Башня
уходила корнями в расщелину, крыша возвышалась над скалой, словно маяк.
Издалека башню можно было принять за высокий пень, но деревья на камнях
не растут. Просто семя колючей лозы ветром занесло в ущелье, прибило
дождями к почве. Ствол, обвивая скалы, потянулся к свету, поднялся над
горой, а флионеры уложили его витками спирали. Старые колючки впились
гвоздями в мякоть свежей поросли, боковые побеги сплелись, образуя
ступенчатые этажи. Наверху был связан пучок толстой косицей для гамака,
но косица была еще короткая, потому фривольно росла, болтаясь на ветру.
Только в
таких гнездах можно было спать на Флио по ночам. Його бросил плащ на
сетку верхнего яруса и оставил меня одну под звездами высоко в горах, в
холоде и родном аромате микстуры. Здесь было страшно. Казалось, все
северные ветра пролетали сквозь земли клана, стараясь раскачать
плетеную конструкцию. Она скрипела, как старая корзина, я глубже
зарывалась в складки плаща и мечтала о том, чтобы до утра меня не сдуло
отсюда в пропасть. Если б можно было уйти, я пошла бы отсюда на край
света, но ветер не давал мне высунуться из гнезда. На Флио не было
принято гулять по ночам. Лучше было затаиться в укромном месте и
подумать, чем был хорош уходящий день и чем лучше будет день завтрашний.
Сначала я
боялась умереть, потом боялась улететь, со временем меня посетила более
оригинальная идея: что если на крышу сядет флион? Мне же не выбраться
отсюда, пока его не сгонят. А главное, как бы этой ночью ему не пришло
в голову снести яйцо. Оно устремится вниз по плетенке, тогда уж мне
точно несдобровать. А если к рассвету вылупится птенец, боюсь, я
послужу ему калорийной пищей.
Впрочем, я
не представляла, как выглядят настоящие флионы, даже не была уверена в
том, что они существуют. Птицелов сказал: всему свое время. То ли я еще
не созрела, для того чтобы увидеть чудо, то ли чуда еще не построили. В
этом случае мои шансы выбраться наружу возрастали, но к середине ночи
они стали опять стремительно таять. Над Флио-Мегаполисом всходил
Агломерат - рыжий шар с бурыми разводами, похожими на лунные кратеры.
Он казался таким близким, словно летательный аппарат завис над
недостроенной крышей гнезда. Привидения так и заплясали вокруг. Башня,
заскрипела, словно собралась разорвать плетеную спираль стены. Скалы
зашевелились, камни посыпались вниз. Твердь планетарной коры словно
вздулась под гнездом и собралась стряхнуть с себя все, что наросло на
камень. Настал момент, когда целая кладка яиц флиона, скатившихся мне
на голову, показались бы детской забавой по сравнению с каменными
челюстями, готовыми прожевать меня вместе с коркой гнезда.
Башня
выстояла. Даже не съехала с места. Только каменная пыль на площадке у
жилища напоминала о том, что мне довелось пережить ночью. Ясо ходил по
краю пропасти, подбирал мелкие камушки, швырял их вниз и прислушивался.
Заметив меня, он быстро нацепил на ухо "переводчик". С точно таким же
прибором я мучалась ночью, натирая мозоль в ухе. Мне в голову не
пришло, что его можно снять и спрятать в карман.
- Сегодня
опять летаешь со мной, - сообщил Ясо, подбрасывая на ладони осколок
сегодняшнего неботрясения.
- А на чем?
- спросила я. Вблизи гнезда не наблюдалось даже сжатого флиоплана.
- А без
ничего, - передразнил Ясо и кинул камень в пропасть.
Его язык
звучал смешно, его действия выглядели нелепо, его пребывание возле меня
провоцировало вопросы, которые мне неприлично было задать. Но его отец
захотел, чтобы мы узнали друг друга ближе, и у меня не было причин
возражать.
- Мы
полетим когда-нибудь на флионе? - спросила я в лоб.
Мой товарищ
ничего не ответил. Камешки под ногами его занимали больше.
- Ты
наверно не умеешь им управлять? - предположила я.
Ни слова не
говоря, он встал над пропастью, прислушался к гулу, доносящемуся из
нее, и прыгнул вниз. Я не успела среагировать. Только сделала шаг, как
у меня подкосились ноги. К тому моменту, как мне удалось достичь на
четвереньках края обрыва, детеныш Птицелова уже вынырнул из бездны в
воздушном потоке на растопыренных перепонках рукавов и штанин.
- Ты так
умеешь? - прокричал он, спланировал на площадку, словно соскользнул с
волны, и кубарем пролетел мимо меня.
Признаться,
я испытала сильное желание выбросить его обратно.
- Сколько
тебе лет, детка? - спросила я.
- С этого
года я совершеннолетний, - объяснил детеныш, присаживаясь рядом.
