Он же
Андрей Новицкий, он же иногда Анхель, Андрон, Анри, Эндрю. Бывает, что
"Хуан", с намеком на успех у женщин. В Секториуме Андрея приучили
отзываться на все клички. Причина, благодаря которой он попался шефу на
крючок, относится к разряду счастливого стечения обстоятельств. К тому
же разряду можно отнести и всю жизнь господина Новицкого, от рождения и
вплоть до настоящего дня.
История
началась без малого сорок лет назад в зимнем Калининграде, когда у
школьницы Люды Новицкой, откуда ни возьмись, родился сынок. Предыстория
рождения повсеместно была признана загадочной: от школьного педсовета
до всесоюзного слета родственников новорожденного. Над выяснением
обстоятельств трудились инициативные группы экспертов. Им помогали
добровольные представители общественности, случайные свидетели, уличные
наблюдатели и кухонные аналитики. Отца ребенка выявить не удалось. Ни
одна мужская особь из окружения школьницы Люды не была привлечена к
ответственности за это ЧП планетарного масштаба.
Ребенок
родился в областной больнице, вдали от кривотолков. Весил около
полутора килограммов, подавал вялые признаки жизни, категорически
отказывался брать "титьку", короче, всем поведением отвергал шанс
влиться в безумную авантюру, называемую "жизнь". Отвергал сразу и
однозначно. Он не плакал, не роптал на судьбу, просто тихо лежал в
"салатнице" для новорожденных и дожидался конца. Сотрудники областной
больницы, как могли, поддерживали его жизненные функции, но ни
персонал, ни родственников, ни саму родительницу это не радовало. В
крошечном теле младенца насчитали столько врожденных пороков, что никто
не стал ломать себе голову над именем. "Он нежилец, - постановил
главврач. - Пусть полежит. Дольше недели все равно не вылежит".
И младенец
стал лежать отпущенную ему неделю. Тем временем стукнул мороз, в
больнице лопнула труба отопления. Пациентов спешно перебросили в другие
корпуса, оставшихся грели электроприборами. "Нежильца" сперва решили не
греть, только зря мучить, потом сжалились и положили под лампу. Лампа
сорвалась со штатива и упала на ребенка. Казалось, на этом все могло бы
закончиться, но дежурная медсестра учуяла запах гари и успела выхватить
его из дымящихся пеленок. Больничный корпус сгорел дотла, а слегка
поджаренный младенец Новицкий лежал себе дальше, несмотря на ожог. Жить
долго не обещал, но и помирать из-за пустяка тоже не собирался.
Прошел
месяц, и Люду Новицкую выставили из больницы со свертком одеял. С
одеялами маленький Андрюша весил четыре килограмма. Пожилая нянечка
всплакнула, закрывая за ними дверь. Сторож покачал головой, отпирая
ворота, и посоветовал немедленно крестить ребенка. Дескать, если этот
заморыш все еще карабкается из могилы, значит, божий промысел в том
велик. Комсомолка Люда сначала не посмела, но когда Андрюша схватил
сыпь от макушки до пят, пренебрегла общественным мнением и со всех ног
побежала в церковь. Батюшка, раздев младенца, ужаснулся, но в купель
окунул. Окунул раз, окунул два, а на третий младенец выскользнул, упал
в воду и был таков.
Когда врачи
скорой помощи сообщили родственникам, что ребенок в коме и надо
готовиться к худшему, батюшка схватил обширный инфаркт. Он был
госпитализирован на месте, крестился на капельницу и клялся, что это
первый случай в истории православного христианства, из ряда вон
выходящий. Он еще не знал, что вся дальнейшая жизнь Андрея Новицкого
будет состоять из сплошного ряда нелепых обстоятельств, мало
отличающихся от первых месяцев его жизни. Словно кто-то на небесах,
глядя на Андрея, терзался вопросом: позволить бродить по Земле такому
созданию или разрешить ему упокоиться с миром?
Через три
года мама-Люда заболела нервным расстройством. Мальчик был отдан на
воспитание тетушке и переехал в Литву. Тетка была полячкой, католичкой,
и первым делом отвела в костел своего неблагополучного родственника,
где его окрестили быстро и всухомятку. Правда, от этого жизненная карма
Андрея не претерпела серьезных изменений. Каникулы он проводил в
больницах и санаториях. Родственники потеряли счет, сколько раз ему
ставили неверный диагноз, давали не то лекарство, грели не то место.
