением.
      - Наверно, да. Так будет правильнее, - согласилась я, - если учесть, что возле Хартии нет светила. Там в недрах светится какое-то звездное вещество. Что? Не так?
      - Не знаю, - сказал шеф, - это слишком сложная тема, чтобы обсуждать ее в суматохе. Есть разные типы спектра, есть разная природа деформации и миллион причин, которые могут давать "белые смещения". Поезжай домой! Сейчас же поезжай. Дай мне, ей-богу, от тебя отдохнуть.
      
      
      
<< Вернуться в оглавление > Читать дальше >> >
Рейтинг@Mail.ru