Следующим потоком из расщелины выбросило фонтан мелких камней, которые
посыпались нам на головы.
- Никогда
бы не подумала, что ты уже вырос. Спроси у отца, может быть, он устроит
меня жить пониже?
- Не может,
- ответил Ясо. - Там опасно.
- На
равнине-то?
- Тебе
можно жить на дереве, если у дерева крепкие корни, но только нельзя.
Упадешь.
- Когда это
я падала с деревьев?
- Дерево
упадет, и ты упадешь, - пояснил он. - Флио шевелится, вода выходит на
берег, все падают.
Аргумент
звучал убедительно, но перспектива остаться жить в гнезде все равно
удручала. Ясо, как и его отцу, было наплевать на мои пожелания,
особенно на те, которые они не считали разумными.
- Тебе
нравится такая жизнь? - спросила я.
- А
хорошо... - ответил юный абориген, достал из-за пазухи орех и стал
колоть его передними зубами, сросшимися сплошной костяной пластиной,
напоминающей клюв.
- А чего ж
хорошего?
- Красиво,
- сказал он, и новый воздушный поток вынес нам на головы тучу каменной
пыли. - Уйдет Агломерат, сутки будут длинными, грунт твердым.
- А если он
не уйдет, врежется в Мегаполис?
- Нет, так
не будет.
- Ты не
знаешь, как будет. Ты не можешь знать на миллион лет вперед, а я тебе
расскажу: Агломерат уйдет, вы расселитесь, твои потомки будут считать
Флио родиной, перестанут шататься по космосу, забудут, что такое летать
за орбитальные высоты. А потом кто-нибудь из них откопает в леднике
череп со сросшимися челюстями. Скажи, что они будут думать о своей
истории?
Ясо
насторожился, выплюнул скорлупу и поглядел на меня желтым глазом.
- Зачем? -
удивился он. - Здесь не закапывают отходы.
- У тебя
сломался "переводчик", - обнаглела я. - Кто тебя спрашивал про отходы?
Череп - это скелет головы. Знаешь, что такое скелет?
- Я и
говорю, мусор. Кому нужен череп без головы? Кто его будет сюда класть?
- Все-таки
ты не ответил...
Ясо поник.
Похоже, он не знал, о чем вообще со мной разговаривать.
- Разве
отец не предупредил, что я буду задавать вопросоы, а ты должен на них
отвечать?
- Нет, -
сказал Ясо.
- А что он
тебе сказал, когда дал "переводчик" и послал сюда?
- Он
сказал, катать тебя на флионах.
- Ладно, -
согласилась я. - Тогда тащи сюда крылатый флион. - И настроение моего
собеседника совсем испортилось.
- Тебе не
понравится, - предупредил он. - Отец сказал, что тебе это не надо.
- Отец
сказал, катать меня на флионах? - рассердилась я. - Вот и катай!
Не то,
чтобы Ясо вдохновила идея. Он попросту выбрал меньшее из зол. Причем,
сделал это так, чтобы по дороге у меня отпало желание не только
кататься, но и задавать вопросы. Для того чтобы рассуждать о черепах со
сращенными челюстями, гость должен был обладать специальным
разрешением, а для того, чтобы овладеть флионом, акробатическими
навыками. Можно было быстро спланировать на равнину вместе с Ясо в
восходящем потоке, можно было медленно карабкаться вниз по скале. Я не
поняла, почему нельзя было посадить флион на верхушку гнезда, однако
выбрала медленный спуск.
Лестница
висела над пропастью, плетенка из тонкой лозы, родственной гнезду
флиона. Верхним концом она цеплялась к основанию башни, нижним - к
подножию противостоящего уступа. В "полнолуние" она натягивалась
струной. В прочее время моталась по ветру и требовала от пользователя
кроме ловкости еще и страховочный парашют.
- Если я
пойду первый, мне проще будет тебя поймать, - сказал Ясо.
- Лови
лучше свой "переводчик", - проворчала я и ступила на шаткий путь, глядя
в небо и нащупывая ногами нижние перекладины.
Это был
первый, далеко не самый опасный участок перехода, который, по мнению
моего проводника, совершают лишь трусы и мазохисты. Далее следовала
теснина, где часть маршрута приходилось лезть по стене. На выходе из
каменного коридора, Ясо заявил о желании взять меня за руку, но получил
отказ. За утро детеныш Птицелова мне надоел до невозможности и стал
напоминать Адама своими замашками и амбициями. Но в следующий момент,
он едва успел поймать меня за ногу, потому что неожиданным порывом
ветра меня понесло невесть куда. Ветер был упруг, как волна, и, чтобы
противостоять ему, нужно было обладать массой волнореза. С тех пор и до
конца пути Ясо получил заслуженное право командовать мной, как ему
вздумается, и ни разу этим правом не пренебрег. Он заставил меня
спрятать волосы под капюшон, привязал меня за пояс и еще имел наглость
критиковать мою походку.