Одним словом, доводили до реанимации, где он чудесным образом
воскресал. Раз в год с ним обязательно случалось крупное бытовое
несчастье. Мелким же попросту не было счета. Однажды под Андреем
обвалился балкон. Несколько раз на него наезжали машины. Его стукнуло
током в телефонной будке, и укусила ядовитая змея прямо на Вильнюсском
железнодорожном вокзале.
Годы шли.
Мальчик рос, хорошо учился, много читал, поскольку редко выходил из
дома, говорил на четырех языках, играл на скрипке и фортепиано. Все это
время наверху кто-то по-прежнему мучился вопросом: быть или не быть
Андрею Новицкому на белом свете? Сгинуть, покорившись судьбе, или
дальше нарушать законы здравого смысла фактом своего бытия?
В юношеские
годы Андрей был на распутье между теологией и филологией. Вероятно, он
стал бы достойным профессионалом в любой из этих областей. Но, когда
пришла пора выпускных экзаменов, Андрей опять оказался в больнице, и
пролежал год. В тот же год он попался "на гвоздь" секторианам.
Консилиум обсуждал недуги пациента в кабинете, где по счастливому
стечению обстоятельств висел гвоздь, а на гвозде, должно быть, потрет
Склифосовского, потому что звук шел, а изображение отсутствовало. Тогда
еще ни Миша с Аленой, ни Володя, ни Адам в Секториуме не работали.
Жизнь шефа протекала без стрессов, и он имел время анализировать
информацию со следящих камер. Так Андрей Новицкий, он же Анджей Новак,
попался с поличным.
Патологические
неудачники никогда не входили в сферу интересов нашей конторы, но шеф
решил, что хроническая предрасположенность ко всем на свете несчастьям
может свидетельствовать об информале, несовместимом с местной средой
обитания. А так как плохо адаптированные информалы часто утрачивают
иммунитет ко всякого рода дементальным полям, то Андрей - тот случай,
когда стоит рискнуть, что называется, на удачу. Вега получил свой
предмет интереса быстро и просто. Может, потому, что кроме него никто
особенно не нуждался в бледном, изможденном юноше, застрявшем между
моргом и реанимацией. Только когда Андрей Новицкий оказался в офисе,
стало ясно, что за право использовать странные свойства этого юноши
придется побороться. Индер засучил рукава и вступил в противоборство с
тем, кто до сих пор на небесах брал на себя право распоряжаться
человеческими судьбами.
Сначала
Индер подверг своего пациента полной биохимической ревизии. Аналога
этой процедуре в медицине я не знаю. Зато Володя проделывал нечто
похожее с автомобилем: сливал масло, заливал чистящую жидкость, и,
прогнав ее по системе, опять заливал свежее масло. Примерно также Индер
поступил с Андреем, и это было начало. Затем специально для Андрея была
выращена новая сердечная мышца; селезенка, которую ему вырезали еще в
детстве после травмы, две почки на место единственной уцелевшей, печень
и далее по списку длинный перечень человеческих "запчастей". Притом, не
с первого раза. Даже отдельные органы на Индеровых "плантациях"
норовили вырасти дефективными. Не сразу, но постепенно Индеру удалось
даже откорректировать генетический код. После новой "ревизии" клиент
был эталоном здоровья, и тот, кто до сих пор злорадствовал на небесах,
только развел руками. Вега был счастлив, Индер был доволен, Андрей был
благодарен, но тот, кто наблюдал с небес, был мудр и терпелив. Он не
стал соревноваться с сигирийской медициной. Он затаился и ждал, когда
секториане сами подставят ему слабое место.
Андрей
Новицкий поступил в университет, стал успешно учиться. Он получил
повестку военкомата и был бы зачислен в десант, если бы врач не увидел
его старой карты. Врач прочел историю болезни, как триллер, и принял
флакон валерьянки, потому что не смог совместить прочитанное с
увиденным. Терзаясь душевным дискомфортом, доктор, вслед за флаконом
валерьянки, принял стакан спирта. Это был первый серьезный прокол в
работе Секториума. В тот день отряд десантников укомплектовался без
Андрея, а документы призывника Новицкого вместе с особым мнением
медкомиссии легли на стол начальству. В результате компромисса между
здравым смыслом и воинским долгом Андрей загремел на флот сроком на три
года. Это даже не называется проколом, это была "свинья", подложенная
шефом под оборонную мощь Советской державы. Андрей попал не просто на
флот, а на подводную лодку, которая затем потерпела катастрофу.