Нам
предстояло преодолеть склон, поросший вязким кустарником. За ним
виднелось зеленое море равнины, всклокоченное и сморщенное. Бурая
глинистая почва зияла как раны на изумрудной коже. В ней-то мы и увязли
по колено. Много раз я пыталась объявить привал, но флионерский
"переводчик" не срабатывал на слово, и Ясо не понимал, что от него
требуется. Пришлось объявить забастовку. Я села на кочку и заявила, что
дальше идти нет сил. Он сел рядом. До цели оставалось недалеко. Над
горизонтом уже поднимался новый горный хребет, в его пещерах клан
Птицелова хранил летающие машины.
- Ты мог бы
привести флион сюда, - намекнула я.
- Мог бы, -
ответил Ясо, но не пошевелился.
-
Интересно, почему отец попросил именно тебя? Неужели твои старшие
братья еще более вредные существа, чем ты? Наверно, мама в детстве не
ставила вас в угол.
- Она
умерла до моего рождения, - ответил Ясо, и я прикусила язык. Решила,
что иногда не вредно и помолчать, но Ясо сам все испортил. - За тысячу
лет до моего рождения, - уточнил он. - Я ее не знал. Никто в клане ее
не знал. Отец тоже не знал.
- Он сделал
тебя по генетическим образцам? На том же станке, что флионы?
Ясо
засомневался, присутствует ли в моем тоне должное почтение к тому
станку, или это настоящая издевка?
- Сколько
же вас, братьев? И все сироты при рождении?
- Почему
все? Старший - клон Його, у средних - только отцы. С братьями тебе не
надо общаться. Только у меня в роду есть женщина.
Он стал
выщипывать травинки и грызть корешки, как мне показалось, на нервной
почве. Похоже, в своем семействе он был козлом отпущения. Никто из
старших, должно быть, не согласился оказывать почести заезжей даме.
- Вот ведь
как... - удивилась я, - а на Земле все просто, у всех мама, папа и
никаких генных образцов.
Ясо земными
традициями не интересовался. Он поедал траву с нарастающим аппетитом.
Младший отпрыск Птицелова, похоже, разочаровался во мне. Чем именно я
провинилась, не знаю. Но теперь во всех его манерах прочитывалось одно
единственное желание: отделаться от меня с наименьшими потерями.
- Привал
окончен, - объявила я. - Дожевывай и пора идти.
Юный
флионер почему-то застыл. Его физиономия удивленно вытянулась. Что
именно произвело на него впечатление, тоже не знаю. Наверно,
жизнестойкость и упорство в достижении цели, притом, что мои ноги давно
не гнулись, а тело было покрыто слоем ссадин и синяков. Все без
исключения эмоции флионера были мне непонятны. Но не сидеть же, в самом
деле, из-за этого на кочке весь год?
- Тебе
флион не понравится, - предупредил Ясо в последний раз, - но если ты
хочешь это, я приведу.
- Ты веди.
Я сама разберусь, что мне понравится, а что нет.
Ясо
поволокся через равнину, а я все-таки увязалась за ним, из страха
остаться одной на чужой планете посреди мятой поляны, где меня может и
искать-то не станут, потому что никаких радиомаяков Його на мне не
оставил. Успокоилась я только у входа в пещеру. Уговорила себя
отдохнуть еще раз, устроилась в траве и представила себе, как
любвеобильный Птицелов с бисексуальными наклонностями лепит на станке
своих "птенцов" из генетического ассорти всех возлюбленных им мужчин и
женщин. Это зрелище мне представилось настолько смешным, что я
расхохоталась. И чем сильнее было желание подавить в себе хохот, тем
труднее было справиться с ним.
Все прошло,
как только тень нависла надо мной и трава вокруг почернела. "Если с
Птицеловом, не приведи господи, что случится, - вдруг подумала я, - мне
куковать на этой поляне вечно".
Надо мной
стоял Ясо, держался за голову громадной птицы, закрытую черным мешком.
Я вскочила. Тело птицы было величиной с небольшой автобус, серое
оперение переливалось на солнце радужными разводами, два острых как
сабли крыла были скрещены высоко за спиной. Это выглядело нереально,
неправдоподобно и так ужасно, что я попятилась.
- Такой
флион хочешь? - спросил Ясо. Я нерешительно кивнула в ответ. - Не
передумала?
Ясо пригнул
к траве птичью голову и снял мешок. Флион уткнулся клювом в землю,
рухнул с подпорок и замер, как замороженная курица. Те модели, которые
мы видели в записи, вели себя совсем иначе и выглядели, как живые, а не
как чучела из музея природы. Ясо еще раз предостерегающе взглянул на
меня.
- Катать? -
спросил он.
- Только не
верхом, - попросила я. Отступать было некуда.