Экипаж в
основном спасли, частично комиссовали, но Андрей дослужил и вернулся на
родной факультет с медалью "За отвагу на пожаре". На каком именно
пожаре он геройствовал, однокурсники не узнали. В то время об авариях
на флоте не принято было болтать. Тем более, это был далеко не первый
пожар в жизни Андрея, и опыт поведения в критических ситуациях давал
ему фору перед сослуживцами.
Никто
больше не узнал о прошлой жизни Андрея. Его досекторианская биография
была погребена в архиве и увенчана некрологом. Андрей начал новую жизнь
с чистого больничного листа. В тот же год он приступил к работе в
конторе, вник в проблему и предложил религиозную гипотезу формирования
социальных отклонений. Поддержки идея не получила, в то время она была
одной из многих достойных идей, но вскоре в Секториуме появился Адам,
который имел навыки обращения с ФД. Они вдвоем занялись изучением
влияния мировых религий на уровне физики, привезли оборудование,
опробовали его. Ничто не предвещало проблем, как вдруг череда роковых
невезений перекинулась с Андрея на контору: лифты стали путать маршрут,
техника портиться, Лунная База потеряла транспорт с важнейшей
аппаратурой и до сих пор не нашла, проект едва не закрылся. В последний
момент Вега отнял ФД у экспериментаторов и заказал бронированную дверь.
Объяснение феномену никто не искал, шеф запретил искать то, что может
лишить его любимой работы.
Андрей
вернулся к нормальной жизни. Он защитил диплом, был оставлен на
кафедре, тема его предстоящей диссертации обсуждалась на уровне
Министерства культуры, его научные статьи переводились для иностранных
журналов. Друзья советовали вступить в партию, завистники - жениться на
дочери зам. министра. И то, и другое имело смысл, потому что
чрезвычайно обаятельный, талантливый и работоспособный Андрей
предполагал головокружительную карьеру. Однако, защитившись, он
эмигрировал в Польшу вслед за теткой, которая заменила ему мать.
Конечно,
партийные ряды от этого жиже не стали, и дочь зам. министра в девках не
засиделась. История великой страны вполне могла продолжаться без
Андрея. Секториум, пережив кризис, вернулся к работе. И тот, кто сидел
на небесах, тоже... не отчаялся. Он продолжал наблюдать внимательно и
хладнокровно... Он ждал своего часа. Ждать оставалось недолго.
После
аварии на флоте Андрея прижало всего один раз, зато как следует. Он был
схвачен варшавской полицией из-за портретного сходства с особо опасным
преступником. Андрей предъявлял документы и клялся, что пока тот бандит
творил свои бандитские злодеяния, он являлся гражданином Советского
Союза. Но, так как Андрей говорил по-польски без акцента, ему мало кто
верил. Еще меньше ему поверили, когда из Союза пришел ответ на запрос,
опять-таки по недоразумению, со старого места жительства. Там было ясно
сказано, что такой-то гражданин скончался в юношеском возрасте от
несовместимых с жизнью физических недугов. Ни одного из перечисленных
недугов в теле задержанного не нашли, и это явилось новым отягчающим
обстоятельством.
Чем дольше
Секториум ждал развязки, тем сильнее Андрей влипал в историю. Шеф
принял решение вмешаться. Некоторое время Андрею Новицкому опасно было
гулять на поверхности. Пришло время применить его в Хартии. Все лучшие
надежды Вега возложил на командировку и не ошибся. Хартия приняла
Андрея сразу, и в хаосе тамошнего бытия он начал делать успехи. Он
делал успехи до тех пор, пока не случилось то, что должно было
случиться. Тот терпеливый и мудрый, который наблюдал с небес, наконец,
отомстил за унижение, потому что получил в свои руки человеческий
рассудок и изуродовал его до неузнаваемости.
Как можно
"сдвинуться" от хартианской грамоты, в Секториуме знали все. Каким
трудным бывает процесс исцеления, тоже знали. Психическое расстройство
Андрея стремительно прогрессировало, настал момент, когда он начисто
перестал соображать. Он не реагировал на окружающих, разучился ходить,
и дело шло к тому, что остальные жизненные функции тоже откажут. В
критический момент Вега сказал: "Хватит! Еще немного и мы его потеряем.
Надо вытаскивать парня, а для Хартии я найду кого-нибудь попроще, кого
не жалко". Андрей был подвергнут стерилизации локального матричного
архива. Попросту говоря, из памяти была удалена информация, связанная с
Хартией, а с ней заодно стерлось все, что плохо держалось. Иногда
операция такого рода счищает память под ноль. Если повезет - проходит
деликатно. Андрею везло и не везло с рождения одинаково сильно: после
неудачной операции он чудом выкарабкался, и год сидел на берегу
Средиземного моря под присмотром Петра, ни о чем не думал, ничего не
делал. Только книжки читал, да и то не все, а лишь те, которые не
способны спровоцировать рецидив. Думаю, про Дюймовочку и Красную
Шапочку. "Алиса в стране чудес" вряд ли прошла бы психиатрическую
цензуру. Он читал по-польски, читал по-английски, читал по-литовски...
Пользоваться русским языком ему запретили. Но пришел день, когда он в
оригинале прочел "Приключения Буратино". О своих приключениях в Хартии
Андрей прочел позже, в секретных материалах архива. Его же собственные
впечатления навсегда канули в Лету.
Серый
"Понтиак" причалил к газону. Из него вышел мужчина, уверенной походкой
приблизился ко мне, постучал по стеклу и указал в сторону полицейского
участка.
- Через
спортзал, - уточнил он, когда разглядел за моей спиной Мишу.
- Не спи, -
сказал Миша и повел меня по коридору мимо раздевалок прямо к двери,
которую Андрей открывал снаружи.
- Вы
знакомы?
- Конечно,
- ответил Андрей, словно мимолетный эпизод в гараже помнил до сих пор.
- Идите к машине. Через минуту я догоню, - он вошел в темное здание
колледжа и растворился.
Если бы на
его месте был Миша, я не ждала бы его появления, по крайней мере,
сутки. Андрей вышел ровно через минуту, если верить городским часам, и
удивился, что мы до сих пор не в машине.
- Идите к
машине, сейчас поедем, - повторил он, бряцая ключами в замке.
И мы
поехали. Мои гаражные впечатления об Андрее, как о симпатичном и
вежливом молодом человеке сложились при тусклом освещении и дурном
настроении. Сказать, что Андрей симпатичный малый все равно, что ничего
не сказать. Я не видела таких откровенно красивых мужчин даже в кино, и
представить себе не могла, что встречу в реальности. Анджей Новак не
выглядел на свои сорок лет. Он был высок и прекрасно сложен, обладал
голливудской улыбкой и блестящими манерами. К тому же являлся жгучим
брюнетом. Это наводило на мысль, что его неизвестный папа родом из
теплых стран. Мои ожидания увидеть болезненного доходягу теперь
казались абсурдом, я не была уверенна, что это тот самый Андрей.
Впрочем, завистники могли преувеличить мрачные стороны жизни этого
человека. Красивым людям обычно завидуют, не принимая в расчет
особенностей их души.
Машина
выплыла на освещенную дорогу, которой я любовалась и здания колледжа,
но вскоре свернула. Мое ожидание увидеть Канаду не оправдалось.
Местность стала пустынной, пейзаж однообразным, показался "спальный
район" из частных двухэтажных построек, тесно припертых друг к дружке.
- Как жена?
- спросил Миша.
-
Прекрасно, - ответил Андрей без радости.
- Нашла
работу?
Андрей
кивнул.
- По
специальности?
Андрей
кивнул еще раз.
- Ого! -
сказал Миша. - Ничего себе! Она теперь, выходит, богатая невеста?
Предложения
посватать Мишу к своей богатой жене от Андрея не последовало.
- Развелся
или так разбежались? - уточнил новоявленный жених.
Ответа я не
расслышала, только взгляд Миши потух. Да и без вопросов было ясно, что
ему в тех угодьях ловить нечего. Разве найдется женщина, которая,
оставив такого благородного красавца, захочет связаться с вруном,
болтуном и гулякой.