Он обошел
птицу сзади, задрал повыше веер хвоста и растянул руками отверстие
клоаки.
- Лезь сюда.
Я
попятилась еще дальше.
- Лезь,
пока держу.
В отверстие
едва бы просунулась голова. Само же туловище птицы имело габарит,
позволяющий разметить как минимум ряд автобусных сидений, не говоря уже
о цивилизованных дверях. Но Ясо не понимал, почему я не бросилась
стремглав в "задницу" флиона, как только была туда послана.
- Модели,
которые показывали нам... туда вообще-то пилоты через клюв заходили.
- То
пилоты! - подтвердил флионер. - Или ты хочешь управлять?
- Боже
упаси!
- Тогда
лезь на место для багажира.
- Для
багажа или пассажира?
- Багажира,
- повторил Ясо после недолгих раздумий.
- Может,
для первого раза все-таки через морду? - я указала на птичью голову.
Хотя, кому-кому, а мне, после знакомства с Юстином, не привыкать
грузиться в транспорт через "клоаку". - Давай, через клюв, а то я
натопчу... Смотри, у меня ноги в глине по колено и вообще...
- Разве там
чище? Лезь, если хочешь кататься.
- Если там
не чище, тогда я испачкаю плащ.
- Как будто
бы с той стороны не испачкаешься, - Ясо перестал мучить зад флиона,
зашел спереди и растащил клюв, насколько это позволяло анатомическое
строение птичьего организма. - Тогда сюда лезь.
Отверстие
казалось чуть больше, но путь через шею до предполагаемого посадочного
места - длиннее. Как только я осмелилась ступить ногой на краешек
клюва, птица открыла глаз, зашевелилась, задергалась, как
Флио-Мегаполис в час восхождения Агломерата.
- Нет уж, -
заявила я. - Лучше сзади! - и решительно направилась к тыльной стороне
летательного аппарата.
Это был
теплый мешок, не предполагающий удобства для "багажира". Его растянутые
стенки пахли микстурой сильнее, чем плащ Птицелова. Чтобы чувствовать
себя уютно внутри, надо было надеть что-то эластичное и намазаться
жиром, а чтобы выйти наружу - оттолкнуться ногами и выдавить себя через
соответствующее отверстие. При этом полированная лысина имела
динамическое преимущество. Входная дыра была единственным источником
воздуха в "багажирном" отсеке. Через ту дыру я увидела, как флион встал
над травой, вытянулся, развернул крылья, затем присел, и после мощного
толчка мой "иллюминатор" захлопнулся, сжался так сильно, что мне
пришлось раздирать его обеими руками, чтобы сделать вдох. Воздуха под
брюхом птицы оказалось мало. Я не успела надышаться, как камера
стиснула меня мускулатурой со всех сторон и стала мять, как тесто для
пирога, уверенно и ритмично. Еще немного и я почувствовала себя внутри
желудка в момент активного пищеварения. Из стенок выделилась слизь,
меня перевернуло, и отверстие выскользнуло из рук навсегда. Последнее,
что я помню, это попытки нащупать его в слизи. Если бы мне это удалось,
я с удовольствием выбросилась бы вниз с любой высоты. Мне повезло, что
я задохнулась раньше, и пришла в себя только на прозрачном полу
летучего "стакана" между Мегаполисом и орбитальной станцией. Надо мной
стояли флионеры, я не смогла разглядеть их и снова провалилась в
пустоту.
Сознание
вернулось в момент, когда свет ослепил меня. К глазу приблизилась игла,
на кончике которой мерцал огонек. Эта штука вонзилась в глазное яблоко.
От хруста я пришла в себя.
- Не
шевелись, - донесся голос Птицелова из-за световой пелены. - Я возьму
образец сетчатки.
Я хотела
возразить. На худой конец, отослать его к биопаспорту, где содержалась
полная информация в частности о сетчатке, но не смогла пошевелить
языком. Тело будто замуровали в бетон.
- Не
больно, - сообщил Птицелов, словно это не мой, а его глаз хрустел под
скальпелем, искажая картинку внешнего мира. - Я должен вырастить ткань,
чтобы ты не имела проблему, - пояснил он, продолжая орудовать
инструментом в моем глазу.
"Прекрасно,
- решила я, - теперь, если на Флио мне выклюют глаз, на станции будет
лежать запаска".
Закончив
дело, Його потерял ко мне интерес. Он отвернулся под лампы микроскопа,
и я, по мере того, как мышцы отходили от заморозки, стала продвигаться
к краю стола. Птицелов даже не обернулся на грохот, когда я упала на
пол. Пытаясь подняться, я несколько раз подряд опрокинулась в емкость
со льдом и разбила стеклянную трубку, тянущуюся по полу. Из нее вытекла
синяя жидкость, в которой я немедленно вымазалась по уши. Но и это не
заставило Птицелова отвлечься, и я решила выдвигаться на четвереньках,
куда глядит единственный "флагманский" глаз. Второй оказался вывернут
наизнанку. Возможно, таким образом, он был нацелен на самосозерцание.
Только жилы из распухшей глазницы торчали наружу. Ощупав это место
однажды, мне не захотелось повторять опыт. Я предпочла вообще не
обращать внимания на то, что произошло с моими глазами. Флионеры взяли
обязательство вернуть меня шефу в полном комплекте. Как они это сделают
- не моя проблема.
Преодолев
коридор, я еще раз попробовала встать на ноги в пустом вестибюле.
Попытка оказалась удачной. Опираясь на стены, я двинулась вперед.
Однако зрелище, увиденное мною, заставило снова опуститься на пол. Я
находилась на балконе колодца-небоскреба, посреди которого стояли две
колонны - ноги гигантской обезглавленной птицы. Ее крылья застилали
небо, а тело дышало, создавая воздушные потоки. Внизу лежало пустынное
каменное поле, до которого было далеко, как до самой глубокой океанской
впадины, наверху была крыша из перьев, до которой было так же далеко.
Террасы опоясывали птичий торс. Они не имели перил, и я легла на
камень, чтобы не сорваться. Вниз полетел мой глаз. Выскользнул из века
и запорхал обрезками жил в свободном падении. Я растерялась, но пустая
глазница почему-то прозрела. Я испугалась так, что не смогла
анализировать ситуацию: отчего это вдруг мои органы позволяют себе
разлетаться без предупреждения. Ни лестницы, ни лифта, ни тарзанки, ни
парашюта вокруг не было. На всякий случай, я сунулась в соседние арки.
Там было темно, пахло плесенью и медициной. Я снова легла у края
террасы. Высота казалась недосягаемой. Как спускаться вниз с
небоскребов было личным, интимным делом каждого флионера.
В поисках
лифта я обшарила ближайшие арки. Оттуда несло гнилью. Двери не имели
ручек, отдельные помещения не имели дверей, запирались жестким полем,
которое било током. Кое-где горел красный свет. В одной из комнат я
нашла бассейн, в котором шевелилась и набухала масса. На поверхности
бассейна хлопали зловонные пузырьки. В другом помещении я наткнулась на
прозрачные камеры, и в сумерках решила, что здесь хранятся живые
существа, но это оказались голые мышцы, растянутые за концы сухожилий,
по ним бродили разряды тока, заставляя ритмично сокращаться. В третьем
помещении было совсем темно, и росли деревья. Впрочем, может, это были
не деревья. Возвращаясь на террасу, я налетела на коробку с личинками,
и рассыпала ее. Личинки были скользкие, шевелились в руках, пара штук
все-таки свалилась вниз, прежде чем мне удалось собрать их. Я прибавила
шагу. За час мною было пройдено не более трети кольца. А может не час,
а два? Я слишком увлеклась изучением цивилизации, которую должна была
просто увидеть и вернуться. Возможно, мне стоило повернуть назад, но
был ли смысл два раза проходить один и тот же маршрут?
Описав
круг, я не нашла Птицелова в исходной точке. Помещения под арками были
заперты, местность казалась незнакомой. Я еще раз поглядела вниз, вслед
улетевшему глазу, и с ужасом увидела на камне нижней террасы синие
отпечатки своих пальцев. "Спираль", - дошло до меня. Ребус решился, но
выявил огорчительное обстоятельство: вместо спуска я нечаянно совершила
подъем. Злая и уставшая, я поплелась дальше. "Когда-нибудь меня найдут,
- рассуждала я. - И глаз подберут, потому что сами виноваты! Надо было
лучше приклеивать!"
Настал
момент, когда передо мной возникла перспектива возвращаться назад два
круга. Лифта на этих странных террасах не было и в проекте. Похоже, они
строились в доисторические времена, когда фроны еще не умели делать
лифты. Я желала найти хотя бы древнюю винтовую лестницу, но вместо нее
в закутке пустого вестибюля наткнулась на мусоропровод, и поняла, что
двигаться дальше нет сил.
Под аркой
было пустынно и холодно. Из мусорного контейнера торчали наружу белые
шары, похожие на мячики. Жерло трубы завывало, посылая вверх упругие
потоки теплого воздуха. "Съехать в них что ли? - подумала я. - В
крайнем случае, набью синяк", - и стала освобождать спусковой
контейнер, но, когда вынула из него округлый предмет, остолбенела. Ни
действовать, ни соображать я уже не могла.