- А ты не
собираешься менять работу? - поинтересовался мой невезучий товарищ.
- В школе
тяжело получить место иностранцу, - объяснил Андрей. - Надо же себя
как-то поддерживать... Лучше несколько часов в неделю, чем вообще
ничего.
Мы
согласились и ехали молча, пока не уткнулись в гаражные ворота
особнячка, где наш коллега снимал жилплощадь. Ему принадлежала половина
первого этажа. Другая половина пустовала, а наверху с утра до вечера
веселились хозяева, выходцы из России, которые сделали бизнес на
торговле недвижимостью.
Андрей
усадил нас на угловой диван, занимающий почти весь холл, и пошел греть
чайник.
- Когда ты,
наконец, купишь дом? - возмущался Миша. - Сколько можно кочевать с
места на место?
- Когда вы
будете регулярно приезжать в гости, - ответил из кухни хозяин.
- Мыслишь в
верном направлении, - сказал Миша, - но задом наперед. Сначала купи
себе дом, заведи женщину, которая будет готовить, а потом приглашай.
Андрей
улыбнулся, расставляя на столе чашки. Понятно, что наш неожиданный
визит его интриговал, и чем дальше Миша отклонялся от темы, тем больше
требовалось терпения с его стороны.
- Чай или
кофе? - спросил он меня.
- Спасибо,
кофе.
- Вы
засыпаете?
- Нет, она
в голодный обморок хочет упасть, - объяснил Миша. - Так что тащи сюда
колбасу и подлиннее.
Андрей
снова ушел на кухню, и мой кормилец последовал за ним. Сначала они
рылись в холодильнике, потом что-то резали на столе. В конце концов,
закурили. Вместе с запахом сигаретного дыма до меня долетело удивленное
восклицание:
- Не может
быть!
- Я тебе
отвечаю! - клялся Миша.
- Он до сих
пор там?
- Куда ему
деться? Сколько надо, столько и будет сидеть.
Завывающий
чайник лишил меня возможности расслышать подробности. Вскоре они вышли
оба, с подносом, заставленным закусками. Теперь Андрей смотрел на меня
иначе, с гораздо большим интересом, чем пять минут назад. Он сел
напротив и, пока Миша прицеливался вилкой к съестному, пытался
соображать. Похоже, ситуация в его голове не укладывалась.
- Мы будем
на "ты"? - спросил он.
- Как
хотите, - согласилась я, и мой новый знакомый опять задумался.
-
Понимаешь, почему он оказался здесь?
- Не очень.
- Не из-за
жуков, конечно.
- Это
понятно.
- Ты веришь
всему, что он говорит?
- Н...не
знаю. Не очень. А вообще-то да, наверно, верю.
- Этот тип,
- вмешался Миша, пережевывая бутерброд, - читает ей лекции о
макроузловых аномалиях, словно по твоим конспектам.
- Это
детские гипотезы...
- Какая
разница? - удивился Миша. - Ты говорил, человек не может делать
однозначных выводов. Ты говорил, в проекте не хватает стороннего
наблюдателя. Вот он, сидит у Ирки в саду.
- Мне
корректно будет на это взглянуть?
Мы с Мишей
одновременно утвердительно закивали.
- Прямо
сейчас?
- Если не
угнали лифт, - предупредил Миша, закладывая в себя кусок сыра. - Но до
утра вряд ли обернешься.
Андрея это
не волновало.
- Что шеф
думает о вашем госте? - спросил он и по нашим физиономиям сразу обо
всем догадался. - Рискуете, ребята...
- Шефа нет
на месте, - оправдывалась я. - Мы решили не обсуждать такие дела по
связи.
- Поверить
не могу, - признался Андрей. - Живой, дееспособный хартианец? У вас в
модуле?
- Зачем
верить? Пользоваться надо, пока хартианец не сгинул, - сказал Миша. -
Кто, кроме тебя, его сможет квалифицированно допросить? С какими
слэпами он там контачил? А вдруг...
Они
переглянулись и оба посмотрели на меня, как будто за мной оставалось
последнее слово.
- Что, -
спросила я, - едем?
- Едем, -
ответил Андрей и встал с табурета.