Говорят,
история движется по спирали. Не знаю, что чувствовал Олег Палыч,
доставая из воска нашего сибирского андроида, но в тот момент он понял
бы меня лучше других. В моих руках оказался череп. Белый, словно
слепленный из фаянса, с глазницами и вдавленными висками, но ни
челюстей, ни отверстий для носа на нем не было. Едва лишь заметная
борозда намекала, что все это в проекте было предусмотрено, но
почему-то на практике не состоялось. Из того же контейнера я вынула
несколько черепов без глазниц; два экземпляра, сращенных между собою
лицевыми сторонами; тазовую кость без отверстий, реберную клетку без
позвоночника и еще много разных интересных фрагментов. Как будто
Господь Бог старался слепить что-то новое из знакомого материала, но
так и не продвинулся дальше плагиата с самого себя.
- Вот, где
она!
Птицеловы
застукали меня с костями в руках среди мусорной кучи. Они возникли так
неожиданно, что я рефлекторно пыталась спрятаться за колонной
мусоропровода.
- Зачем ты
ее отпустил? - возмущался младший Птицелов в адрес старшего. - Положи
это, - сказал он мне, - встань и иди рядом.
- Не пойду,
- отрезала я, и кость не отдала.
- Отец! Она
все время хочет и не хочет одно и то же!
Його поднял
меня с пола за капюшон, ни слова не говоря, повел по террасе.
- Никуда не
пойду, - возмущалась я, - пока не получу объяснений!
Объяснений
не последовало. За нами следовал только сердитый Ясо. В руках у него
была емкость похожая на кастрюлю. Через пару шагов мы оказались на
нижней площади, а затем на внешней оболочке орбитальной станции.
Гравитация сначала упала, затем придавила меня к прозрачному полу
"колокола". Флио-Мегаполис снова лежал подо мной, как в первый день
посещения.
- Что это
значит? - спросила я.
Птицеловы
безмолвствовали. Только Ясо, украдкой от отца, указал сначала на
кастрюлю, а затем сделал жест двумя пальцами, который с языка зэков
переводится, как "моргалы выколю". Что это значило на местном жаргоне,
я не могла знать, только предположила, что напрасно расковыряла
мусорницу, зря глядела на то, на что не положено, потому что теперь, за
излишек усвоенной информации мои "моргалы" попадут в суп.
Мы
пригрунтовались на том же мятом лугу, у черного холма, который при
близком рассмотрении перестал быть холмом. Он оказался флионом, который
в размахе крыльев не сильно уступал безглавому созданию, подпирающему
свод "Вавилонской башни". Туловище нового флиона могло бы вместить
пассажирский вагон, его крючковатый клюв был опущен в почву, а черный
глаз заприметил нас издалека, и, пока Птицелов-старший вел меня к нему,
флион ни разу не спустил с нас внимательного взгляда.
- Не надо,
- просила я.
- Надо, -
возражал Птицелов.
- Я умру...
- Не умрешь.
- Я боюсь!
Я не хочу! Я больше не собираюсь ни на чем летать!
Ясо бережно
нес за нами кастрюлю.
- Його,
пожалуйста, не поступай так со мной!
- Глупая! -
рассердился Птицелов, и выпустил из рук мой капюшон перед самой птичьей
пастью.
Из ноздрей
флиона выходили струи пара, зев был желтым и влажным, он раскрывался
передо мной, как разводные питерские мосты, с тем же достоинством и
неотвратимостью. А я лишь искала момент, чтобы сбежать, укрыться в
горах и просидеть там весь срок, отпущенный мне на знакомство с этой
сумасшедшей планетой.
- Глупая! -
повторил Його. - Ты не должна бояться! Я не позволю тебе бояться того,
что ты не знаешь! Это...
- Это
стыдно!!! - закричала я. - Знаю! Отпусти! Я все знаю!
- Сними
одежду и лезь внутрь!
- Нет!
Он одел мне
на голову резиновый чулок с прорезью для лица и смазал макушку жиром.
- Сними всю
ткань, чтобы не тереть тело, - заявил он.
- Ни за
что! - я пыталась снять резину, но она снималась только вместе со
скальпом.
- Разденься
и лезь туда, - сердито повторил Його.
Его птичьи
глаза выпучились от гнева. Я представила себе, как он сдерет с меня
одежду сам. Тогда-то со мной и случится самое ужасное из всего того
ужасного, что только может случиться с такими как я...
- Хорошо, я
разденусь. Только отвернись. И скажи Ясо, чтобы тоже не пялился.
Я бросила
халат в траву. Черта-с два кто-нибудь из них отвернулся. Мне ничего не
оставалось, как скрыть наготу во чреве флиона. Його тоже разделся до
неприличия и последовал за мной.
- Глубже! -
командовал он. - Еще глубже. Теперь развернись.
"Господи
Иисусе! - думала я, дрожа от страха. - Видел бы меня Миша!"
Разворачиваясь, я провалилась вниз.
- Наоборот!
Ноги назад, руки в стороны!
Меня просто
перевернуло верх тормашками, и приступ удушья напомнил отделение для
"багажира". Його вынул меня из скользкого мешка, и сам установил
подобающим образом. Мое тело оказалось зажато в позе распятия.