Не успел
Миша доесть бутерброд, как мы снова подъехали к темным окнам колледжа.
Подбирая ключ к двери спортзала, Андрей засомневался в последний раз.
- Вы
уверены, что ваш гость не блуждающий слэп?
- Тогда я
тоже слэп, - заверил его Миша. - И ты - слэп, и все мы слэпы, глухи и
парализованы. Давай, шевелись, пока нас не засекла полиция.
- И он
свободно общается по-русски?
- Лучше,
чем ты.
Андрей
проводил нас в свой кабинет, выложил бумаги из дипломата, написал
фломастером на доске несколько слов. Я поняла только "sorry", а если
"sorry", значит, экспедиция затянется. А если так, значит, во всей моей
суете вокруг Птицелова действительно есть резон.
- Ты
когда-нибудь перелетал Атлантику на самолете? - спросил Миша, когда мы
закрылись в лифте. Андрей рассмеялся. - Подумаешь, мне тоже шеф не
разрешал, но я однажды прошвырнулся по фальшивым документам. Так, ради
впечатлений. Я считаю, что каждый житель Земли должен раз в жизни
пролететь над Атлантикой на самолете.
- Из
самолета видишь только одну сторону, - заметил Андрей, намекая на
сигирийский транспорт, обладающий более развернутым обзором.
- Я ж не
глядеть летал... Что я, Атлантики не видел? Но то работа, а это совсем
другое. Это ж руками землян построенные машины...
Всю дорогу
под Атлантическим океаном мы сидели в лифте, как аборигены вокруг
костра. Говорили о ерунде, чтобы не думать о главном. Чтобы не строить
гипотез, не возводить стен на месте, где пока не заложен фундамент. Всю
дорогу мы старались избегать серьезного разговора, и только перед
прибытием я поняла, что такая "секторианская" тактика имеет смысл там,
где дорога через Атлантику идет по слепому туннелю. Где не видно ни
океана, ни облаков, ни острых вершин, на которые каждый из нас может
напороться даже на знакомой дороге. Одним словом, лифт заклинило на
последнем перегоне, где-то под Западной Украиной. Там, где наши
техслужбы не имели ни одного, даже законсервированного "рукава" на
поверхность. Это был единственный участок маршрута, не имеющий даже
аварийного энергоузла.
Миша
недобрым глазом посмотрел на Андрея, прежде чем вскрыть люк. Возможно,
это происшествие впечатлило бы того, кто не знал, как часто застревают
наши лифты на длинных перегонах, которые не используются годами. Но в
присутствии Миши это случилось впервые. Обычно неисправная техника
начинает работать, как только слышит Мишины шаги по коридору. Этот
феномен был замечен давно и обычно веселил нас. Но, чтобы техника
сломалась у Миши в руках, история Секториума не припомнит. Андрей
посмотрел на часы.
- Очень
интересно, - сказал он. - Ребята, если это шутка, то очень глупая...
На его
часах наступило первое апреля.
Мы уже
пошутили. Наша техника пошутила. Оставалось ждать, что пошутит
Птицелов, когда испарится из сада. Потом пошутит Андрей, когда ему
придется возвращаться в Канаду на самолете. Понятно, что доставать его
со дна океана придется Мише. Потом вернется шеф, увидит на медицинском
столе своих любимцев и потребует виновного на ковер. От ужаса я
зажмурилась и открыла глаза только в модуле.
Птицелов
встречал нас на пороге, словно знал время прибытия и тревожился из-за
нелепой задержки. Мы с Мишей закрылись в комнате, оставив их с Андреем
вдвоем, и наблюдали сквозь прозрачные стены. Это продолжалось до
рассвета, пока лучи утреннего солнца не просочились в подземный мир.
Будильник отбивал последние секунды до звонка, но Миша вырубил его, а я
сделала вид, что не заметила. Разумеется, я для своей библиотеки
недостаточно ценный сотрудник, чтобы зайти, написать "sorry" на рабочем
столе и исчезнуть.
-
Наконец-то тебя уволят, - злорадствовал Миша. - Как меня достали твои
походы на работу. Делом надо заниматься. Настоящим делом... или не
напрягаться вообще.
"Действительно,
- подумала я. - Пусть уволят. Что я потеряю?" Там, наверху, мне терять
было нечего.