- Смотри на
меня! - сказал он, вынул из кастрюли два куска непроваренного мяса, из
которого тянулись не то жилы, не то провода, стал засовывать их мне под
веки, как плевы сигирийцев.
Моя
скользкая резиновая голова яростно сопротивлялась, я сделала последнюю
попытку вырваться, но было поздно. Пустая кастрюля вылетела на траву,
клюв захлопнулся. Його развернулся ко мне спиной и стянул боковые жилы
так сильно, что чуть не выдавил меня из флиона через задний проход. Мне
стало жаль себя до слез, но в следующий момент я увидела горы вокруг
поляны. Словно голова поднялась из травы. Словно глаза вдруг
разъехались к ушам, чтобы охватить боковой обзор. Такого панорамного
ощущения реальности прежде никогда не бывало. Мурашки побежали по коже.
Флион сжался, мои ноги опустились вниз и уперлись во что-то твердое,
как голые ступни в травянистые кочки. Что произошло далее, я не могу
описать. Тело обрело равновесие, мышцы напряглись, и хлопок крыльев
поднял меня над поляной.
Мозг не
успевал обрабатывать информацию, словно телом завладели инстинкты, о
существовании которых я раньше не знала. Я не знала, как ставить крыло
относительно ветра, какую мышцу напрячь, чтобы развернуться корпусом,
но, тем не менее, летела, чувствовала, как воздух волнами катится подо
мной, шевелится в пальцах, словно на кончиках перьев. От внезапности
ощущений со мной случился легкий обморок, а когда флион набрал высоту,
лег на крылья и начал медленно планировать вниз на скалы, мой организм,
как выразился бы Миша, впал в состояние глубочайшего оргазма, и уже не
вышел из него до конца полета.
Флион то
совершал пике, то набирал высоту, парил в воздушных "вулканах" и делал
крутые виражи, а я думала об одном: если это больше не повторится, я не
вынесу "ломки", загнусь, как наркоман без дозы наркотика. Я брошусь с
обрыва, лишь бы еще раз почувствовать то, о чем минуту назад не могла
мечтать.
У границы
земель клана мы встретили такую же крупную птицу. Сблизились так, что я
зажмурилась от страха. Флионы ударились когтями, сцепились, закружились
вниз, крыло вывернулось. Я почувствовала боль в плече, но чужая птица
оттолкнулась и ушла на бреющем полете, когда до падения оставался миг.
Не успели мы набрать высоту, птица снова устремилась к нам.
- Не надо!
- хотела сказать я, но получился хрип.
Если бы мне
хватило сил открыть рот, флион бы каркнул, но он лишь тряхнул головой
перед противником, нырнул под него, сделал петлю и растопырил веером
хвост. Мы застыли над зарослями кустарника, сверху похожими на мох,
развернулись навстречу ветру. Чужак снова атаковал нас с высоты, но мы
ушли. Наши крылья оказались крепче. Он преследовал нас до каньона, но
маневрировать между скал побоялся и отступил.
К заходу
солнца мы облетели земли клана и сели на поляну у темного озерца. С
того момента мне стало все равно, что будет дальше. Останусь я на Флио
или вернусь; что буду делать, как жить, и когда умру, и что со мной
будет после смерти, мне было также глубоко безразлично. В ту минуту я с
радостью готова была принять все, уготовленное судьбой. Його высадил
меня на грунт, поднял птицу в вечернее небо, сделал прощальный вираж и
скрылся.
Мне стало
холодно, из одежды не осталось ничего кроме резинового чулка на голове.
Я вошла в воду, чтобы укрыться от ветра, но тут же выскочила на берег.
За мной плыла штуковина размером с чемодан. На ее спине сияли в ряд
огоньки, усы вылезли на берег и потянулись к моей лодыжке. Оно было
немного похоже на ската и немного на сома. Спинной плавник поднялся над
водой. Я предпочла отсидеться в траве. Некоторое время мы наблюдали
друг друга на расстоянии, но когда вернулся Птицелов, я завернулась в
его плащ, а рыба опустилась на глубину.
- Он
свободный флион, - объяснил Його. - Не входи в воду с ним, когда горят
огни. Уколет током.
- От кого
свободный?
- В нем
работает мозг флионера.
- Такой же
как у тебя?
- Такой, -
подтвердил Його, но я не поверила.
- То есть,
человек добровольно сделался рыбой?
- Флио
теперь его дом, - услышала я в ответ, и меня снова бросило в дрожь. Не
то от холода, не то от дерзкой догадки.
- А ты,
чтобы адаптироваться на Флио, будешь вживлять свой мозг в птицу?
- Небо Флио
должно стать мне домом. Много поколений пройдет до того...
- Його,
может быть, я неправильно поняла... вы собираетесь стать цивилизацией
зверья и птиц?
- Нет птиц,
нет зверья, - ответил он. - Есть жизнь, есть гармония. Мы должны
сохранить себя здесь: сгорит трава - выживет рыба, уйдет океан -
останется зверь, уйдет все - кто-то должен остаться. Мы должны быть
везде, чтобы жить.
- Ты
думаешь, фауна Земли - тоже единая цивилизация?
- Когда я
увидел тебя в Хартии, - признался Птицелов, - я подумал так и захотел
узнать Землю ближе.
- Узнал?
Может, расскажешь, откуда взялся череп без челюстей?
- Он
контейнер для клона мозга, - ответил Його. - Здесь не о чем говорить.
Такой человек не жил на Земле и не был человеком.
- Может
быть, мы тоже "нисходящие" фроны, только старше вас? Ты это хотел
узнать, когда рвался на Землю?
Птицелов
опустил глаза.
- Отвечай,
- настаивала я. - Ты за этим послал меня на Лунную Базу?
- Я хотел
знать про "белых землян".
- Узнал? А
про нас, обыкновенных землян, узнал что-нибудь?
- В Земле
есть алгоний, - признался мой собеседник. - Надо понять, откуда он...
- Ты
запутал меня сказками про алгоний. Это вещество не позволяет
завязываться матрицам. Разве не так? Объясни, почему же они
завязываются на Земле в таких ужасающих масштабах? И почему ты решил
меня спасать, как с тонущей лодки? Где логика?
- Нет
логики, - согласился Птицелов. - Где есть алгоний, там нет логики.
-
Колоссально! Його, ты развалил последние матрицы в моей голове! Мне
можно снова идти в первый класс!
Мой
собеседник замолчал надолго, впал в состояние, из которого его не смог
бы вытащить даже взрыв водородной бомбы. Он был защищен от меня
панцирем из непробиваемых мышц и глобального вселенского равнодушия ко
всему, что происходит вокруг. Ему следовало воплотить себя в пень, и
его потомки на Флио многие миллиарды лет шелестели бы листвой дубовой
рощи.
- Сегодня
мне показалось, что я летала когда-то... может быть, в прошлой жизни.
Как будто вспомнила что-то забытое.
Його не
отвечал на мои сентиментальные откровения.
- Когда
твой клан воплотится в птиц, - продолжила я, - воздушные бои перестанут
быть игрой. Один из вас должен будет погибнуть. Вы станете жрать своих
братьев из клана червей, измельчаете с голодухи, расплодитесь, и драка
за территорию станет вопросом жизни и смерти.
- Наши игры
в космосе опаснее, - заявил Птицелов.
- Вы
испугались?
- Мы устали
и должны уйти. Кто ушел, тот умер. Флионеры не хотят умереть.
- Вы решили
перехитрить самих себя.
- Если ты
останешься на Флио, то поймешь.
- Теперь уж
точно не останусь.
- Сиги не
могут распоряжаться тобой. Ты сама это реши.
- Уже
решила. Я вернусь на Землю. Ни сиги, ни фроны на мое решение больше не
повлияют, и закроем эту тему.
Огоньки
плавающего флиона опять поднялись к поверхности, но уже не сияли так
ярко. Видно их обладатель разрядил батарею на более доступном объекте и
снова приплыл на нас поглядеть.
- Я
вернусь, Його, но буду навещать тебя, если захочешь.
Його
молчал. Это были не те слова, которые могли бы его утешить.
- А если
останусь, я смогу управлять флионом?
- Твоей
силы не хватит, - ответил он. - Твой сын сможет.
- У меня
нет сына.
- Будет,
когда останешься. Я научу его пилотировать "муху".
- Чтобы его
клюнул твой "стервятник"?
- Муха
сможет уходить на орбиту. Я знаю, как ее делать.
- Сделай
лучше "птичку", которая полетит на Земле, - попросила я. - Потому что
теперь я точно ни за что на свете здесь не останусь. Ради чего, Його?
Мы только что прошли этот путь эволюции! Мы еще не высунулись в космос,
и ты мне смеешь предлагать... Даже не думай об этом!
- С Земли
крыло не поднимет вес, - тихо сказал флионер. - Только планер.
- Ты
сделаешь планер? - удивилась я. - Серьезно?
- Я не буду
за тебя спокоен. Тебя увидят в небе, убьют. Я буду далеко.
- Тогда
сделай гидрофлион. В воде я смогу управлять такой машиной?
- Я не знаю
твоей воды.
- То есть,
ты пошутил. Ты не собирался делать мне подарок. Даже не посватался, а
сына-землянина захотел. Нет уж, учи Ясо "мухой" управлять.
Мы опять
замолчали. Рыба высунула на сушу ус, стала шарить в траве, пуская
пузыри на мелководье.
- Реаплан,
может, возьми, - наконец-то придумал Його.
- Ты
отдаешь мне его?
- Если
сможешь управлять, - ответил он, - возьми то, чем сможешь управлять.